Ликорис

      За полторы недели настигло некоторое смутное, но спокойствие. Шиба почти что спокойно передвигалась по вечно живущему Токио, что слепил огнями со всех сторон, и не боялась о том, что какой-либо отморозок сможет прервать ее итак хрупкий покой. Встречи с соулмейтом проходили всегда в натянутом молчании. Ран без лишних эмоций держал Юзуху за руку, а затем отправлял домой. Словно она для него таблетка от всех недугов. А связь работала именно в таком блядском формате. Кому из них обоих было неловко, а кому неприязнь наступала на горло — не совсем понятно.        Избавившись от хлопот на грядущий день, заявив все права на то, что можно помыть посуду позже, Юзуха морщится от настойчивого стука в окно. Вот она, еще одна незаконченная работа. Что на этот раз приключилось мозг не смог выдать даже ни одной теории. Принести могло кого угодно, а желания выбираться из под теплого пухового одеяла не было ни на один процент. Проведя ладошкой по заспанному лицу, Шиба, превозмогая усилия, вылазит из теплой постели и выглядывает в окно.        — Почему именно сейчас? — беззвучно, практически произносит, перебарывая зевоту, и открывает жалюзи так, чтобы рассмотреть нарушителя сна через небольшую щель, оставаясь незамеченной.        Недолго наблюдает, как Сейшу Инуи раздраженно пинает камушки под ногами, и девичья бровь изгибается в понимании, которое упало тяжким грузом на хрупкие плечи; и это «понимание» проникает в ее вены, полностью заменяя кровь. В голове что-то испуганно ёкает, когда вместо нейронов, формирующих электрические импульсы, плотно растекается «осознание» мгновенно завладевая всем, что кипит под черепной коробкой.       Шагает по полу босыми ногами вплоть до коридора, попутно накидывая теплый домашний кардиган песочного цвета. Раздраженная недостатком сна, Юзуха слишком резко и нараспашку открывает входную дверь, совсем не боясь, что та слетит с петель. Ей приходится запустить непрошеного гостя в дом, неохотно смотря на его грустную мину.        — Что сказал Коко? — голос Инуи режет, подобно могильной плите, что летит прямо на грудную клетку, прибивая намертво. — Хоть немного прочистил свою башку от бредятины, что навешал ему Курокава и остальные?        «Ну конечно, к чёрту приветствия и разговоры о банальном», — с горьким пониманием бегло размышляет.        Опираясь ладонями на гладкую поверхность комода, что располагается в просторном коридоре, Шиба напрягает все нейроны в голове, не боясь, что вскипит кровь и ее мозги украсят белые пустые стены. Правда-ли украсят, а не испортят? Неуместный поток ее самобичевания высасывал все крупицы остаточных сил. Если раньше сдавливали эти холодные стены, то сейчас наличие соулмейта сдавливает ее легкие до самого омерзительного хруста, готовясь лопнуть, подобно помидору в микроволновке.        «Действительно что сказал тебе Коконой?», — гнусно усмехается, и нижняя губа дергается в сторону. — «Когда со всех ног убегала от соулмейта, не представилось возможности поболтать».        — Сейшу, мне нужно еще немного времени, — лгать ему прямо в глаза не представляется возможным, а вот отвернуть лицо, скрывая свой дурацкий нервный тик, выходит проще простого. — Это не так быстро делается.        Закатывая глаза, Инуи касается ссадины на своей щеке, что наверняка оставил ему Коконой, и кивает, будто самому себе за собственный дебилизм. Зачем он только повёлся на этот трёп от девчонки? Да еще и меньше, чем за полчаса. Его развели, как глупого мальчишку, а вот Сейшу так просто и без единой запинки выдал то самое место и даже приблизительное время сбора. Приблизительное? Он специально сдвинул стрелки на часах, лишь бы она не увидела всего замеса.        — Ты ведь с ним не говорила, да? — усмехается так, словно жизнь стала понятна лишь ему одному до зудящих верблюжьих колючек в глотке. — Когда он пытался выбить мне кадык, ни слова о тебе не сказал.        Прислоняясь к стене, что резко показалась ей шершавой и заплесневелой от контрастного разговора, Шиба нервно прикусывает краешек нижней губы, не позволяя себе прервать его рассуждения вслух. Если уж надо, она выслушает и впитает все подобно губке. Только если губку можно выжать и вновь наполнить, она остается без отжима. Будет копить в себе каждое гнусное воспоминание, каждый свой промах и грызть чувство вины, выжигающее все органы, пока не останется горстка пепла в ее опустевшей оболочке.        — На кой чёрт я вообще тебе поверил, — голос Сейшу звучит тише, уступая место бессилию. — Тебе нужно было спасти Хаккая. И соглашаясь на мое предложение, ты даже не думала ни о чем, кроме этого. Понравилось водить меня за нос?        Казалось, климат на улице теплее, чем в ее доме. На сердце противно скребло, будто проволокой, оставляя кровоточащие порезы, что преобразуются в рубцы на мышце, качающей кровь. Юзуха понимает, что больше Инуи ей не доверится ни при каком раскладе. Свирепый порыв остановить его притупляется, подобно летящему бумажному самолетику, что не стал лететь в ясную безветренную погоду; но как только входная дверь открывается, пропуская в помещение,  хранящее больше боли, нежели радостных воспоминаний, прохладу с завывающим ветром, язык срабатывает быстрее, чем разум с разбегом в одну сотую секунды.        — Я встретила соулмейта, — скрипуче срывается из пересохших губ, разрушая стену ее стабильной защиты от всего мира, в частности от людей.        Плечи дернулись пару раз, будто защимило один из нервов, а может и несколько. Вместо тяжести приходит ни разу незнакомое облегчение. Юзуха всегда говорила самой себе, что самое сложное — начать. Строить планы, а потом сбегать, как только нужно приступить к выполнению — привычная практика. Боже, да она походит на идиотку.       «Дура потому что открылась?» — бьет остервенело по затылку, от чего ребро ладони машинально тянется к голове. — «Может быть, ты дура от того что в себе держишь абсолютно все?».       — Поздравляю, — Сейшу цокает языком, показывая, как ему не интересно слушать это дерьмо именно сейчас. — Мне что, сплясать нужно?       Как бы ей сейчас хотелось вскрыть свою черепную коробку и выкинуть на пол кипящий мозг единым ошметком на деревянный пол. Еще хотелось бы остановить язык без костей, который, ощутив свободу, не прекращал издавать движения. Заклеить глупый рот, что издает звуки, порождает буквы, слова, предложения, вываливая все чувства так предательски.        — Настолько испугалась, что рванула не глядя. Даже Хаккая бросила, — Шиба говорит все как есть, без единой запинки и чувствует, как становится тошно от самой себя. — Смешно, наверное, видеть, как человек, подаренный тебе вселенной, пытается убить твоего близкого.        Тягучий взгляд Инуи опускается на каменный порожек, а тело без четкой команды разворачивается, чтобы взглянуть на измученную девушку, что вдруг проявила свои ораторские качества. Еще при «Черных Драконах», во главе которых стоял Тайджу, было молчание. Сейшу уверял себя, что Юзуха из всех слов и кандзи знает только «не смей трогать моего брата». Думал, что ее вечно сосредоточенное лицо скоро прорастет шипами от бесчувствия к такой безвкусной жизни. Сначала ему показалось, что сейчас она заплачет. Только на лице ее была слабая, но твердая улыбка, придающая сил и ему самому. Как действует это проклятье, Сейшу не хотел знать. Поддался своим интересом на ее маску, что, кажется, дала крохотную трещинку.        — Кто он? — качнувшись в сторону, придерживает ребро все еще открытой двери.       Инуи прищуривает глаза, положив начало разрушению. Со вздохом до него вдруг доходит, что спросил он не из вежливости. Берд сивой кобылы. Его интересует только Коконой Хаджиме. Лишь о нем он может переживать и слушать женские бредни ради этого совсем не обязательно.        — Ран Хайтани, — это имя резало кончик языка, но Шиба положила ладонь на ключицу, где спрятана ее татуировка, и прикрыла подрагивающие веки. — Я выложусь на полную, чтобы он отпустил Хаджиме.        «Выложишься на полную? Смешно» — вибрирует подсознание. — «Хайтани просто нужно, чтобы под ногами не путалась. Ни больше, ни меньше».        Сейшу сдержал свой эмоциональный порыв крайними усилиями, мысленно залил цементом и вместо того, чтобы обнять Шибу, как того требовала ситуация или его личное желание, он опускает ладони на ее плечи, будто говоря ей о призрачной, но какой никакой поддержке.        — Будь осторожна, Юзуха, — за столько лет понимает, что видит ее настоящую. Испуганная и потерявшаяся в огромном мире из грязи и смертей. — Не думаю, что связь сдержит его.        Когда он скрывается за дверью, Шиба даже не сразу закрывает дверь, наблюдая, как снег налегает на коврик в прихожей.        