Цветочные могилы

      — Рицу, – заметно дрожащий голос старосты вынудил обернуться, – если у тебя какие-то проблемы, я могу…       — Проблемы будут у тебя, если не оставишь меня в покое. Я думал, ясно выразился только что, но ты, похоже, даже прозрачных намеков не понимаешь. Поэтому вот прямой текст: «Держи. Дистанцию. Со мной».       Раздвижная дверь хлопнула чуть громче, чем планировалось. В таком возрасте позволить довести себя до слез парой фраз, а еще во главе класса встал, слабак. Слабаков Рицу презирал всем своим существом. Может, из-за того, что глубоко внутри не отличался от них ничем, кроме безупречной выдержки. И еще в средней школе выработанным навыком попадать по больным местам, разбивая эти хрупкие куколки с безразличной маской. Да, Рицу умел ломать людей. Хрустальный перезвон осколков резонировал с до предела натянутыми струнами внутри как ничто иное.       Осенний ветер забрался под рубашку. Рицу застегнул пиджак, пряча бескровные руки в карманы. Некоторые прохожие уже щеголяли в пальто, но его ноябрьские заморозки не пугали. Скорее, наоборот. Хотелось самому стать таким же холодным, таким же прозрачным, как тонкая изморозь на стекле, неумолимо тающая, едва солнце показывается над горизонтом. Хотелось исчезнуть вместе с утренней дымкой без единого воспоминания. Но с людьми все немного сложнее. Следы за ними всегда приходится кому-то убирать.       Возвращаться домой не было никакого желания, и Рицу свернул со знакомого маршрута, направляясь к центру города. Где всегда шумно. Где так легко затеряться в толпе, растворяясь в многоголосом гомоне и вяло текущих мыслях, бесцельно слоняясь по переходам под мелодичную песню светофоров. Без опознавательных знаков и намеков на личность, без прицельных взглядов и кивков знакомых, без рекурсии гнева, и паники, и безысходности, и гнева, дробящей память на бессвязные фрагменты. Как сильно нужно удариться головой, чтобы вышибить из нее самого себя? Рицу бы охотно проверил.       Автомат звякнул алюминием, выплевывая баночку с кофе. Пальцы не сразу справились с плотно прижатым к крышке колечком – сегодня было действительно холодно. Восхитительно к месту холодно. Откинувшись на промерзшую скамейку, Рицу залпом выпил половину, медленно выдыхая. Сталь закатного неба пестрела оранжевыми разводами, сливаясь на западе с тяжелыми тучами. Звенящая тишина заволокла сознание, оставляя в нем лишь кадры немого кино ни о чем. То, что нужно. Ничего лишнего.       Саднящее першение в груди застигло, как всегда, не вовремя, как раз когда Рицу делал очередной глоток, окончившийся крошечной бурой лужицей под ногами. Сухой кашель разрушил беззвучную гармонию, и Кагеяма, вытолкав с остатками попавшего не в то горло кофе, наверное, весь воздух из легких, задержал дыхание, унимая приступ. Пока еще безобидный, но Рицу не привык питать иллюзий. Он знал, что дальше будет только веселее. Он знал, что из всего класса, ставшего зоной риска высшей категории, гарантированно не избежит участи соседа, на чьей парте все еще одиноко стоял в пластмассовом стаканчике белый цветок. Он знал, что, с иллюзиями или без, на выпускной фотографии весной его лица уже не окажется. В этом знании чувствовалось разительное сходство что со стынущим кофе на асфальте, что с ледяными порывами ветра, что с густой темнотой надвигающейся ночи. Успокаивающее и закономерное. Рицу не было страшно. Рицу чертовски хотелось заснуть без мыслей и эмоций. Рицу почти нетерпеливо ждал.       Не вовремя сегодня не только приступ. Не вовремя – это про Рицу вообще. Из всех возможных промежутков он всегда умудряется попадать на тот, что размажет его по стене, как ошметок грязи. Хотя, почему «как».       — О, добрый вечер! – Рейген приветливо и, как всегда, невозмутимо помахал рукой, даже не потрудившись отстраниться от глупо, рассеянно, невыносимо счастливо улыбающегося Шигео.       Совсем стыд потеряли. Обниматься у самого дома, на глазах у соседей, у родителей, у…       Рицу молча, стараясь не рычать, прошел мимо, скрипнув калиткой, демонстративно не глядя по сторонам. Его неудержимо тянуло плюнуть на приличия и законы, развернуться и врезать по этой наглой роже, так чтобы кровь потекла. Стереть эту раздражающую ухмылку. Разбить это лицо до неузнаваемости. Сломать, раскрутить, вывернуть, растереть в пыль самоуверенного шарлатана, укравшего у него брата с такой непостижимой легкостью. И Рицу сделал бы все перечисленное, если бы не знал наверняка, что тем самым убьет сразу двоих. Теперь – двоих. У мироздания Шигео нынче другой центр. И с мирозданием младшего брата он ничего общего не имел.       Пролетев мимо матери, улыбка которой потухла раньше, чем свет в прихожей, Рицу взбежал по лестнице к себе в комнату. Швырнув портфель в темноту, он прямо в одежде свалился на кровать, придавливая ладонями веки так, что радужные круги заплясали. Щекотка в легких заставила его зайтись в кашле, чуть более продолжительном, чуть более болезненном. Интересно, что там прорастало? Какая-нибудь экзотика или повсеместный сорняк? Логичнее, что последнее. Посредственность к посредственности.       Прах к праху.       Шигео никогда не был его собственностью, но всегда был рядом, так что перепутать, казалось, не сложно. Был и не был одновременно, прячась от брата за прозрачной стеной и вечными «все в порядке», «все нормально», когда не в порядке и не нормально вообще ничего. Шигео открывался только одному человеку, бессовестно целующему его сейчас под окном на прощание, шепчущему на ухо что-то такое, отчего бледные щеки заливаются румянцем. Безнаказанно проделывающему все то, что Рицу не будет дозволено ни при каких обстоятельствах.       Шигео не нужны советы брата, как не нужны его объятья, поддержка и любовь. Шигео не нужен Рицу для всего этого. Шигео нужен «Наставник». Для этого и еще много чего другого. А Рицу не помешали бы ингалятор и анальгетики. Нейролептики – тоже, но без рецепта их не достанешь. И еще Рицу не помешает завести отдельный календарь в столе, чтобы отмечать на нем крестиками смену этапов. Чтобы подготовиться к финальному исходу. Чтобы не пропустить момент, когда захлебывающегося кровью и цветами младшего брата Шигео лучше уже не видеть. И исчезнуть за мгновение до, но не раньше. Ни секундой раньше.