Затерянное зло: отблеск добра

      Тихое шарканье разносится эхом по небольшому домику. Смесь пряного запаха с травяным щекочет нос. Намджун открывает глаза, пытаясь рассмотреть хоть что-то. Он старается подвигать конечностями, но выходит плохо. Ком тошноты застревает где-то в горле.       Свет керосиновой лампы слабо освещает комнату. Джун, приглядевшись, замечает, что лампа стоит на какой-то деревянной тумбе. А сам Ким, похоже, лежит на чьей-то кровати. Канцлер снова пытается подвигать пальцами, но те лишь начинают подрагивать, как при сильном напряжении. Грудь вздымается аритмично. Кажется, будто на неё положили булыжник, чтобы дышать было тяжелее. В одном из углов проскальзывает какая-то тень. Намджун даже не успевает понять, что за она, когда кто-то ловко забирается на его кровать и садится на её краю. Небольшое существо напоминает бесформенный сгусток тьмы. И от этого сгустка веет холодом.       Словно сама смерть сейчас сидит рядом.       Дверь в комнату приоткрывается с тихим, но мерзким скрипом, который режет слух. Намджун напрягает зрение, чтобы увидеть, кто стоит за дверью. Но там никого нет.       «Сквозняк», — подумаете вы.       Вот только его тут и в помине нет. В помещении полное безветрие.       Воспоминания обрушиваются на Намджуна подобно лавине. Лес, ведьма, кровь, темнота.       Ким дёргается, пытаясь встать. Его конечности резко пронизывает боль в совокупности с дрожью. Кажется, будто его кожу и каждую мышцу проткнули сотнями острых игл.       Яд.       Канцлер кричит, пытаясь позвать кого-то на помощь. Но из его уст выходят лишь хриплые стоны. Тень, до этого мирно сидевшая на краю кровати, встаёт и, медленно перебирая короткими ногами, приближается к юноше. Она ступает сначала на чужие ноги, а после усаживается на животе Намджуна, пристально смотря.       В слабом свете керосиновой лампы Намджун замечает тёмный окрас существа и животные лапы с копытами на концах. Ещё через несколько секунд канцлер различает изуродованное лицо и поблёскивающие белые глаза.       Стон успокоения слетает с человеческих губ, растворяясь в тишине комнаты. Существо на это словно закатывает глаза и конечностью, будто специально, давит на живот Кима. Юноша болезненно стонет, мечтая согнать исчадье.       Тихое шарканье, доносившееся из-за стены, приближается к двери, и Намджун, прищуриваясь, разбирает силуэт высокого человека среди ночной темноты.       «Судя по всему, это ведьма», — понимает Намджун.       Тихий голос долетает до ушей канцлера, но тот никак не может понять, что ему говорят. Человеческий силуэт нависает над ним, и среди сумеречной тьмы Джун различает Сокджина. Слегка завившиеся волосы мага собраны в небрежный хвост, а руки его заняты какими-то скляночками и бутылочками.       — Итак, — медленно произносит Джин, по-видимому, чтобы Намджун понимал его речь, — твоё тело уже не принадлежит тебе. Сейчас ты абсолютно беспомощен и беззащитен. Никто не знает, где ты сейчас находишься и в каком ты состоянии. У тебя есть два варианта: либо исчезнуть здесь без вести и остаться предателем родины после того, как все узнают, что ты отравил короля, либо играть по моим правилам.       Намджун издаёт очередной стон, пытаясь что-то сказать, и медленно моргает. Его глаза постепенно мутнеют и словно разъезжаются в разные стороны. Сам Ким пытается собраться с мыслями и вымолвить хоть что-то, но его затуманенный мозг даже чужую речь понимает, лишь прикладывая для этого огромные усилия.       — Какая жалость. Кажется, ты не можешь озвучить своё решение. Что ж, тогда я буду считать, что тебе по душе второй вариант, — улыбка дьявола расплывается на чужих устах.       Сокджин берёт левой рукой руку Намджуна за запястье, а правой — нож, разрезая кожу на чужом пальце. Положив нож на тумбу, берёт какой-то свёрток и прикладывает его к порезанному пальцу канцлера, оставляя отпечаток крови на бумаге. То же самое он проделывает и со своим пальцем.       — Это ведьминская клятва, — поясняет Джин. — Тут прописано, что ты обязуешься взять меня в мужья и всех ведьм и магов Эронвиля под защиту взамен на спасение твоей жизни.       Намджун мычит в знак протеста и пытается помотать головой, но лишь болезненно стонет и замирает. Каждое движение доставляет ему адскую боль.       — Нарушишь договор — умрёшь. Попытаешься убить меня — умрёшь. Ты ведь хочешь отомстить, — не вопрос, а утверждение. Словно ведьма знает всё лучше, чем сам Намджун. — Я помогу тебе. А ты поможешь мне.       «И, может быть, смерть — не самый ужасный вариант», — думает Намджун, проваливаясь в холодную бездну беспамятства: яд достигает мозга.