Мысль о том, что нужно было обменяться номерами телефонов с соулмейтом, уже не казалась ей такой удручающей. Какой смысл сидеть в своей комнатушке и прятаться, если судьба будет назойливо сталкивать их снова и снова? Думать о каком-то глупом побеге невыносимо благодаря Тайджу. Он сделал из нее сильного и выносливого человека. Доспехов только не хватает на ее теле. Вряд-ли брат считал, что соулмейт сделает ее нежной и хрупкой, просящей защиты. Если она цветок, то ее сорвали и растоптали уже много лет назад.       — А я не хотела быть сильной, — сама себе под нос бубнит Шиба, запуская тонкие пальцы обеих рук в пушистые волосы, стягивая на висках до отрезвляющей боли.        «С ума сходишь», — будто бубном ударяет подсознание. — «Вдруг ты все же нужна ему?»       — Затнись! — шипит Юзуха и дергает за волосы с такой силой, что ноготь на мизинце ломается. — Немыслимо. Эта идиотская связь не играет роли, — она обжигает кончик языка о кипяточный чай и морщится, злостно выливая любимый напиток в кухонную раковину.       Крайне медленно вдыхает затхлый воздух, наполняет каждую клеточку своего организма кислородом и выдыхает достаточно быстро, чтобы ощутить легкое головокружение. Достает из бежевого комода любимую черную юбку, натягивает в спешке лиловый джемпер и беглым прищуренным медовым взглядом проезжается по поверхности дерева. Сомневаясь под поток мыслей, так неуместно лезущих в голову, Юзуха хватает шпильку кандзаси в виде меча. Перед зеркалом хмурит свои изломанные брови, не боясь никаких морщин, ведь ей дороже сохранить итак давно отмершие нервные клетки. Ловко закалывает волосы вверх за минимальное количество времени и, кидаясь к шкафу, достает теплые гетры.        — Главное еще и звучать уверенно, — решает для самой себя и по привычке теребит кулончик в виде серебристой капли на шее.        Если ей придется идти самостоятельно к Хайтани домой, то необходимо держать ноги в тепле, пока добирается. Собралась, будто на мировую войну, а заколка в волосах подчеркивает железобетонное решение засунуть зудящий испуг куда-нибудь под асфальт. Если не выйдет похоронить его прямиком в земляном ядре. Встреча с ним и есть звуки начинающейся войны. Это самая настоящая бойня между родственной связью и холодной рациональностью.        В метро очень душно, несмотря на безлюдность. В макушке роятся мысли, подобно самым продуктивным пчелам, которые работают на износ, без сна и отдыха. Что будет, если Ран разозлится на ее крошечную просьбу? Может случится так, что в его понимании это не пустяк и он снова скрутит ей руки за спиной, насмехаясь над беспомощностью. Щеки покрываются пунцовыми пятнами от духоты мгновенно. Кожа горит, даже когда Шиба выскакивает на конечной станции, и район Роппонги встречает ее беспощадным февральским ветром. От его завывания раздумья не утихают, становясь тревожной мелодией на задворках сознания.        — Веду себя как школьница, — ругается в сердцах она, понимая, что уже длительное время бег сменился на незатейливый шаг.        Верно, незатейливый. Даже опасливый и трусливый. Так храбро начинала идти в пасть к волку, а как только покинула свой безопасный кокон, всю смелость вынесло в полное беспамятство, заменяя воинственный настрой на тяжесть. Иронично до чёртиков. Шла, будто с оружием в руках, но, бродя под его домом уже с десяток минут, сама превратилась в осмиевый меч что не поднять.        Сжимает ладони в кулаки до образования полумесяцев от ноготков на покрасневшей коже и, не поддаваясь коктейлю из испуга, тахикардии и привычному сценарию бегства, машинально набирает код домофона, всплывающий в памяти так внезапно. Комбинация четырнадцать восемьдесят два выбивает все назойливые мысли из правого мозгового полушария так сильно, словно окатило ведром ледяной воды посреди вьюги. Так и до пневмонии не далеко дожить.        Лампочка в широком лифте назойливо мигает, и медовые глаза скользят по сенсорному окошку, что отсчитывает этажи. Выскочи Шиба сейчас на один ниже, это будет провал и стыд для самой себя. За всю ее не такую уж длинную жизнь впервые глаза прикрываются от тягучей пелены склизкого испуга, делая из нее самую натуральную трусиху. Звон прибытия и шум открывающихся дверей ударяет по ее черепушке крайне неприятным грохотом, заставив подумать, что стены серого лифта начинают сужаться и давить. Сейчас ее расплющит насмерть.        — Потерялась? — звучит совсем не незнакомый голос прямо над головой. Это его голос, заставляющий все внутренности сжаться, словно их кто-то пустил под вакуумный пакет.        Ран возвышается над ней, пожирая своей холодной аурой так, словно готовится превратить ее в кусочек льда, что хранится в морозильной камере. Его светлые брови даже не дергаются, придавая лицу смесь из удивления и интереса. Всегда ведет себя так, словно находится на самой вершине. Юзуха испытывает колоссальную битву внутри своего тела: сердечная мышца колотится до явных трещин на небольших ребрах, норовя выскочить из этой клетки. Табун мурашек словно обращается в град, бьющий светлую кожу, а медовые глаза, прилагая серьезные усилия, поднимаются на него, оценивая ситуацию своей собственной безопасности рядом с ним.        Черная форма «Поднебесья» сидит до тошнотворного идеально в сочетании с тугими косами и тяжелым взглядом двух аметистов, устремленных на нее, словно на никчемную букашку. Телескопическая бита, располагающаяся на его широком плече, ударяет пару раз бесшумно, и Хайтани склоняет голову вбок, ожидая ответа. Крайне терпеливо, учитывая, что большим пальцем он умудрился зажать кнопку, удерживающую лифт открытым.        — Нет, я просто, — сдержанно пытается объясниться Юзуха, ковыряя носком ботинка пол лифта. «Что ты хочешь сказать ему? Что соскучилась?» — угрюмо думает и смело поднимает голову на него. — Мне кое-что нужно…       Циничный, безудержный смешок окутывает пространство, словно снежная лавина посреди гор. Ран изображает поддельный манящий интерес и одним тяжелым шагом вваливается в лифт. Когда телескопка в его руке замахивается, чтобы опуститься на левое плечо, Юзуха вдруг издает дробный писк и совершает колебательное движение назад всем телом. Упирается лопатками в неприветливую стену, воспринимая это давящее чувство беспомощности, схожем с костью в горле, крайне неохотно.        — Испугалась, прелесть? — насмешливый и низкий баритон Хайтани пробирает так сильно, что позвонки со спины собираются вырваться и упасть на пол по цепной реакции. — Тебе нужно или ты собираешься попросить меня? — звучит от него явное предупреждение.       — Я хочу попросить тебя, — обеспокоено исправляется Шиба, натягивая рукава мягкой плюшевой куртки так, чтобы получалось спрятать пальцы. — Возникла одна проблема…        — Так проси, — певуче протягивает Ран, наклоняясь ближе к ней так, словно поймал добычу в самый простой капкан.        Замечая в как испаряется отсутствие интереса в глазах и при легком хитром прищуре мелькает опасный и томный огонек. Он играется с ней и связь, что клокочет где-то под грудной клеткой, навязчиво заставляя поверить, что это не страшно. Паскудное влечение, когда они находятся в одних стенах, правильное до приятной истомы, тянущей суставы.        — Хаджиме Коконой, — просяще выдавливает Шиба из своих морозных губ, наблюдая обеспокоенно, как Ран нажимает на кнопку первого этажа и лифт начинает двигаться. — Отпусти его! — пронзительно голосит на одном дыхании.        Слушая запоздалое и свистящее движение лифта в недолгом молчании, Шиба всеми силами старается не поддаваться желанию коснуться Рана, что окутывает ее, словно патокой, не давая вырваться. Не хочется падать в эту бездну, не имеющей дна. Ей не нужна злополучная зависимость по чьей-то указке свыше. Поэтому она отгоняет эти мысли от себя, как назойливых мошек, и лишь цепляется взглядом даже за самые маленькие детали в соулмейте.        Пульс стучит прямо в горле, когда лифт резко останавливается. Ран слепо нажимает на кнопку «стоп» и стены издают сильную вибрацию, выбивая из Юзухи отчаянный вздох. Ему хватает шага, чтобы зажать ее ближе к углу без единого прикосновения. Хайтани небрежно хмурит брови, а сухие губы изгибаются в усмешке, перенимая грозный оскал. Кулаком касается стены позади нее с глухим стуком и наклоняется ближе с желанием рассмотреть выражение миловидного лица.        — Настолько глупая, что считаешь меня беспечным рыцарем, который исполнит твои прихоти лишь из-за родственной связи? — его шепот обжигает ушную раковину, и Шибе отчетливо удается расслышать нотки звенящей угрозы, от которой живот сводит в неприятном спазме. — Прыгаешь выше головы.        