Одна ночь на шестерых

Увы, рассвет, ты слишком поспешил!

      Людвиг предупреждал подрывника, что от рабочей усталости звёзд с неба не схватит, но от уединения не отказался. Сошлись (наконец-то!) как порядочные люди в комнате общежития, в берлоге Тавиша, на кровати и со всеми удобствами. Матрас, одеяло и подушка, подавляющая звуки - это не брезентовое дно палатки, не стол с разведданными, не стол обыкновенный, не стена на втором этаже, не ящики.       Утомлённые месивом на Грэнери, выбрали тихие позы, не требующие телесных изгибов и усердия; к тому ж, команда в сборе в своих спальнях. Кроме, пожалуй, Шпиона, блудного сына.       Они сношались как в последний раз, как дикие животные, взбивая постель. Медик чуть не сворачивал шею, неожиданным для себя приказным тоном умолял засадить по самое сердце, вскрикивал, когда подрывник с лёгкостью вытаскивал и вводил назад с коротким "Прости", и пищал от мощных толчков. Скулил от наслаждения и боли, и Тавиш зажимал ему рот. Твёрдые руки лапали его голые ключицы, стиснутые зубы, горячие мокрые щёки, окунали голову в подушку. Оба кончили и, обнажённые, едва держась на ногах, разошлись убирать за собой, пока их не срубил сон и желание тискаться до утра. Тавиш снял постельное бельё, застелил новое - и оглянулся на всхлип. Людвиг сидел у сумки, в которой принёс всё необходимое и личное, и дрожал.       -Что такое? - В ответ помотали головой. - Эй!       "Ничего", - зло пролопотали ему.       -В чём дело? - Тавиш подошёл, и Людвиг вскочил, отбежал к стулу, к своей одежде. "Фсё хорошо!" - выкашлял он слёзы. Он не боялся раскиснуть перед товарищем, прятал зарёванное лицо по привычке.       -Что, что-то не так? Людвиг! - шипел подрывник.       -Секрет, мой дорогой друг... - Он не сразу попал ногами в трусы, намочил майку, как ни старался этого избежать: не успеет высохнуть, Людвиг нальёт ещё.       -Надо было осторожнее?       -Нет, всё хорошо, в самый раз... - Рыдания, как никогда сильные, мешали ему говорить. Он смахивал густые кипящие реки, трясся, не пересаживался Тавишу на колени, пока тот сам не поднял его ноги и не положил на свои. Ему пощекотали бёдра, и медик хлопнул по ладони как мухобойкой. Доходчиво.       -Не молчи, признавайся.       -Т-ты... всё сделал как м-можно л-лучш-ше, как надо.       -Или больше не будем? - Людвиг сорвался:       -Не говори так!!       Подрывник заглушил вопль своей лохматой грудью. "Чш-ш-ш". Медик обнял его максимально крепко, так, что Тавиш ничего не почувствовал; поцарапал спину, и тот ухнул от молнии экстаза. Давным-давно хотел попросить о жёстком массаже после соития, но пришлось опять отложить.       -Ничего не болит? Хм-м, сильно болит?       -С этим я... Это скоро пройдёт. Не волнуйся. - Он уже не дёргался.       -Пытаюсь. А почему ты плачешь, скажи?       Людвиг всхлипнул снова.       -Я не знаю. Это... гормоны.       -У мужчин они тоже есть?       -Как же! Хи-хи-хи, - он поцеловал палец, приложенный к его губам. Тавиш отдалённо вспомнил одну из его непрошеных лекций про тестостерон, эстроген и прочее, счёл себя дураком. - Всплеск von Neurotransmittern und Hormonen как от наркотиков.       -Во как. А ты про наркотики прям уверен? Откуда?       -Мы изучали. - Медик немного развеселился, заворошил пальцами в его шапке сальных кудрей. Отдельные капли ещё срывались с его нижних век, лились по шее и Тавишу, но дышать становилось легче.       -О, придумал! Вот что тебе надо, погоди... - Он стряхнул Людвига, неуклюжего от тянущей боли и смущения, и зарылся в нижнем ящике гардероба; достал шуршащий вскрытый пакет с двумя ржавыми прищепками. - На-ко, пожуй. Лежали бог знает сколько, но вроде ещё нормальные. Сухари, они и есть сухари, что с ними сделается.       "Спасибо". Тавиш отказался разделить с ним трапезу, и он накрошил на руку горсть от хлебных ломтиков с маком, не каменных, а наоборот, размягчённых от воздуха. Именно, что требовалось, но чем Людвиг сутки пренебрегал в угоду ночным утехам и о чём, к счастью, уже позабыл.       -И запомни раз и навсегда: тебя больше никто не обидит за твои чувства и никуда не отправит. Я не позволю. Так что не наводи драмы. Здесь тебя не тронут. - Он имел в виду конкретную базу СИН, разумеется, и конкретные четыре угла. Людвиг уткнулся в его мускулистое плечо, проблеял:       "Кде я найду такого, как ты... Никому не отдам".       -А я что?       Тот не отозвался, уселся поудобнее; нижняя часть тела не говорила ему спасибо за часы предварительных ласк и долбёжки. "Ложись ко мне", - и он повиновался, переплёл с ним ноги. Растрёпанные, с ноющими мышцами, ещё не отошедшие от поцелуев и неугомонной страсти, неподвижно валялись в свежей постели, скрипели немытой кожей и слушали дыхание друг друга. Людвиг похрипывал, и Тавиш прижимал его к себе, будто замерзал и сиротел без него.       Медику не в чем его упрекнуть, действительно. Он всё исполнит, что в его силах и возможностях - даже не как партнёр, а как приятель, сокомандник, надо лишь попросить... Сокровище, а не друг.       Тавиш норовил отпроситься вон, если Людвиг хочет успокоиться в одиночку и привести себя в порядок перед сегодняшним боем, но уходить, в сути, некуда. Он уже у себя, а в коридоре - бетонные голые стены, топот ботинок и стук железной ручки, проныры-полуночники, которых он разбудит. Если их ещё не разбудил шум неистового совокупления.       Людвиг ведь не сознается в неудобствах, потому что "Кто, как не я, медик, знаю, чем это вызвано и как это исправить", тем более сейчас, когда он уязвим и хнычет как девчонка; выбивать отзыв на процесс и, возможно, пожелания на следующий раз - не лучшее время.       Сирена.       Времени нет вообще.       -Чёрт, я вот-вот пригрелся. Док, ты куда? - не дал ему вскочить и заметаться.       -Я справку выпишу.       -Не.       -Мы будем как сонные мухи на поле. - Медик выпутался. - Тогда по Крицу.       -Нет!       Они вертелись по комнате, припадали к замочной скважине и выслеживали капитана. "Если он слышал, что у нас происходило всю ночь, нам несдобровать".       -Тебе-то ничего не будет, - шептал подрывник, - а мне опять прилетит.       -Ты у себя, а я нет!       -Если что... Так, я под кроватью разгребу, ты там спрячешься.       Медик захихикал. "Он разве к нам зайдёт?" - и напрягся.       -Он пройдёт мимо, а ты тут ржёшь так, что стены ходуном ходят.       -Не ругайся.       Когда, как не вчера поздним вечером, ему навестить союзника без халата, сапог, медигана и прочей экипировки, чтобы наутро мигом образоваться на втором этаже ко времени, когда у Джейна кончатся там дела и он спустится на первый, в комнату телепортаций... Они с Тавишем иногда прекращали сыпать гром и молнии, вычисляли по звуку шагов и голосам местонахождение и путь солдата.       "Кошмар, я такой опухший!"       -Скажем, что я тебе на ногу больно наступил, ноготь прищемил, ещё что-нибудь.       -Где?       -Ты гинеколог! сам знаешь, где всё на свете есть!       -Тавиш...       "Так, дружище, он убирается к кухне. Проверяй: очки, сумка..." - "Да". - "Тряпки, все?" - "Все, ничего не оставил". - "В ванной встретимся?" - "Нет, Тавиш!" - "Ха-ха, не ори. Пошёл!" - и уступил дорогу, тот выскочил пулей и свернул к медкабинету. Тавиш хлопнул по выключателю, и на столе развернулась картина: сухари, два использованных гондона с узелками, баночка вазелина, завёрнутая в салфетки металлическая анальная пробка - как воспоминания о череде всевозможных непотребств в стенах людной базы. "Вот ты... чудила".