***

      Намджун приходит в себя, когда птичье пение наполняет лес. В комнате стоит полумрак. Льняные шторы, которыми завешены окна, слегка пропускают солнечные лучи, нарушая темноту. Джун пробует пошевелиться, с восторгом отмечая, что пальцы наконец-то могут двигаться, хотя это и приносит дикую боль. Такую, словно всё его тело покрыто синяками и ссадинами, ноющими при каждом движении.       Канцлер, лёжа в кровати, медленно поднимает руку, выставляя её перед собой и болезненно морщась от ощущений. На большом пальце виднеется затянувшийся за ночь порез. Ким приподнимает вторую руку и срывает с пальца корочку, снова пуская кровь.       — Красная, — с застывшей на губах истомой произносит он. Густая жидкость скапливается на пальце.       Всё ещё нечеткий взгляд падает на безымянный палец, и Намджун с изумлением дёргает головой: золотой перстень блестит на руке. Юноша пытается снять кольцо второй рукой, но ничего не выходит: оно неподвижно сидит на пальце, ярко поблёскивая даже в темноте.       — Что за чертовщина… — раздражённо шипит Ким, всё ещё предпринимая попытки снять украшение.       — Можешь даже не пытаться, — говорит Сокджин, и канцлер дёргается от неожиданности. Какого чёрта эта ведьма вообще делает рядом?! — Ведьминский договор тебе не расторгнуть и кольцо с пальца не снять. Хоть палец отрезай — бесполезно: кольцо волшебное.       Сокджин пожимает плечами, подходя ближе. Уголки его губ слегка приподнимаются: наблюдать за растерянным канцлером забавно.       Маг выставляет свою руку вперёд и показывает точно такое же кольцо. Разве что размером чуть поменьше.       — Зачем тебе всё это?       Вопрос звучит как-то совсем глупо и наивно, однако это единственное, что приходит канцлеру в голову сейчас. Он слишком шокирован всем происходящим.       — Мне нужна гарантия, а ты просто был подходящим вариантом.       — Я убью себя, и ты ни черта не получишь.       — Наивный. Твоя жизнь больше не принадлежит тебе. Ты не умрёшь, пока я тебе этого не позволю. Помнишь, я сказал, что ты умрёшь, если нарушишь договор? Прежде чем ты издашь свой последний жалкий выдох, ты пожалеешь о своём рождении тысячу раз. Ты будешь гореть в адском пламени, твоё тело истерзают голодные крысы, а внутренности превратятся в кашу. Но ты будешь дышать. Будешь чувствовать всё. Всю ту адскую боль, которой достоин.

