Acceptance

Хан сидит в столовой. Вокруг людей немного, за окном мелкий дождь и редкие порывы ветра неприятно задувают через почему-то до сих пор открытую дверь во внутренний дворик. Он жует кимчи чисто механически, забывая и про остывший рис, и про еще раньше оставленный кофе. Джисон чувствует серость, и она везде: погода серая, люди вокруг серые, и его настроение иначе как серым не назовешь. Он уже давно мало что понимает, но за последнюю неделю не понимает вообще ничего. Их отношения с Минхо. Хан навряд ли способен на поиск слов, описывающих их взаимодействия хотя бы на сотую долю. Он никогда и не думал их описывать, потому что Ли был неземным. С ним было просто все те два года, с самого-самого начала. Они редко ссорились, но даже когда такое случалось, то все равно все получалось быстро решить. Один давал время другому, каждый решал для себя, что же было не так, и они все обсуждали. Минхо тяжело давались разговоры о чувствах, Джисон всегда неосознанно сбегал от темы, но то, что происходило между ними, не поддавалось объяснениям. Хан чувствовал, что они были соулмейтами еще с уставшего разговора в кафе и вечерней прогулки по парку. В тот самый день, совершив ошибку, подставив студентов, он обрел нечто большее. Джисон уже давно понял, что если бы перед ним поставили выбор, то он все равно был бы готов пережить тридцатиминутную тираду одногруппников, ужасный поток мата и чуть ли не физическое насилие (но он тоже был уставшим, он имел право ошибиться), чтобы потом встретиться с Минхо. Они мало обсуждали чувства, но для их синергии это не было проблемой. Когда Минхо перешел на тонкий лед флирта и более частых касаний, Хан думал, что умрет. Он не был популярным среди сверстников в этом плане. Джисон умел забавно пошутить, остроумно реагировать. Он был ответственным и готовым помочь. Хан был душой компании, поэтому с ним дружили. Он легко сходился с людьми и так же легко расставался с ними, не находя того, кто по-настоящему понял бы. Джисон был просто другом для всех вокруг и довольно легко с этим мирился. У него не было времени на отношения или легкую влюбленность, даже первый поцелуй произошел в игре в бутылочку. Так глупо. Спал Джисон только с одногруппниками, пару раз, и тоже, кажется, по приколу. Сынмин как-то сказал: «Хан может жить достаточно хорошо без Минхо, но я не думаю, что Минхо может жить без Хана». Все посмеялись, Ли заверил, что именно так и есть, а потом подмигнул Джисону так, что он понял: он тоже не сможет. Никогда больше он не хочет представлять свою жизнь без Минхо, его смеха, очаровательной кроличьей улыбки и самых безупречных глаз на свете. Он не сможет, он его ни за что не отпустит. Поэтому новый уровень их отношений воспринялся тяжело. Джисон был запутан и совсем немного напуган чувствами, которые он испытывал к другому человеку. Никогда еще он не был так близок с кем-то, никогда так хорошо не понимал другого. Это было волшебно. Пугающе волшебно. А потом случилось это: они сходили в кино на какую-то легкую дораму, Хан долго жаловался, что героиня чуть ли не пятнадцать раз за минуту называла бойфренда чаги, и Минхо назвал так его. Джисон закончился как личность, как человек и взаимосвязанный набор клеток. Он не понял свою реакцию и игнорировал это слишком долго. Настолько, что Феликс с Хёнджином поддержали их игру. Хану было приятно, поэтому он подумал, что это и есть настоящий, обычный Минхо. Такой флирт полностью вписывался в образ игриво-опасного Ли – и Джисон позволил. Позволил называть его дурашливыми прозвищами, обнимать со спины и гладить по коленке, сидя рядом. Хан растворялся каждый раз, не понимая, что же с ним происходит. Это был новый уровень их синергии, и он принял это, как и все, касающееся Минхо. Это казалось привычным, но часто выливалось в самые грустные Джисоновы моменты. Однажды