Verdiløs og Ødelagt

      Я вышел из дома и пошёл в лес. Тишина, только ветер шумел время от времени. Холодно, сыро, мерзко. Очень мерзко.       С размаху пиная листья и иногда спотыкаясь о корни, я шатался по лесу. Надо было идти на качели, но в итоге я медленно-медленно двигался куда-то не туда.       За спиной раздался шелест и шум. Кто-то шёл. Я не знал и предполагать особо не хотел, кто это. Или что. Животное, может. Или крестьянин-охотник какой-нибудь, которого мы уже достали шабашами, во время которых орали так, что в Осло слышно. Может и не хотел, но я подумал, что славно было бы оглянуться и увидеть дуло дробовика — эту маленькую чёрную дыру, которая поглотит, затянет мою личность. Личность, полную всякого дерьма. Депрессии, агрессии, отчаяния, склонности впадать в дереализацию потехи ради.       Я уже прочувствовал, как меня всего обволакивает жар свинца. Или дроби? Двенашки, чтобы молиться начал. Может быть выстрел придётся на колено, тогда будет невесело. Дробовик или гладкоствольное охотничье ружьё? Как в мультиках показывают. Или пистолет. Но лучше ружьё. С мощным прикладом, чтобы выстрел был всё же в колено, а потом по башке обожжённым буком.       Да, неплохо.       — Ты меня слышишь, а? Наркоман поганый! — по лопатке плашмя прилетела ладонь Хеллхаммера.       «Да блядь».       Я пожал плечами и обернулся.       — Что ты хочешь от меня?       — Просто увидел, что ты свалил. Интерестно стало. Пойду с тобой?       — Да мне похуй.       Он расценил это как приглашение и молчаливо последовал за мной. Мы шли и шли, я понятия не имел, куда идти, потому что заблудился. Ян ничего не спрашивал. Я потерялся не только в лесу, но и во времени. Сколько мы блуждали: час или гораздо больше? В конце концов я услышал шум знакомой речки, которую именовал Glömska после событий одной из зим, прожитых здесь. Теперь я понял, где мы и куда идти.       Я подошёл к кромке воды и посмотрел на тину, прилипшую к скользким камням. Когда станет совсем холодно, я вернусь сюда снова.       Вспоминая тот вечер, я пошёл в нужном направлении. И вот мы пришли.       Хеллхаммер сидел на земле, пока я катался на качелях. Странно это было. Такое чувство, будто я мылся сейчас, а Ян смотрел; как будто резался, а он был рядом; я блевал, а он стоял сзади. Кто бы мог подумать, что качели — это что-то личное? Возможно, даже не я один знал о них. Да и нет ничего в них особенного. Почему тогда было неловко?       — То есть, когда ты уходил из дома, то всегда был здесь? — спрашивал Ян, осматриваясь уже в который раз.       Я пожал плечами, начиная сильнее раскачиваться. Конечно, почти всё время вне дома я проводил здесь. Зима, лето, холод, жара, ливень или засуха, я почти каждый день, если имел хоть каплю сил, приходил сюда. Часто меня посещали мысли о том, что я провожу на качелях за бесполезными экзистенциальными рассуждениям слишком много времени, я мог бы за все эти часы творить, учиться, созерцать, делать что-то, но нет.       — Ты считал когда-нибудь, какую часть года сидишь здесь? Подумал просто…       — Четверть. В смысле плюс-минус две тысячи часов из восьми возможных. Четверть или сезон. Около трёх месяцев.       — Тебе не жаль?       — Жаль, но я теряюсь, когда времени много. Я просто не знаю, чем заполнить жизнь. Всё мне постыло.       Хеллхаммер поджал губы, а потом посмотрел на меня. Осуждение? Я не понимал. Он должен был посмеяться над пустотой в моей жизни, сказать, что я просто обленился, и стоило бы тогда идти асфальт кидать, раз моя душа мертва. Я всегда сталкивался с этим, но Аксель молчал. Долго.       — Я понял.       Больше мы в тот день почти не говорили. Вместо привычных пяти часов из-за Хеллхаммера я проторчал там семь. Молчать с кем-то рядом — удивительно. Или же попросту не больно. Ян немного покатался на качелях после меня и захотел домой. Мы шли по лесу, я смотрел под ноги, а Ян куда-то вверх.       Чувство покоя было прекрасно, но я ощущал вину. Мне стало стыдно занимать «это» место, мысли о том, что я правда не достоин спокойствия, сильно меня расстроили. Я стремился к этому, получил и всё равно несчастлив, потому что не стою этого.       — Вернёмся сюда ещё? — спросил Ян.       — Нет.       — Почему же? Хорошо время провели. И я трезвый целый день.       — Я сказал нет.       Вернувшись домой, я понял, что лишил себя единственного удовольствия, которое мне подарила судьба. Зачем я опять оттолкнул всех? Заебал уже… Можно было подумать головой, согласиться или хотя бы промолчать.       Нет же, нет! Кинулся в пропасть, в отрицание, в одиночество. Идиот!       Хотелось сдохнуть. Я опять всё испортил.