Alors On Danse

Что ж... Двухместный номер — с одной большой кроватью на двоих. Отель «четыре звезды», интерьер — в стиле минимализма, моя внутренняя тревога — в стадии максимализма. Я угодила в ловушку Кафки, из которой, по сути, не имела возможности выбраться — «как это ты не можешь командироваться в Париж? В этом месяце — без премии!». Сказать, что не хочу ночевать с ней в одном номере? Тогда компания не покроет расходы на проживание — не заложены в приказе. К тому же и сама Кафка начнёт уговаривать остаться...

«Не волнуйся, Хими, я не ворочаюсь и не пинаюсь по ночам».

«С чего ты взяла?»

«Бывшая меня в этом заверила».

«А она могла соврать?»

«Хм... Учитывая, что в конце концов мы расстались — вполне».

«Сочувствую».

«Не нужно, это лишнее».

«... А если я ворочаюсь и пинаюсь по ночам, Кафка?»

«Тебе об этом говорили бывшие?»

«Нет. Со всеми — спала в раздельных кроватях. Можно сказать, присматривалась к ним — и со всеми рассталась».

«Сочувствую».

«А вот не надо за мной повторять».

«Ну ладно... По поводу пинков по ночам: ничего страшного. Я великодушно пну тебя в ответ».

«А я проснусь и метну в тебя подушкой. И никто из нас не выспится»

«М-да, ты права... Может, связать тебя на одну ночь?..»

«... Что сделать?!»

«Ничего, Хими. Мысли вслух».