художница из кафе подарила ему пару зарисовок. Она извинилась, что рисовала без спросу, но сказала, что их пара выглядела так влюблено. Минхо уже ушел, девушка тоже ушла, остался только Хан. Он стоял посреди кафе, сжимая в руках листы с рисунками. На одном из них Ли наклоняется низко (Джисон помнит, какую шутку они обсуждали в тот момент), видно, как сжимает Ханово колено, он улыбается так, что у Джисона сердце сжимается. На втором рисунке дурачится уже он сам: руки расставлены в стороны, пародируя их активную преподавательницу корейского, Минхо прячет улыбку за чашкой кофе, его уши чуть покраснели. Джисон помнит ощущения переворачивающегося мира. Он чувствовал себя предателем себя, своих чувств и их дружбы. Хан не пошел в университет на следующий день, потому что рыдал всю ночь. Дело было вот в чем: он не был гомофобом и не отрицал свою возможную би-ориентацию. Хан всегда был открыт для эспериментов и никогда не ставил на себя клеймо «гетеро». Он не мог отрицать свое влечение к Минхо. Слишком бессмысленно. Однако Джисон имел достаточно времени, чтобы убедить себя в абсурдности своих мыслей. Ли был человеком, наконец почувствовавшим его на всех уровнях, поэтому Хан и считал себя обязанным. Он ощущал глубокую привязанность, восхищение и признательность по отношению к нему. Он думал, что любит, потому что чувств было слишком много. Было время, когда он позволил себе отдалиться. Переспал с парнем, приехавшим по обмену, и вступил в отношения с бариста, работающей недалеко от универа. Даже несмотря на нечто новое между ними, Хан всегда все рассказывал. Но не в этот раз. Джисон не мог позволить себе рассказать Минхо о сексе с парнем. Просто не мог, потому и сам постарался забыть. Да и секс, стоит отметить, был просто ужасным, чисто механическим и быстрым, они почти друг друга не касались. Он тогда свалил свое отсутствие на стресс перед контрольными тестами и рассказал о милой Ёви. Она была блондинкой с очаровательной родинкой на щеке, любила биологию и хорошо разбиралась в технике. Их отношения продлились едва ли месяц, они даже поцеловаться не успели. Джисон каждую чертову встречу думал о том, что с Ли было бы проще, легче. Тем не менее этот месячный перерыв позволил ему забыться, не отвлекаться от статуса друга и не умирать каждый раз, когда их особенные отношения замечали окружающие. Поэтому тот поцелуй так вывел Хана из себя. Если это и правда был какой-то тупой эксперимент Минхо, то это было бредово. Ему казалось, что он наконец смог устаканить все свои чувства, но Ли не был бы собой, удайся Джисону провернуть такое. Хан жаждал разобраться со всем утром, даже продумал несколько вариантов диалога, пока лежал, а когда встал, оказалось, что Минхо сбежал. Просто, блять, сбежал. Они никогда не сбегали от разговоров, а вместе решали проблемы или откладывали все на потом, когда остынут и смогут правильно объяснить свое поведение. Хан был настолько зол, что абсолютно не случайно разбил чужой будильник. Его успокоили только разволновавшиеся коты. А потом Минхо продолжил его игнорировать, и все стало практически очевидно. Их негласное правило – дать время. Джисон хотел бы выдохнуть, но мыслей было настолько много, и они были настолько хаотичными, что не оставляли и шанса на расслабление. Он провел кучу времени у Феликса дома, поедая выпечку и занимая чужой диван. Ликс пытался расспрашивать, но когда узнал от кого-то (Сынмина скорее всего), что хандрят обе стороны, то успокоился. Такое никогда не случалось, поэтому растерянным чувствовал себя не только Хан. Он ничего не сделал, но именно поэтому считал себя виноватым. Надо было его остановить? Сразу настоять на разговоре? Вдруг Минхо прекратит их общение? Джисон плакал, но убедил себя в том, что ничего не изменилось и что он сможет доказать это Ли. Ты поцеловал меня, но мы