***

      Намджун расхаживает по комнате абсолютно нагим. Как будто маленький ребёнок, который ещё не привык к одежде. И если честно, то выглядит это абсурдно: человек столь высокого ранга сейчас находится в чужом доме, стоит посреди комнаты другого мужчины в чем мать родила и даже не пытается прикрыться.       И дело не в том, что канцлер в конец обезумел. О нет, до этого ему остаётся ещё пару выходок от ведьмы.       А дело всё в том, что проснулся канцлер без одежды. В чужом доме, в чужой комнате, в чужой кровати, абсолютно голым. Даже воры более щедры, чем… кому вообще понадобилась его одежда?!       Намджун недовольно проводит взглядом по комнате в надежде найти хотя бы какую-нибудь одежду. Но выходит это не очень: из ткани в комнате разве что шторы. И заворачиваться в них звучит как-то не очень. Да и выглядит, наверное, тоже…       Поэтому всё, что остаётся Намджуну — это застыть в ожидании. Однако ждать приходится недолго, и меньше чем через минуту происходит то, чего Намджун ждал больше смерти короля и в то же время не хотел так же сильно, как коронацию наследного принца.       Дверь в комнату открывается неожиданно, без какого-либо стука, предупреждения или скрипа. Намджун застывает на месте, интуитивно прикрывая пах и грудь руками. На пороге спальни появляется ведьма с чистой одеждой в руках.       — Можешь не прикрываться, я всё равно уже всё видел, — спокойным голосом произносит Сокджин, подходя ближе и кладя одежду на кровать, а после язвительно добавляет: — Муженёк.       Намджуна от последней фразы буквально перекашивает: он хмурит брови, размахивает указательным пальцем и подобно рыбе открывает и закрывает рот, но ни звука не произносит.       Ну что за вздор?!       — Какого чёрта ты забрал мою одежду? — спрашивает Ким, хватая с кровати штаны и быстро натягивая их на себя.       — Ну… — пожав плечами, тянет ведьма, а после, как ни в чём не бывало, произносит: — Господин канцлер ночью обмочился.       Лицо Джуна перекашивает пуще прежнего. Оно то бледнеет, то, наоборот, краснеет. Негоже человеку такого статуса… кхм.       — Да успокойся. Это нормально с учётом того, что ты пробыл без сознания больше суток. Твой организм не прекращает очищаться, пока ты спишь.       — Мне жаль, что я доставил тебе неудобства, — слегка пониженным от смущения голосом произносит Намджун, стараясь сохранить мнимые остатки гордости.       Атмосфера в комнате напряжённо-неловкая.       — Всё хорошо. Просто постарайся забыть об этом. В целительстве я нередко с таким сталкивался. Опорожнение происходит непроизвольно, когда…       — Довольно. Я не очень хочу знать о таком после произошедшего, — конфузно произносит канцлер, пытаясь спрятать смущение глубоко в себе.       Получается, честно сказать, так себе.       — Ты довольно мило смущаешься, — неожиданно для Джуна произносит Сокджин, мягко улыбаясь. Намджун же, впервые получив подобную улыбку от ведьмы, принимает это за наигранность. — Пойдём, муженёк, накормим тебя и отправим восвояси.       — Опять яд подсыпал? — язвительно спрашивает Джун, подходя к Сокджину ближе и заглядывая в его глаза.       Вот только в глазах этих не блестит взаимная ненависть и ядовитая злость.       И это даже слегка огорчает: быть может, в ином случает Намджуна бы не съедала изнутри обида за собственные допущенные оплошности.

