Я рядом, или как променять Флаффтобер на Райтобер

      Поезд Магадан-Сызрань следовал своему привычному маршруту. Приближающийся Новый две тысячи двадцать четвёртый год опустошил часть вагонов, но в плацкарте всё равно было людно. Проводницы ругались со старушкой, пытавшейся пронести в вагон спящего крокодила в чемодане из крокодиловой кожи. Остальные пассажиры с усмешкой следили за этой эпопеей.       — Не имеет права! Это символ года! — шипела бабка, прижимая к себе рептилию с тканевыми крылышками, а потом сентиментально добавила: — Не отдам Геннадия Ивановича!       — Родственница Успенского! — хихикали с верхних полок.       Проводницы пытались воззвать к гласу разума или хотя бы к закону, но, к сожалению, поезд уже тронулся, а высаживать старушку на пустующей деревенской станции было негуманно. Новый год смягчал сердца служащих поезда, да и в уставе РЖД ничего про рептилий, находящихся в спячке, не было сказано.       — Ну хоть остальные пассажиры нормальные! — выйдя в тамбур и закурив, заметила старшая проводница подруге.       Та, моргнув, расплылась в широкой улыбке и по-лошадиному мотнула головой.       — В другом конце такая компания, что бабка это ещё цветочки!       — Оттуда? — многозначительно спросила старшая, кивая куда-то на восток и уже готовясь к неприятностям.       — Неа, ЗеКа какие-то, жуткие ребята! — отчиталась подруга и юркнула в следующий вагон.       Старшая, задумавшись, вспомнила, откуда едет поезд, и решила посмотреть на этих гостей с Крайнего Севера.       Ребята и вправду оказались жутковатыми: не потому что впрямь были одеты как жители мест не столь отдалённых, а потому, что совершенно на них не походили остальным. На нижних полках сидели четверо. «Каждой твари по паре!» — подумала проводница, рассматривая напряжённые лица. У окна сидел совершенно не зэковского вида юноша, даже скорее мальчик, со взглядом студента-заучки; он, сжавшись, боялся и смотреть на товарищей. Одет был побогаче остальных и, судя по сжатому у сердца пакету с бумагами, был сопровождающим. Рядом с ним расположился обросший мужчина с выправкой военного и горящими глазами — он вертел в руке подстаканник, восхищённо водя пальцами по граням. Пальцы были лишены наколок, что, с одной стороны, успокаивало, а с другой…       Напротив сидели две женщины. Хотя тут проводница погорячилась: та, что сидела у окна, была скорее девушкой, девушкой с очень злым, уставшим взглядом. У неё у единственной над костяшками все-таки было выбито классическое «СЕВЕР» и заходящее зимнее солнце. Проводнице даже показалось, что девушка сжимает под телогрейкой лопату, но она не успела рассмотреть: попутчицу с сумкой через плечо загородила глыба рослой женщины. Она могла претендовать на роль лидера этого северного коллектива. Косая сажень в плечах, кулаки кувалды и холодный решительный взгляд.       — Что-то не так? — растягивая гласные, с явным прибалтийским акцентом спросила она.       Проводница не нашлась что ответить. Она и вправду застыла в проходе, неприлично долго пялясь на пассажиров, будто они сделали что-то не то.       — Можно ваши билетики… — она попыталась празднично улыбнуться.       Глыба смягчила взор и села. Злая девушка открыла рот и со страшным немецким акцентом шикнула:       — Фраэр, это к тебе!       — Ихь нахнаме Фрайман! — взвился юноша и, тут же испуганно зыркнув на проводницу, протянул гирлянду билетов.       У той земля ушла из-под ног вместе с опутывающей шею мишурой. Это была какая-то новогодняя несмешная комедия в стиле Ёлок-Палок, с волшебными рукопожатиями и прочим. Билеты были выданы на такие имена!.. Старшая почему-то сразу поняла, какое кому принадлежит: Доротея Маар — это была явна Глыба, Адольф Фрайман — потешный студент, которому только чёлку зализать да усы приклеить, Ют Эстхальт — ну очевидно, что необросший офицер, и некто Андрей Миндалёв. Тут у проводницы отлегло. «Хоть одно родное имя!» — обрадовалась она. В голове богатая фантазия уже рисовала картину, как потомки латышских стрелков и поволжских немцев едут с лагерей Дальнего Востока на Запад, чтобы припасть к Сызраньским Поволжским корням. Что тогда среди них забыл офицер-сиделец с длинной бородой и вполне нормальным именем-фамилией?       — Сударыня, а не соизволите ли ещё рюмочку чая? — открыл рот Миндалёв.       Тут старшей проводнице стало понятно всё. Кивнув, она вернула билеты и скрылась. Обещала себе, что если переживёт этот Новый год без происшествий, бросит пить, курить и Толика, с его дурацкими историческими экскурсами после близости. Год и так выдался тяжёлым, так тут ещё такая «новогодняя сказка»…       — Фраэр, тебе хана! — прорычала Ют, вытаскивая бесчереночную лопату из-за пазухи, когда проводница скрылась.       Квартет Ы переглянулся. Студент замахал руками, в которых держал билеты:       — Не виноватый я! Она сама припёрлась! Она ничего не заподозрит, у нас всё чистенько…       — Чисто-то то чисто, но верлинского они не знают, так что угомонитесь оба! — строго заметила Доротея и осуждающе, уже по-русски обратилась к обросшему: — Андрей Кирилыч, ну куда вы, какая сударыня? Сколько я вас учила — гражданка…       — Да разве можно такую ладну королевну гражданкой кликать… — обиделся поручик Миндалёв и тоже закрыл лицо руками от кулака Эстхальт, которую тут же урезонила Маар.       Драки не получилось, как и нормального разговора.       — Харе придуриваться! Ты по-нормальному говорить умеешь! — хрипнула Ют раздражённо.       — Так сказочнее… — парировал Андрей Кирилович на чистейшем верлинском, невинно улыбаясь, добавил: — В Новый год сказка становится явью!       — Ага! Сказка, ять! Мы ему устроим сказку! За Армея с Бориславом до конца… — пробурчала девушка, последнюю фразу пропев на на манер «Офицеров» Газманова.       Студент сжался ещё больше, Миндадёв шепнул загадочное «Хусим», Доротея же достала из кармана семейное фото и прослезилась. Уставившись в окно, следя за мишурой огней придорожных фонарей, Ют тихо переспросила:       — Фраер, то есть Фрайман, какой там адрес?       — Улица Строителей, дом двадцать пять, квартира двенадцать… — икнул студент.       — Ну, если адрес палёный, я этого вашего разведчика лопатой прибью! Штирлиц доморощенный! — пообещала Эстхальт.       — Родственник Трабера… — неуверенно поддакнул Фрайман.       Эстхальт, наслышанная о прожорливом оберсте, получившем целую законченную повесть, цыкнула и, шмыгнув, прошептала:       — За учителя и Вайорику я ему глаза на задницу перемещу и понос наколдую…       — Им-то хорошо, они щас дома… — язвительно хмыкнул Фрайман и плаксиво добавил: — Ну почему я? Будто никто другой вам напильник передать не мог…       — Только ты мог высчитать, с какой вероятностью мы свалим и с какой вероятностью завалим его! Статистика — ценная наука, — отчеканила Доротея и по-доброму добавила: — Не реви, всё у нас получится!       — И никто твою серию рассказов не сотрёт, — подбодрил Миндалёв.       — Мы ему паяльник в одно место засунем, он и старые вернёт! — оскалилась Ют, потирая руки.       Повисшую тишину нарушила проводница, принёсшая поручику чай. Тот расплатился царскими серебряными рублями и невозмутимо принялся смаковать напиток. Проводница скрылась, белая как мел. Остальные молчали. За окном проносилась не их Родина. Большая, снежная, она пугала всех кроме Миндалёва, спасавшегося чаем. Ему было, с чем сравнивать: его Родина была больше.       — Собака лаяла на дядю фраэра… — тихонько напевала Ют и тут же плевалась: — Тьфу-тьфу! Гадость какая! Нахваталась! Как я теперь Вайорике покажусь?       — Можно рот с собачьим мылом помыть, — брякнула Маар.       — И что, поможет? — оживилась Ют.       Ответа не последовало. Фрайман выдохнул, прислонился к стеклу и закрыл глаза. Вспоминалось прошлогоднее застолье, где было так весело; коллективное письмо деду Морозу и в Кремль, чтобы наказали автора изувера. Увы, один из авторов письма и глава покинул их. Покинул страшно, как любой великий злодей. От этого сердце студента сжималось. Сколько их ушло? Таких же как он персонажей? Не сосчитать! А кто занял их место? Вот именно…       — Я у него повесть попрошу… — вздохнул вдруг поручик, сохранивший к творцу тёплые чувства даже при забытье и безызвестности.       — А я две! — поддержала Доротея, положив на тонкий стол малую кузнечную кувалду.       Глаза квартета засверкали. Нет, у них, при всех прочих, была надежда.       — А я потребую! — рыкнула Ют и одним махом осушила свою кружку чая.       Все вдруг засмеялись. Предвкушение экзекуции грело сердца сидельцев. Фрайман же просто надеялся, что этот Новый год он встретит в менее траурной атмосфере. Как бы не был плох прошлый праздник, но нынешний обещал быть особенно чёрным, если они не исправят это. «Именно для этого герр Трабер и послал тебя спасти ветеранов!» — убеждал себя студент, вспоминая этот момент.       — Я дам тебе парабеллум! Если что, отстреливаясь, будете отходить к Финляндской границе, в Карелии много деревьев и сочувствующих! — произнёс исхудавший Трабер и вручил Фрайману пистолет.       У того душа ушла в пятки, но приказ есть приказ. «Кайзеры сказали — надо, юнгестуд ответил — есть!»       Сызранский вокзал встретил приветливо: огнями, гирляндами, елью и гололёдом. Квартет уверенно ломанулся в сторону таксистов, карауливших приезжих. Первый же подошедший был одарен поручиком серебряными часами с гравировкой с ятями. «За храбрость» — успел прочитать студент.       — Улица Строительная двадцать пять, милостивый государь! — произнёс Миндалёв и пропустил Ют на переднее сиденье старенького Запорожца.       Молодой грузин-таксист, протерев глаза, стушевался и, кротко кивнув пышными усами, молча сел за руль. В салоне играла аудио-пьесса «Ханума»; Стрежельчик как раз рассказывал о том, как ляжет в ванну и вскроет себе… Пассажиры многозначительно кровожадно переглянулись.       — Надо было ехать на маршрутке. Он, говорят, в них кататься любит… — на верлинском прошептал Фрайман.       — И сюжеты придумывать! — хмыкнула Ют и, с подозрением посмотрев на таксиста, с акцентом заметила: — Шеф, а можно момент про ванну ещё раз?       Таксист покорно отмотал запись назад.       — Хорошо, — улыбнулась Эстхальт и добавила: — Жаль, у него дымохода нет! Мы бы ему устроили сюрприз…       — А через дверь ведьмам уже не ходится? — резонно спросил поручик.       С умилением он продолжил слушать постановку.       — Какой князь! Какой князь! — шептал он.       Машина неслась по снежному городу, украшенному к Новому году. Постановка настраивала на юмористический лад и надежду. Вид светящихся гирлянд, понатыканных повсюду ёлок и снеговиков завершал картину. Фрайман задремал, Маар молчала, Миндалёв с упоением слушал пьессу. Ют хищно смотрела на плоскую кепку таксиста, чем приводила его в ужас: он явно не собирался меняться на шапку-ушанку.       — Спасибо, шеф! — сказала Эстхальт, когда машина остановилась.       Квартет высыпался на морозный свежий воздух. Грузин, получив пару золотых монет царскими рублями, без вопрос скрылся в нарастающей метели.       — С наступающим! — брякнул он.       При этих словах Миндалёв и Маар ухмыльнулись.       — А наступает-то кто? Какой фронт? — бросил вслед поручик и стянул шапку-ушанку.       Фрайман с ужасом посмотрел на высившуюся многоэтажку под номером двенадцать. В метели она казалось одним большим надгробием, в окнах которого сверкали гирлянды и праздничные огни.       — Какая это гадость, ваша кукурузная архитектура! — высунула язык Эстхальт и без зазрения совести ломанулась к первому же подъезду.       Стоявший подле подъезда пожелтевший снизу снеговик лишился морковки. Проголодавшаяся Ют опустошила кормушки для птиц и, набив карманы рябиной, вопросительно посмотрела на подошедших застывших товарищей.       — Чо смотрите? Я на голодный желудок писателей не ворую!       — Птичку жалко… — вздохнул поручик и, оглядевшись, констатировал: — Действовать надо решительно, иначе аллес капут!       — Вот маскировка… — Маар извлекла из мешка два костюма Дедов Морозов и два — Снегурочки.       Их шили всем коллективом для этого дня. Фрайман отлично помнил, как профессор читал целую лекцию про значение цветов, и сколько по статистике получает рядовой Дед Мороз в новогоднюю ночь. В костюмах квартет бы никто не заподозрил при проникновении в дом. Тем более, что пока они переодевались, на детской площадку в дом успело шмыгнуть как минимум три Деда Мороза и Две Снегурочки. Как в их компанию затесался мокрый мужчина в кроличьей шапке, оставалось загадкой.       — Операцию Ы объявляю начатой! — скомандовал поручик, сжимая посох из черенка от лопаты.       Фрайман кивнул и направился к подъезду. Пароль от первой двери, предоставленный разведкой «Шильд», не подвёл. Взлом домофона при помощи подбора комбинации, прошёл как по маслу. «И всё-таки не зря меня послали!» — понял Фрайман, вспоминая, как прапорщик Клаус учил его работать с электроникой. «Студентам у нас дорога! Студентам у нас почёт!» — заявил Каспер Эспер перед самой его отправкой. У студента тогда мир перевернулся. Он бы лучше остался в своей трилогии; впечатление от близости императора-великана было незабываемым: при том, что сам студент был выше половины квартета, и только Доротея была наравне с ним по росту.       — Лифт не работает… — прочитал Миндалёв и философски подытожил: — Вот так, в праздники даже лифты не работают…       — А Деды Морозы и Снегурочки работают только в праздники. Парадокс… — добавила Маар, закидывая пристежную косу за плечо.       Подъезд встречал их еловым запахом и прочими ароматами праздника. Вокруг электрощитка была намотана гирлянда с огоньками и колючей проволокой. На черепе надписи «Не влезай, убьёт!» какой-то умник наклеил стикер с шапкой Деда Мороза.       — Двенадцатая квартира на четвёртом этаже… — вдруг бросила Ют.       Выхватив лопату из-за пояса, с страшным, совсем не Снегурочьим шёпотом — «убью», ринулась вверх по лестнице. Не сомневаясь в её решимости, все остальные бросились за ней. Пролёты пронеслись под ногами в мгновение ока. Фрайман не помнил, когда в последний раз так бегал. Халат праздничного волшебника мешал, шапка сползала на глаза, а борода лезла в рот. Студент почувствовал себя императором: понял, каково ему жить. Когда он достиг четвёртого этажа, было уже поздно. Дверь под номером двенадцать была распахнута. А Миндалёв с Маар помогали Ют вытаскивать на площадку замотанного в ковёр человека.       — А он не того? — сглотнул Фрайман, вспоминая, что при похищениях жертвы обычно дерутся, ругаются, кусаются и говорят что будут жаловаться в обком.       Их же творец то ли прикдывался ветошью в ковре, то ли почил.       — Я его просто оглушила! — то, с каким невинным видом это произнесла Эстхальт, было не передать даже матерщиной.       Косы переплелись; к одной из них многозначительно, чтобы не мешалась, была примотана лопата.       — Ну, с Богом! — вздохнул Миндалёв и кивнул Фрайману.       Тот, торжественно бросив под ноги всю дед-морозовскую амуницию, извлёк из-за воротника мешочек.       — О, волшебный порошок! Расскажу тебе стишок! Хошь бери, хошь отдавай! Нас обратно отправляй! — пафосно пропел студент, с ужасом вспоминая, как этому заклинанию его учила другая ведьма в форме полковника.       — К ёлочке зелёненькой! — вставил Миндалёв.       — К жрачке! — оскалилась Ют.       — А ведь у него последняя тема Райтобера — свободная, прям как мы! — улыбнулась Доротея, прижимая к себе завёрнутого в ковёр автора.       Фрайман схватил пальцами пригоршню и метнул её под потолок. Через секунду их поглотило красное пламя, но им было совсем не больно. Лестничная площадка исчезла, перед их глазами стало появляться очертание огромной ели и праздничного стола, за которым их ждали старые и новые друзья. Запах пищи смешался с табачным. Переливы гитары внушали надежду.       — Всё будет хорошо! — прошептал Фрайман и невзначай приобнял кровожадную снегурочку, вооружённую лопатой.