об этом забудем. Пожалуйста, не бросай меня. – Ищу тебя уже полчаса, – на плечо ложится чья-то рука, и Джисон, погруженный в свои мысли, едва ли не взвизгивает. – Сынмин! Ким смеется, садясь напротив. – Какого черта? – У нас немного времени, хочу кое-что тебе показать, – из его тарелки воруют кусочек морковки. – Фу, оно же остыло давно. – Я не хочу никуда идти, – Джисон бормочет устало и подпирает щеку ладонью. Он уже настроился на легкие страдания и большую банку мороженого – куда-то идти с Кимом в планы не входило. Сынмин видит его недоверчивость, хватает со стола поднос и, пока Хан не успел возмутиться, отходит от стола. – Тебе понравится. Он так не думает, но все равно молча плетется за Кимом на улицу, недовольно ворчит, когда мелкие холодные капли попадают за воротник. Джисон кутается в толстовку и пытается поймать чужую руку, чтобы узнать, что они делают около актового зала танцевального факультета. Когда дверь тихонько поскрипывает и Сынмин ныряет внутрь, ведя его за собой на кресло, Хан не может дышать. На сцене парит белая фигура, из колонок под потолком льется мягкий знакомый голос. Джисон никогда не видел Минхо, танцующего что-то кроме хип-хопа, хауса и крампа. Сейчас ли танцует контемп. Его руки парят будто бы отдельно от тела, вырисовывая круги. Тело крутится вслед за ладонями. А потом прыжки-прыжки-прыжки. Ким тянет его за рукав, чтобы Хан наконец сел. Он вслушивается в слова, в голос, который узнает из тысячи:

Чтобы мне не было больно во сне, хочу позвать тебя. Не могу забыть моменты, которые так хочу вернуть обратно…

Падение, хореография на полу с поворотами и каким-то невероятным взмахом ноги завораживают. Минхо крутится, вновь и вновь вздымает ноги, демонстрируя шпагат и идеальную растяжку. Хан думает, что это нечестно. Минхо весь – нечестный:

Надеюсь, ты хоть немного думаешь обо мне…

Джисон замирает весь, напрягается. Песня так сильно описывает его эмоции, что по спине бегут мурашки. Голос этот еще, нежный такой, родной. Хан не знал, что Ли уже успел записать песню. Когда они еще общались, разговоры о тексте только начинали идти, но он так сомневался, что Джисон никогда и не надеялся услышать чужое пение. Слова на фоне – немое доказательство того, как сильно они отдалились. Хан не хочет драматизировать, но Минхо за эту неделю успел поставить хореографию и записать трек, он сам – опустошить холодильник Феликса. Сынмин был абсолютно, до обидного не прав, когда сказал, что Ли не сможет жить без Джисона, но сам Хан сможет. Нет, нет и нет. Он готов закричать. Минхо тем временем встает, продолжает крутиться и делать что-то абсолютно невероятное своим телом. Нечто, что Хан никогда не сможет понять и сделать:

Наша история была красивой и знай, Что воспоминания с тобой значат для меня больше, Чем что-либо еще…

И это какой-то искусный удар под дых, потому что иначе Джисон не понимает, зачем здесь находится. Для чего Ким привел его сюда? Он настолько опустошен, что даже думать не хочет о том, почему Ли написал эту песню. Кому он ее посвятил. Хан просто смотрит, слушает и чувствует. Чувствует обиду и грусть, чувствует, как его стены снова рушатся, снова чувствует нечто, что к Минхо чувствовать не должен. Джисон вскакивает с места и бесшумно выходит из зала. Дверь, что почему-то обидно, даже не скрипит. Он смахивает слезы ладонью и обещает, что сможет успокоиться. Что бы между ними сейчас ни происходило, все сможет вернуться на круги своя. Возможно, на те круги, которые были два года назад. На круги без Минхо. По крайней мере, у него есть Феликс, Чонин и Чанбин. Он должен мыслить адекватно и перестать надумывать всякую чепуху, потому что с Ли они до сих пор не поговорили. Джисон справится, как справлялся с учебой и отвратительно бесящей соседкой. Да, проблема другого рода, но он точно справится и с ней.