***

      Тонкая кисть плавно скользит по белой стене, оставляя за собой ярко-красный след. Жидкость словно чудом быстро впитывается в кирпич, а не стекает вниз, как это должно происходить. Плавные, каллиграфически выведенные символы постепенно покрывают невзрачный угол церкви.              — Спасибо вам, господин Ким. Вы очень нам помогаете, — произносит священник, наблюдая за кропотливой работой. Он протягивает Сокджину глиняный стакан с прохладной водой и терпеливо ждёт, когда тот его примет.       — Пусть стены и крыша этого храма служат защитой и домом тем, чья душа ищет пристанище. Война, пожар или наводнение — храм выстоит даже в том случает, если всё кругом превратится в пепел или уйдёт под землю.       — Мы спасаем души людей, даём им надежду и помогаем жить дальше, но теперь благодаря вам наш храм может стать убежищем, случишь с королевством что ужасное.       Джин ласково улыбается, слезая с деревянной табуретки.       — Я делаю это не просто так, — произносит Ким, и священник тут же охлопывает одеяния в поисках мешочка с монетами.       — Вот. Тут немного, но это всё, что нам удалось собрать, — с сочувствием говорит мужчина, протягивая кошель.       Сокджин на это искристо смеется, маша рукой в знак того, что не примет это.       — Юнги, мы знакомы уже два десятка лет. Кому, как не тебе, знать, что я не нуждаюсь в богатствах?       — Тогда что я могу дать вам взамен?       — Повенчай меня с одним человеком. Свяжи нас узами брака и стань нашим проводником в новую жизнь.       Лицо священника вмиг освещает добродушная улыбка.       — Поверить не могу, мой старый друг, наконец, решил жениться? Я так рад, Сокджин, — произносит Юнги, опуская все формальности и крепко обнимая друга.       — Я не женюсь, Юнги-щи. Я выхожу замуж, — поправляет Ким, обнимая друга в ответ.

***

      — Что ты тут делаешь? — Намджун застывает на пороге собственной комнаты, удивленно уставившись на Сокджина. — И как ты вообще сюда попал?       — Ну, во-первых, — ведьма отрывается от занятия и бросает косой взгляд на канцлера, — с возвращением домой, муженёк. Пока тебя не было в городе, я уже перевёз сюда кое-какие вещи, — старший отворачивается и возвращается к занятию, от которого его прервали. Он водит еловыми ветками по воздуху, стряхивая с них какую-то жидкость и вырисовывая непонятные для Намджуна символы. — А во-вторых, я всё тщательно обдумал и решил, что помимо супружеской спальни мне нужны отдельные покои, а ещё небольшой сарайчик или кладовая, где я смогу заниматься травничеством и колдовством.       Опешивший ранее Намджун стремительно приходит в себя, подходит к ведьме и, схватив того за запястье, разворачивает к себе лицом, вжимая в стену.       — Какого лешего ты тут делаешь?       Сокджин качает головой, а после, громко цокнув, произносит:       — Такой молодой, а уже проблемы с памятью. Мы обручены, милый. Поэтому на законных основаниях я решил переехать сюда.       — То, что ты обманным путём заманил меня в ловушку, не значит, что ты имеешь право тут находиться, — Намджун раздражённо шипит, отшагивая от ведьмы.       — Пройдём процесс венчания в полночь этой пятницы. Свидетелей и всё остальное я уже подготовил, — проигнорировав высказывание Джуна, говорит ведьма. В глазах её недобро сверкает ярость.       По крайней мере, Намджун уверен, что это именно она.       — Выведите его из моего дома! — кричит Джун стражникам, глядя прямо на ведьму.       Сокджин вальяжно поднимает руку и щелкает пальцами. Руку канцлера в тот же миг простреливает жгучая боль, волнами распространяясь по всему телу. Обручальное кольцо краснеет и быстро нагревается. Ким хватается второй рукой за безымянный палец, судорожно пытаясь стянуть с него украшение и одновременно с этим сгибаясь пополам от боли.       Ведьма ухмыляется, а после хватает Намджуна за шею и сжимает руку.       — Знайте своё место, канцлер. Вы, ваша жизнь, всё, что вы любите, и всё, что принадлежало вам, теперь моё.       Рука разжимается, отпуская юношу, и тот оседает на пол, поднимая одновременно объятый страхом и ненавистью взгляд на ведьму.