Deliramenta furiosi

Обычный парень, на вид лет двадцати семи стоял у обрыва и смотрел вдаль. Бескрайние просторы Чёрного моря сейчас были довольно тихими и спокойными, и лишь слабый ветер колыхал его волны. Оно величественно и столь глубоко для обычного человека, что даже дна его не видно.      Юноша же, что стоял и смотрел на всё это великолепие был среднего роста, худощав, и явно потрёпан жизнью на вид. Его каштановые волосы, длинной чуть выше лопаток, густые, и немного вьющиеся сейчас были распущены и мягкими волнами стекали с плеч. Его бледная, покрытая тонкими полосками шрамов кожа, обрела мягкий, оранжево персиковый оттенок под лучами заходящего солнца. А обычно тёмно зелёные, почти чёрные глаза, приобретали цвет сравнимый с зеленью соснового леса.       На нём была удивительно домашняя одежда. Белая хлопковая рубашка, и черные штаны клёш. Но сейчас он за много миль от своего небольшого загородного домика. Его родной младший брат хотел с ним поговорить и они приехали сюда, чтобы развеяться.       Тот заехал за ним ранним вечером на своём мотоцикле. Транспорт был ярко-оранжевого цвета, костюм на брате тоже имел этот цвет, но помимо него были ещё белый и черный. А шлем на нём был матово черным.      Мотоцикл младшего лежал поодаль на траве, там же был и его шлем, старший свой надевать отказался, и он остался дома. А сам он стоял рядом с транспортом на корточках и копался у себя в сумке.        Человек до этого смотревший на закат мимоходом бросил взгляд на брата. На удивление, тот вырос гораздо крупнее и выше старшего больше чем на фут. Волосы его были скорее ореховыми и коротко острижены, как у военных в фильмах, а глаза блестели цветом молочного шоколада. Оторвавшись на мгновение от своего занятия он посмотрел на брата и спросил. —К, ты не знаешь? Мы брали фотоаппарат? Я его найти не могу.     Тот, кого все по привычке называли аббревиатурой обернулся и ответил чуть улыбнувшись. —Да, брали Саш, посмотри в багажнике под сиденьем. Он сверху должен быть.     Александр переместился поближе к мотоциклу и открыв багажник увидел фотоаппарат лежавший там и удивленно протянул. —Действительно...     Вытащив его оттуда и закрыв багажник, он встал в полный рост, с Христом потянувшись, и быстро настроив старый фотик осмотрелся. Не найдя ничего более подходящего он сфотографировал брата, смотрящего вдаль, но находящегося глубоко в своих мыслях. Это воспоминание хотелось вложить в рамку и поставить на полке камина, что он собственно и сделает, когда вернётся домой. Положив фотик возле шлема он подошёл к К поближе. Почти в плотную. Тот же стоял у самого обрыва. —Расскажи мне какой-нибудь стих, а Дим.     Старший часто рассказывал ему разные стихи и истории, так как фактически сам его растил и воспитывал. Родители умерли рано и оставили на К младшего брата, которому тогда было не больше пяти. Их тогда отправили в приют, который был одним из самых худших в городе. К как старший, делал всё чтобы Сашка рос здоровым и хотя бы относительно счастливым. Дима всегда вставал на защиту Александра когда дело доходило до травли и драк. Именно из-за этого на нём было много разных шрамов. Брать вдвоём из приюта их никто не хотел, а по одному они делали всё, чтобы вернуться. После 16-летия Димы, тому выделили жильё и он устроился на работу забрав к себе брата. Да так они и жили. Только К остался холост, а Александр женился в 20 и вскоре у него родилась прекрасная дочь.       Ненадолго отвлекшись от созерцания заката и вынырнув из своих воспоминаний он закрыл глаза и спросил. —Какой стих? —Любой. —Хорошо.      Немного подумав он открыл глаза, вновь смотря вдаль и начал мягким, немного хриплым, но крайне красивым голосом читать по памяти стих, он знал их много, но почему-то выбрал конкретно этот. —И поделом: в разборе строгом, На тайный суд себя призвав, Он обвинял себя во многом: Во-первых, он уж был неправ, Что над любовью робкой, нежной Так подшутил вечор небрежно. А во-вторых: пускай поэт Дурачиться; в осьмнадцать лет Оно простительно. Евгений, Всем сердцем юношу любя, Был должен оказать себя. Не мячиком предрассуждений, Не пылким мальчиком, бойцом. Но мужем с честью и умом.      Внимательно слушавший до этого Саша поднял руки и тихо, мягко похлопал. —Пушкин? Оригинально.    Он опустил свою широкую руку обтянутую чёрной, кожаной перчаткой ему на плечо и крепко сжал его. От этого сжатия любому было бы больно, но Дима даже не шелохнулся. —Ты... хочешь что-то попросить? —Да, хочу.     Он был абсолютно спокоен, хотя любого другого поведение его брата насторожило бы. Он немного повернул голову, чтобы видеть собеседника и сказал положив свою руку на перчатку брата. —Переезжайте ко мне. Дом большой, не хотелось бы чтобы он пустым стоял.     Он прикрыл глаза и мягко улыбнулся отпустив руку младшего. —Хорошо, переедем.     Он немного замялся, его голос звучал неуверенно, что было для него редкостью. Но старший никак на это не отреагировал, даже не шелохнулся. Немного помолчав младший сильнее сжав плечо брата сказал. —Прости.    В его голосе читались горечь и сожаление. —Прощаю. —Спасибо.     Резко отпустив его плечо тот крепко обнял его со спины, так сильно что даже раздался тихий хруст, а потом так же резко отстранившись, он не давая себе передумать со всей своей силы столкнул своего старшего брата с обрыва.     По его щекам текли слезы, но быстро собравшись он завел мотоцикл и уехал.