◦ ○ ◦ ҉ ◦ ○ ◦

Минхо открывает дверь ключом и пропускает Сынмина вперед. Раздевалка небольшая, метра три на три, но заставлена вся вешалками с вещами. Из свободного места несколько стульев и стол с зеркалом. Ким занимает единственное кресло, тоже полузаполненное, но никого это не волнует. Ли перенервничал и устал, поэтому даже ворчать на Сынмина не хочет, садится на стул, начиная стягивать пиджак. – Отличная песня вышла. Ли угукает только, зачесывает назад мокрые волосы. – Покажешь Хану? Он замирает на полпути, оставляя полуспущенную штанину. – Хотел бы. И все. Сказать больше ничего не хочется. Единственное желание – душ. – Вечером ждем тебя у Чана, – Сынмин встает, понимая, что Ли на разговоры сейчас не особо способен. Да и Джисона найти нужно. – Ты отлично справился, хён. Минхо переодевается быстро, собирает вещи и торопливо покидает университет. Ему нужно домой к кошкам, чтобы спокойно пережить внезапный эмоциональный момент. Не такой уж и неожиданный конечно, (похожее в последнее время случается с завидной периодичностью), но все равно неприятно. На улице – усиливающийся ветер и мелкий дождь. От влажности неприятно холодеет кожа, Ли чувствует себя продрогшим, когда добирается до квартиры. После душа кошки встречают его приветственным мяуканьем, и Минхо грузно оседает на пол, зарываясь пальцами в мягкую шерсть. Сегодняшний вечер – идеальный шанс, чтобы все обсудить. Ему даже реплики продумывать необязательно, настолько все в голове сложено. Перед встречей с силами собираться не нужно, потому что Ли утомлен. Утомлен своей неуверенностью и страхом возможной неудачи. Как бы там ни было, что бы его не ждало, хуже точно не будет. Больше нет страха потерять Хана, лишиться его шуток и постоянного присутствия. У него останутся воспоминания о лучших годах, фотографии и несколько вещей, которые Джисон наверняка забудет в его квартире. Более того, Минхо теперь лелеет в голове надежду на взаимность, потому что Хан не был против ни в тот вечер, ни все два года такой откровенной близости и открытых намеков. Он собирается недолго, ждет, пока закончится дождь и небо чуть просветлеет. Темнеет пока несильно поздно, поэтому когда он выбирается в магазин, то наслаждается редкими облаками и игрой света в стеклах бесконечных многоэтажек. Есть особо не хочется (пить тем более), поэтому он берет крекеры и несколько упаковок снеков для парней, чтобы не приходить с пустыми руками. Он пересекается с Чонином на подходе к дому Чана и помогает младшему донести пакеты. Ян тратит кучу времени, чтобы как следует поздравить Минхо со сданной хореографией, а потом они обсуждают университетские новости и договариваются сходить по магазинам на выходных. Вечер проходит спокойно: Ли жует сэндвичи, много спорит с Хёнджином и чуть не давится соком, когда Чанбин пытается спеть его песню. – Скоро Джисон придет, – сообщает Феликс, откладывая телефон и возвращаясь к пародии Бинни. Минхо напрягается, но тело будто само оттаивает, когда слышатся звук открывания двери и последующие пыхтения Хана. Он заходит в комнату, громко здоровается, ставя на стол несколько коньячных бутылок. Чан присвистывает. – Празднуем победу хёна, – сообщает Джисон, уходя в ванную. Минхо сглатывает, оглядывая бутылки. Хан на него не посмотрел даже, но отпраздновать все равно предложил. Хёном назвал… Их взгляды не пересекаются до того самого момента, когда Ли остается единственным трезвым. Хан подсаживается ближе, протягивая стакан с темно-коричневой жидкостью, неразбавленной, без колы или даже лимона. В его глазах пляшут знакомые чертики, Минхо тонет в черноте напротив, окутывающей, всепоглощающей. Он не может не принять стакан и не отрывает взгляда, когда выпивает все залпом. В ответ – улыбка, и он улыбается сам. Между ними снова чувствуется то самое, когда без слов все понятно и мысли одни на двоих. Ли выпивает еще и еще, пока не чувствует приятный, не проходящий больше жар между горлом и грудью. – Я отвезу тебя. Минхо чувствует дежавю и не может ничего поделать с уверенностью в чужих глазах. Сдается, даже не начав бороться. Джисон заказывает такси сам и прощается за двоих, когда минут через семь выводит Ли из квартиры. – Хан-н-и, – голос