И тем не менее, сейчас я (относительно) спокойно сижу на кровати этого «двухместного номера». Раздражённая той ложью — жду Кафку из душа уже двадцать минут. К слову, если говорить о том, кто из нас станет «королевой постели» — кто займёт больше места на ней, оттолкнув другую к краю? Боюсь, что она. Видели, какие у Кафки длинные ноги? И готовность ставить свои интересы выше других? Я её не знаю — но интересуюсь ей. Опасаюсь приблизиться — но хочу оказаться ближе. От странных мыслей начинает зудеть между бёдер — прикрытых одним только халатом. Всё моё тело прикрыто только халатом. Потому что я не верю, что мы соберёмся и поедем делать селфи на фоне Эйфелевой. Алкоголь разогрел сознание для иных мыслей — которыми Кафка, полагаю, не откажется к себе завлечь. — Ты забыла свой комплект, Хими, — доносится до меня с порога открывшейся ванной. Уже привычная, загадочная улыбка на губах, распущенные волосы цвета красного вина, такой же махровый халат, любезно предоставленный отелем после водных процедур — с воротом, раскрытым до самой груди, создававшим акцент на влажной ложбинке между. Кафка тоже не надела бюстгальтер. Я в полной заднице, если продолжу на неё смотреть. — Ты, судя по всему, тоже, — отводя глаза, отвечаю ей про комплект, но как будто, бессмысленно, и самой себе про «задницу». Она садится возле меня — кладёт ладонь в опасной близи от моей. Я начинаю волноваться до горящих кончиков ушей — не могу и головы повернуть, чтобы не угодить в «визуальную паутину» этой коварной женщины. — Грудь женщины обязана дышать, как и остальное наше тело, — меряет на себя роль тренера по женскому самопознанию, едва переплетая наши пальцы на постели, — но скрываем мы её даже больше. Всего от одного такого прикосновения меня пробивает на волну дрожи, как если бы я коснулась оголённого провода. Существуй в мире обладание стихиями — бьюсь об заклад, Кафка забрала бы себе «электричество». — Для поддержания её формы и «не-поддержания» за собой хвоста из извращенцев, — оставаясь в напряжении и ещё больше отворачивая голову, отвечаю ей, — вполне обоснованная «жертва», как по мне. Но Кафке не нравится. Не мой ответ по поводу бюстгальтеров — не нравится, что я так от неё отвернулась. Поэтому — касается моего подбородка пальцами. — И ты не видишь меня в качестве... — поворачивает на себя. — Извращенки? Если позволяешь себе то же самое? Чего я не вижу, так это её зрачков — у Кафки тёмно-розовые радужки (будто носит купленные линзы), которых хватает, чтобы меня гипнотизировать. Кафка держит линию моего взгляда чуть выше — чтобы я не задела её грудь даже периферийным зрением. Сказала же: будет дразнить. — Если ты и извращенка, то... — всё равно стараюсь не смотреть в глаза: боюсь начать лаять по её команде. — Иного толка. Извращенка, с которой я не прочь отказаться от некоторых норм приличия. Идиотка: чуть ли не в лоб сказала, что готова перед ней раздеться. Что с тобой не так, Химеко? Выпила, потанцевала, смыла с себя суматоху Парижа — и уже готова демонстрировать своё тело едва знакомому человеку? Мама хотела, чтобы в свои двадцать пять ты была замужем — а ты в свои двадцать девять хочешь завалиться на грудь красивой женщине. Папа бы тобой гордился. — У нас всё прилично, Хими, — Кафка возражает мне, убирая руку с подбородка, и... Чёрт, не успеваю отвести взгляд! — Мы обе девушки. У нас нету повода возбуждаться от вида тел друг друга. Не так ли? Откидывается на постели, упираясь в неё ладонями — выгибает спину, подавая вперёд едва прикрытые махрой половины. Говорит полную чушь — зная, что женские тела мне отнюдь не безразличны. В низу живота тянет, угрожая разойтись до пламени — меня выводит из себя какая-то... «Кафка»! Почему, чёрт побери, не «Фрейд»? — Не так, — отвечаю на фоне возникшего напряжения. Кафка склоняет голову, наигранно недоумевая. — Что?.. Пара секунд — и я подползаю к ней, вынуждая полностью улечься на кровати. Дыхание сбивается, в висках пульсирует — не обращаю внимания, как ворот собственного халата расходится, открывая «женщине подо мной» вполне желанный вид. — Не так, Кафка! — говорю заметно громче, когда она подо мной отвлечена совсем другим. Теперь я смотрю Кафка в глаза — а она нет. — У меня есть повод... Из-за тебя! Не спешит как-то реагировать — молча прогуливается взглядом от моего лица в румянце до груди. Даже не улыбается — как будто на полном серьёзе оценивает. Не хочу знать её «итоговую оценку», мне плевать — пускай лучше признает то, на что мне не плевать! — Вот как... — задумчиво протягивает, вздыхая в сожалении. — Извини, не знала. Только после этого — вновь демонстрирует фирменную «хитрость» в улыбке. — Хочешь что-нибудь сделать со мной в наказание? Дёшево... Так прямолинейно и дёшево, Кафка. Вывести меня на «ласко-поклонение» твоему телу — ты, видно, и правда хотела сделать из меня собачку. Или же это проверка на «равность»? Если не подхвачу брошенную тобой «себя» — стану достойной?.. — Нет, не хочу, — не без труда отстраняюсь от Кафки, отползаю к левой стороне — усаживаюсь спиной к ней. — Не желаю снова угождать в твою «ловушку», идти у тебя на поводу. Замолкаю — хочу услышать её реакцию. Но Кафка снова молчит — испытывает меня, либо предпочитает невербальные знаки вербальным. Спустя секунды — чувствую прогибание матраса под собой: медленное движение Кафки в мою сторону. Ещё немного — и её дыхание на моей шее. Её руки, огибающие мою талию — заключающие в приятные объятия. Да, она испытывала меня — и, похоже, таким образом намекала, что я прошла проверку на прочность. — Что ты во мне нашла, Кафка?.. — задаюсь откровенным, терзавшим мои мысли вопросом на волне нахлынувших чувств. Окутавшие руки влюбившегося в меня человека — как мало нужно для того, чтобы к глазам подошли слёзы? — Я нашла тебя, Хими, — шепчет мне на ухо искренне, без прежней иронии в голосе. — Твой характер — как