осипший почему-то, а теплые руки, поддерживающие за талию, ощущаются правильнее всего остального. – Поговорить…надо… – Опять? Джисон выдыхает. Он мог бы звучать устало или раздраженно, но что-то отвечает ему с глубины чужих глаз. Что-то прямо говорит ему, что вечер закончится лучше такого же неделю назад, поэтому Хан отпускает все тревожные дневные мысли. У него глаза до сих пор чуть опухшие и красные после выступления Минхо, но виновник льнет к правому боку так приятно, что Джисон позволяет себе подумать: «Может, песня для меня?» Такси подъезжает, Минхо усаживают внутрь, а Хан, выпивший по ощущениям больше всех, на удивление бодро общается с водителем. Окно приоткрыто, Ли чувствует холодный воздух, путающийся в волосах. Теплота квартиры, разморившая до этого, отступает, и Ли чувствует, как проясняются мысли. Так по-идиотски все получается. Он всегда был взрослым, решал те проблемы, которые в силу возраста и не понимал иногда, он помогал маме сколько себя помнил, а потому привык брать на себя многое. С Джисоном он изначально позволил себе быть другим. Это сыграло свою злую шутку. Ли никогда не скрывал от друзей свои слабости, просил помощи, если было тяжело, был слабым, если хотелось. Но у такого поведения тоже был лимит. Минхо не мог вести себя так часто, чтобы не выглядеть жалким. И вот главное отличие – с Ханом он мог быть любым. Настолько часто жаловаться, насколько плохие моменты действительно происходили в его жизни – Джисон всегда был рядом, что бы ни происходило. Ли и в этот раз позволил себе испугаться, потому что было непривычно, было страшно. А сейчас все нужно было заканчивать: ведь Хан вовсе не резиновый и не сможет оставаться спасателем все время. Минхо смотрит на чужие руки, беспокойно мельтешащие по джинсовой ткани, и думает, что из них двоих Хан бóльший ребёнок. Ребёнок, который в очередной раз повёл себя лучше. Ли не уверен, что должен признаваться себе в этом, но он Ханом гордится. Джисон сидит совсем рядом, облокотившись на стекло, смотрит на огни фонарей вдоль шоссе, его лицо подсвечивается оранжевым, а волосы, как и всегда, сияют мягким светом. Минхо подползает ближе чисто на инстинктах и кладет голову на чужое плечо – его приобнимают за спину. Ли думает, что это – классический пример решения их проблем. Молча, будто бы все всё поняли. «Не в этот раз», - решает он мысленно. Однако до дома еще минут десять, так что он лишь прижимается, вдыхая аромат кедрового дерева, яблок и нероли. Приятно. Знакомо. Он приподнимает голову только тогда, когда замечает в окне знакомый пейзаж. Его дом уже совсем близко – Минхо подбирается весь, готовясь выходить. Ли выбирается из машины и пытается найти пропуск-карточку, когда Джисон рассчитывается с водителем. Ветер на улице почему-то теплый уже, резко контрастирующий с зябкой погодой, держащейся всю неделю. Минхо вдыхает свежий воздух глубоко, задерживает в легких и выдыхает с каким-то облегчением даже. Алкоголь, который, казалось бы, уже захватил весь контроль, отступает далеко на задворки сознания. Ли чувствует непривычную легкость и ясность. Джисон отходит от машины, молча они заходят в дом, поднимаются на лифте и останавливаются около квартиры. – Подожди, – Хан перехватывает его руку, силясь оттянуть момент, когда Ли уже готовится начать вводить код. Минхо кивает, Джисон медлит, и ему становится спокойнее. Значит, Хан тоже нервничает. И это снова что-то детское: такой невинный страх перед неизбежным. Они оба понимают, что, будь хоть одно из их чувств невзаимно – они бы не стояли сейчас рядом, но дать друг другу время – их главное правило. Дверь открывается с лёгким щелчком. Они заходят внутрь, проводя привычные, чисто механические манипуляции: переодеваются, кормят котов, предварительно долго милуясь с ними на полу. Когда Дори подходит к миске, теряя все желание общаться, заняться становится нечем. Минхо ловит взгляд Джисона и усмехается: тот выглядит как оленёнок в свете фар. Глаза большие, следят испуганно, дернешься резко – нападет, зрачок почти перекрывает радужку, но щеки все равно смущенно пылают. – Не буду я тебя кусать. Идём, – Ли кивает в сторону гостиной и вскакивает с пола. Все чувства как-то перемешиваются, и он чувствует себя весело. Может, из-за алкоголя, может, потому что решился наконец высказать все. Минхо ловит чужое смятение, практически чувствует запах неуверенности, исходящий от Джисона, и не может не веселиться. Он не был бы собой, упусти такую возможность. Ли позволяет себе запрыгнуть на диван с ногами и ухмыляться, наблюдая за пристраивающимся рядом Ханом. Когда твоё волнение вдруг забывается, и ты чувствуешь лишь абсурдность происходящей ситуации, тяжело оставаться серьёзным. Он практически не скрываясь усмехается над чужой скованностью, и Джисон не выдерживает – звонко шлепает Минхо по бедру: – Хватит сидеть с таким лицом! – С каким, Сон–и? – Ли склоняет голову шутливо и упивается красным Ханом, задыхающимся от происходящего. Не сейчас им прозвища милые использовать. – Я пытаюсь быть серьёзным. – Извини, – Минхо тушуется немного, успокаивается, но лёгкость внутри чувствовать не перестаёт. – Мне начать? – Нет, – Хан звучит строго, и это удивляет. – Я был на твоём выступлении. – О. Вот теперь Ли удивлён. Чёртов Ким Сынмин как всегда. Это в его планы не входило, но все равно мало что меняло. Ли на сцене сказал куда больше, чем мог бы сейчас словами. – Ты отлично справился, но... – Эта песня о нас, – Минхо перебивает, потому что не уверен, насколько Джисон мог загнаться. – И танец тоже. Наверное, он попадает в точку, потому что чужие щеки меняют оттенок, а сам Хан начинает нервно теребить шнурок на штанах. – Это грустная песня... – говорит вместо всего. – Я подумал, она про расставание. – Она про принятие моих чувств, Джисон. И про то, как сильно ты мне дорог. Хан улыбается. Самой очаровательной улыбкой, которую Минхо когда-либо видел. Между ними рухнули тщательно воздвигаемые стены ещё в момент пересечения взглядов на сегодняшней вечеринке. А может, еще раньше, когда Джисон успел лишь осознать, что парящая на сцене фигура принадлежит Ли. А может, когда Минхо купил ему латте с двойной порцией карамельного сиропа в самый первый день. Они оба не знают, но то, что они строили все два года, то, как они без намёка на согласие отрицали возможное большее в их отношениях, окончательно рушится в эту самую секунду. Когда Джисон разглядывает чужие клубничные волосы, мягкие и шелковистые, обрамляющие лицо точно нимб в свете уличного фонаря и просветов из коридора; когда Хан без стеснения вглядывается в глубину глаз напротив и не боится застрять там окончательно, мажет по острым скулам и долго смотрит на разрез персиковых губ. Когда Ли замечает направленное на себя внимание и тоже смотрит: на покрасневшие щеки и кончик языка, виднеющийся лишь чуть-чуть, на блестящую нижнюю губу и на очаровательно размазанный вокруг век карандаш для глаз. Они растворяются в этом моменте, впитывая все до последней капли. Такие глупые и потерявшиеся, жаждущие счастья, но до последнего не желающие остановиться и посмотреть вокруг. "Вот, оно – счастье", – проносится в головах обоих. Приторно и слащаво, но в горле перекатывается точно мед, а потом тепло оседает в желудке, наполняя живот волнующимися бабочками. – Ты мне нравишься, Чаги-я... – выдыхает Джисон. Глаза – океаны, темные, глубокие, но не опасные, щеки – облака, которых касаться хочется, губы... О. Эти губы. Ли тонет в этом остановившемся моменте, мягком уличном свете и чужом поплывшем взгляде окончательно. Минхо не делает предсмертный вздох и не продолжает молчаливую игру в пятнашки. Он сдается первым, проигрывает в игру, которую сам же начал, потому что не проиграть Хану невозможно. Нельзя не проиграть его беспокойным рукам и дергающемуся от откровенности момента кадыку. Ли подползает поближе, беря наконец чужое лицо в свои ладони. Такое мягкое и идеально подходящее по размеру. Они оба замурчали, если бы могли, так нежно и трепетно ощущается происходящее. Джисон закрывает глаза, его сердце пылает, разрывая грудную клетку на тысячи осколков, пальцы мелко покалывает, а пушистые ресницы кидают на щеки длинные тени – Минхо любуется, вслушивается, изучая музыку чужого тела. Он наклоняется к уху, шепчет тихо: – Ты тоже мне нравишься, Сон-и, – и целует в щеку. Нежность, сладкая и тягучая растекается по всему