твои огненные волосы. Твоё желание противиться моим манипуляциям — сказала же, что ищу женщину, «равную себе». И я в тебе её вижу. Кафка сбрасывает с моих плеч халат — вспоминает, что с ней я готова отринуть приличия — пропускает руки со спины, поперёк талии, и накрывает ладонями грудь. Я вздрагиваю, хотя и не чувствую никакого холода; опустив глаза — наблюдаю, как Кафке хочется просто ощущать меня. Едва повернув голову — встречаюсь с её губами, когда она оказывается за моим плечом; пальцы сходятся на моих возбуждённых сосках, аккуратно притираясь — хочет выбить из меня первые стоны прямо ей в губы. Очередное испытание? Если прошлое я смогла выдержать, то нынешнее — провалю с треском. Вовлекая в долгий поцелуй, Кафка валит меня на постель — отвлекается от губ и проходит поцелуями ниже, от шеи с ключицами и до самой груди, ставшей чувствительной от её пальцев. — Ты права, Хими, — заявляет, пока я пытаюсь отдышаться после поцелуя с ней. — Мы с тобой женщины — но у каждой из нас есть повод желать тела друг друга. Вновь кладёт ладонь на мою правую грудь — и накрывает губами истерзанный сосок левой. Присасывается и отпускает — описывает круги по ареоле, окутывая слюной чувствительную точку; пускает тонкую нить с кончика языка на увлажнённый бугорок — и наклоняется ко второму. Томные стоны рвутся из груди, хоть я и стараюсь их сдерживать — не идти на поводу у Кафки, желавшей, чтобы я застонала на весь наш номер. Но, боюсь, скоро моя выдержка не будет стоить ничего. Она не позволяет себе грубо брать мои половины, но следы от её ладоней я ощущаю и без каких-либо покраснений на коже. Руки Кафки — те, что я в силах запомнить уже через несколько касаний к себе. Элегантные, гладкие — проявляющие ни с чем не сравнимый трепет к моему телу как к настоящему сокровищу. О чём ещё я могу так мечтать? Её ладони проходят ниже — скользят по моему впалому животу, расслабляя пояс и без того еле прикрывавшего халата, ткань которого пропиталась влагой, стекавшей по моим бёдрам. — Не стоило оставаться в полной наготе, — с еле слышным сожалением констатирует Кафка, намекая, что и сама позволила себе слабость возбудиться. — Как объясним это обслуживающему персоналу? «Обслуживающий персонал»? О чём она... вообще сейчас говорит?.. — Пролили... шампанское, — на сбитых выдохах отвечаю, не понимая, к чему она завела такой разговор. — Какая нахрен разница?.. А-а, всё, поняла — снова подключила свои поддразнивания. «Ты так намокла, Хими — какие у тебя оправдания собственному бесстыдству?», но в более аккуратной манере. — Никакой, — пожимает плечами и опускает руку между моих ног. Собирает парой пальцев смазку, «случайно» задевая клитор и выбивая меня на короткий стон. — Ох, прости, я не нарочно. — Ага, как же! — Скажем, что на себя ты пролила больше? Уточняет, продолжая со мной играться — желает напрямую услышать, что я «такая мокрая» из-за неё. Хорошо, я признаюсь. — Ты... «пролила» на меня больше... Кафка, — проговариваю, чувствуя, как сгораю от смущения. — Так и скажем. Судя по растянутым уголкам губ, мой ответ её устраивает — пальцы вновь приникают к моим складкам. Скользят от нижней точки до набухшего клитора — уже не «случайно» касаются головки, надавливают подушечкой одного и водят. Выбивают из меня стоны, что так хотела слышать Кафка — такие, чтобы резонировали от стен номера. Здесь же есть звукоизоляция? Хоть какая-то? Кафка обязана была её учесть, выбирая номер с кроватью «на двоих». Палец второй ладони — пропускает в моё лоно, медленно и на всю длину — примеряется, насколько я готова принять её в себе. Готова, пусть не сомневается. Жаркие стенки обжимают один, но будто требуют сквозь мои ощущения больше — в мыслях и на языке крутится просьба войти в меня вторым, передаваясь как по воздуху к Кафке. «Прошу... Окажись во мне больше». Восприняв мою просьбу, она только рада угодить — проникает в меня двумя и улыбается, когда видит, как мне нравится чувствовать её в себе. Видит, как мне жарко, как моё тело исходит в мелких судорогах — как лицо краснеет, а громкие стоны учащаются, перебиваясь каждый следующим. Тактильные движения у моего клитора, тонкие пальцы, проникающие в меня вновь и вновь, жар между бёдрами, что плавит мой угасающий разум — невероятные, хаотичные ощущения. — А-ах!.. К-Кафка! Я сжимаю в руках покрывало на кровати — по телу проходит разряд. Мои стенки сокращаются, сжавшись вокруг пальцев Кафки, пока выпрыснувшая смазка стекала ей на ладонь и я, запрокинув голову, отдавалась волнам блаженства. Как и думала, недельная командировка будет высасывать из меня все силы — однако и предположить не могла, в каком виде. — Завтра заглянем в офис к ребятам, — спустя минуту спокойствия вдруг начинает вводить Кафка в завтрашний распорядок дня, — проконтролируем, чтобы работали с нашими сегодняшними корректировками. А ближе к обеду — съездим, перекусим на Елисейские поля? Даже будучи в курсе истинной цели нашей командировки в Париж — до сих пор удивляюсь легкомысленности Кафки. Прогулки, кафе, сон в одной постели — не рабочая поездка, а какой-то брачный отдых. Стоп... Почему именно «брачный»?! Откуда такой форсирующий ход мыслей?! — А если «наш» позвонит здешней начальнице по поводу нас? — высказываю опасения по поводу реализации подобной «незанятости» за деньги компании. Но у Кафки и на это находится ответ. — Не волнуйся, — легко кладёт ладонь мне на макушку. — Я поговорила с ней — она «за нас»: прикроет от шефа, если вдруг что. — И улыбнувшись, тянется губами к моей макушке, накрывая поцелуем. «За нас»? Кафка ещё днём сказала кому-то, что мы уже пара? Ох-х, эта женщина... Да уж... Не командировка, а натуральный сюр, покушающийся на моё прежнее мировосприятие. Неужели любая женщина, взглянувшая на Кафку, немедленно становится согласной с ней во всём лесбиянкой?.. У меня — ещё четыре дня на проверку этой теории.