телу. Ли продвигается ещё ближе, слышит как на улице сигналит машина, коты шумят на кухне, но все это так неважно, потому что губы у Хана, мягкие и теплые, отвечают. Минхо чувствует чужие руки, которые тянут его на себя, чувствует, как Джисон со временем смелеет и начинает тянуть еще сильнее, Минхо поддаётся – подминает под себя. И, боги, ничего еще не ощущалось лучше Ханова тела под телом самого Ли. Он не перестаёт целовать, когда запускает руки под футболку и оглаживает бока. Со слишком очевидным желанием, которое не спишешь больше на дружеский флирт и банальное желание тактильности. Хан однако причину всему этому придумывать и не собирается: сам прижимается ближе, целует напористее намного, дорвавшись будто, стягивает с Минхо лонгслив, а потом оказывается сверху. И Ли умирает: шоколадные волосы оплетают лицо, в глазах океаны звёзд взрываются, щеки покрасневшие, а руки не переставая водят по животу и груди, он выгибается сильнее, когда чужая рука царапает сосок. Джисон выглядит так, будто зарычать готов. А Ли... ну он оставил своё адекватное мышление в миске с едой для Дори. Теплота квартиры, чужого тела и раскаленный вокруг них воздух давят, поднимают и так высокую температуру, Минхо чувствует, что потеет, чувствует, как алкоголь снова берет верх. Он пьян пока лишь немного, и ведет его больше из-за недосыпа и горячих рук под футболкой. Ли выгибается в пояснице, подставляя шею. Остатки холодного воздуха забираются под одежду вместе с чужими конечностями. Мурашки на шее тут же сцеловывают. Хан так близко, но все ещё такой недоступный. Минхо не понимает, что происходит, но не позволяет себе трогать тело напротив. Он сжимает руки в кулаки и запрокидывает шею ещё сильнее, ударяясь о диван. Больно, но отрезвляюще. Язык Джисона – что-то невероятное – находится везде одновременно. Ли теряется в ощущениях, когда бедро Хана проскальзывает между ног. Он стонет. Он загнан в угол и ему это нравится, он придумал себе игру, в которую снова хочется проиграть. Почему там он не должен был трогать Джисона? Он касается чужих бедер, царапает их через одежду, пробирается назад и стонет. Стонет громко и надрывно, когда сжимает наконец Хановы ягодицы. Джисон отзывается удивленно, раздвигает его ноги, укладываясь между и покрывает шею Ли засосами. Потому что хочется и потому что можно. Они признались друг другу, но этого почему-то кажется мало для полной уверенности в завтрашнем дне. Закончится все это завтра утром? Будет ли это ошибкой? И есть ли в этом смысл, когда так хорошо? Минхо приподнимается чуть, когда Джисон стягивает с него рубашку, а потом и спальные штаны. Он голый почти, Хан полностью одет, и Ли смутиться бы, заставить Джисона раздеться и провести наконец руками по голой спине, сжать в руках тонкую талию, но в этот самый момент Хан напоминает о себе: спускается вниз и широко лижет его пресс. – Не останавливайся, Сонн-иии… Никто и не собирается. Джисон берет его запястья одной рукой и сжимает над головой. Минхо наслаждается ощущением горячего языка на животе, впитывает и запоминает чужие желания. – Я ждал этого, – шепчет Хан на ухо, потом снова спускается и останавливается уже на уровне груди. Ли плывет. От алкоголя ли, внезапно подскочившей температуры или слов, что выдохнули в самое ухо, сказать сложно. Он раздет, но ощущается будто под десятком одеял. Джисон ждал этого, он хотел… Хотел посасывать чужие соски и легонько царапать живот, хотел прикусывать ключицы и вылизывать шею, ждал, когда сможет впиться в его, Минхо, губы. Ли прикрывает глаза и не стремится перенимать контроль, только голову откидывает больше и мычит тихонько в ответ на касания. – Сними все, – шепчет, когда становится совсем невозможно терпеть одежду на чужом теле. Футболка почему-то ощущается холодной слишком, и Минхо ежится из-за мурашек. – Конечно, – голос хриплый и низкий, забирается под ребра и разгоняет притаившихся бабочек. Хан садится на колени, возится с завязками на штанах, у Минхо от одних только картинок в голове стон из груди вырывается. Тихий и смущенный, но Джисон все равно ловит и ухмыляется дьявольски абсолютно. Медленно стягивает футболку. – Поможешь? – он кивает на штаны, а Ли улыбается только. – Давай уже. Хан освобождается от одежды и снова пристраивается между чужих бедер. Он задевает член Минхо своим и стонет, утыкаясь Ли в плечо. – Чаги-я, – Ли чувствует, как Джисон потирается о него, медленно и тягуче, он в ответ на это путается одной рукой в волосах, а другой гладит и чуть царапает спину. – Давай… Пожалуйста… – Хан хнычет, и это сильнее всего, чему Минхо мог противостоять, если бы хотел. – Мне нужна смазка, Сон-ни, – шепчет, прячась в чужой макушке, потому что сам тоже отлипать не хочет, уходить не хочет. За порогом комнаты – другой мир, холоднее и пустее. Джисон стонет обреченно, ударяет лбом по груди Минхо. – Я сам? – Ты не найдешь. Ли выбирается с дивана под грустный вздох Хана, бредет в спальню и возвращается с бутыльком смазки в руках. Он седлает чужие бедра и улыбается, замечая смятение в глубине шоколадных глаз. Уходя, он думал, что будет тяжело снова войти в атмосферу, но глаза – блестящие, руки – горячие, сам Джисон – теплый. Минхо растекается на чужих руках, кладет голову на Ханово плечо и, стянув боксеры, проводит смазанной рукой по головке. Джисон кусает его за ухо. – Такой чувствительный. – Заткнись, пока я не засунул пальцы тебе в задницу без смазки. Ли улыбается, ускоряясь, смотрит на чужой член, отмечает отсутствие волос и проводит большим пальцем по лобку удивленно. Он хочет присесть на пол и отсосать, так долго хотел этого, так отчаянно представлял. Хан сейчас близко, ближе, чем был все это время, плавится под его руками, откинув голову к стене. Минхо сам начинает вылизывать чужую шею, ставит засос под челюстью, когда чувствует, что руки Джисона подбираются к его боксерам. Он приспускает их, чтобы Хану было удобнее, еще секунда – и он медленно надрачивает им двоим. – У тебя больше, – обиженно выдыхает Хан. – Ты же не смотришь, – Ли наклоняет голову и следит за подрагивающими губами. – Я чувствую… Минхо наклоняется к чужому лицу, двигает одной рукой быстрее, вторую чуть выворачивает, чтобы сжать яйца Джисона. Он ловит удивленный стон губами, сразу же проталкивая язык внутрь. Ему приятно вести, сидя на чужих коленях. Приятно чувствовать руки, сжимающие его бедра и изредка пробирающиеся к ложбинке между ягодицами, ему приятно проиграть схватку за контроль в поцелуе и просто наслаждаться, чувствуя, как Хан буквально вылизывает его небо. Хан кончает первым, выдыхая тихо «Минхо» и кусая за плечо. Ли кончает следом, как только чувствует, что чужая сперма смешивается со смазкой и стекает на его бедра. Он ловит поплывший Джисонов взгляд и пропускает несколько испачканных пальцев в рот, вылизывая, не отрывая взгляда. Минхо не уверен, понравится ли такое Хану, но его самого такие моменты в порно заводили нешуточно. Кажется, Джисон разделяет его кинки, потому что поднимает вторую испачканную спермой руку Минхо и мажет языком вдоль указательного пальца. Наверное, они выглядят глупо, сидя друг напротив друга, посасывая пальцы, но это такое внезапное откровение, еще одна грань их синергии, внезапно открывшаяся и волнующая, что, даже несмотря на жару, мурашки у обоих по спинам бегут. Они не замечают, как придвигаются ближе, сцепляясь в поцелуе. Хан не уступает и не выигрывает в этот раз, просто толкается языком, а потом пропускает язык Ли к себе в рот. Они сидят на диване, потные и слипшиеся грязными животами, Минхо обнимает Хана за шею, поигрывая волосами на затылке, Джисон удерживает талию Ли, тихонько царапает и хнычет в поцелуй едва уловимо. Время между ними останавливается в который раз, но впервые оно останавливается не из-за волнения или смятения, не потому что мир одного разрушается стараниями другого. Они останавливают время вместе, держась за руки, а потом сваливась на диван и переплетаясь конечностями. Минхо жертвует своей футболкой и вытирает их животы, потому что встать слишком тяжело, потому что встать – значит оторваться друг от друга. Утыкается носом между чужой шеей и плечом, туда, где уже успел оставить засос. И если вы спросите у Минхо, что он любит больше всего, искренне так, до непроизвольной улыбки и глубокого, льющегося из груди смеха, то он без сомнения ответит: «Суни, Дуни, Дори и Джисона. Конечно же Джисона».