Густые ресницы мелко подрагивают, когда она закрывает глаза, не желая его воспринимать всем естеством так близко к себе. Слишком небезопасная дистанция. Кромка зубов прикусывает щеку изнутри, подавляя каждый рвущийся звук наружу. Она вовсе не считает его рыцарем или добрым парнем. Знает, что повязана с ублюдком, на чьих руках кровь многих людей. Должна терпеть того, кто стоит за массовым разбоем, вымогательством, убийством. И вообще, ей кажется, что Ран Хайтани — воплощение слова «бездушие» в человеческой форме.        — Разве это так сложно? — отрешенно шепчет Юзуха, почувствовав, как его пальцы касаются ее волос, начиная лениво накручивать непослушную прядь на палец. — Ты ведь можешь это сделать, да?        Перед ее закрытыми веками рисуется его издевательская ухмылка. Выглядит так, будто она и правда сделала ему комплимент, напоминая о том, что его власть и авторитет он получил благодаря своей собственной разрушительной силе. И все это не исчезло. Через паутину связывающей их души Шиба вдруг понимает: Ран испытывает приятное ощущение от того, что в его власти находится еще и она. Почему только она? Соулмейты во власти друг друга. Значит, и он в ее власти. Надежды рушатся, как только медовые глаза приоткрываются на одну треть и встречают аметисты непозволительно близко. Нет, он не в ее власти. Бесчувственный урод, которому чуждо все человеческое, не может пасть ниц перед ней.       — С чего бы мне отпускать его? Считаешь, что он не сыграет никакой роли. Или, возможно, тебе кажется, что его дружок решился сделать это ради высших целей, — уныло рассуждает Ран, напирая чуть сильнее всем своим долговязым телом. — Ты такая наивная, прелесть. Всех волнуют лишь деньги, количество рабочих рук и расширение тенденций, за которым следует полное поглощение. Когда я прибрал бумажник к рукам, все вдруг зашевелились, стараясь упрямо лаять мне в лицо.        — Ты не прав, — скупо фыркает Шиба, стараясь не провалиться в лифтовую шахту лишь от одного его чрезмерно пристального взгляда.       — О, не прав, значит, — елейно посмеивается и перехватывает ее тонкое запястье своими пальцами в белесых перчатках, что собрали несколько слоев пыли от контакта с паршивой стеной. — Меня не интересует твое мнение, но я его выслушаю.        — Ты судишь всех по себе, а это неправильная концепция, — ее тембр оседает натужной пленкой в горящем пространстве, как только Ран проводит кончиком своего языка по краешку рта, будто так ему лучше думается.        На деле же просто издевается, как только может. Чтобы отсюда она рванула в ближайшую больницу с лихорадочным припадком.       — Все люди — это листы картона с базовым шаблоном. Чем его заполнишь, то и получишь. Я вбиваю своим людям то, что считаю нужным. Может с тобой мне поступить аналогично? — касается плеча Шибы крайне властно и смотрит будоражащими аметистами утомительно.        На миг ей показалось, что телесная оболочка опустела от ее измученного сознания и даже органов. Набитый мешок с костями стал попросту пустым, а кровь свернулась в густые чернила, после замораживаясь подобно пастиле. О таком еще говорят, мол, душа тело покинула. Хотелось бы Юзухе сейчас пройти сквозь стены, пролететь несколько этажей и осесть под фундаментом этого дома, чтобы Хайтани больше никогда ее не смог найти. А пришла ведь к нему сама. Кончик языка щиплет чувство долга, когда требуется выбирать между «могу» «хочу» и «надо» третий, не всеми любимый вариант.        — Позволь хотя бы им поговорить, — трепещет она, стараясь игнорировать то, как Ран играется с ее замком на куртке. Словно хочет по случайности прищемить ей кожу на шее. Очередная фальшь. — Хотя бы это…       Через ткань его одежды замечает или даже предугадывает, как мышцы перекатились по его телу в предвкушении. Предвкушении чего? Шиба заламывает брови, когда длинные пальцы медленно тянут замочек вниз, расстегивая ее куртку до груди. Ей кажется, что один из гетр сполз по щиколотку или тело начинает неметь от выворачивающего наизнанку ужаса. Потыкай ее кожу сейчас иголками, ничего не почувствует. А вот давящее присутствие соулмейта растекается горьким бальзамом поперек всей ее жизни. Неприятный, но такой полезный и нужный.        «Останови его», — ошарашено выбивает все нутро, ища хоть какого-то сигнала к действию. — «Оттолкни! Сделай хоть что-нибудь, дурёха!»        — Хотя бы, — задумчиво шепчет Ран, почти-что ласково ведя по стройной шее, словно боясь оцарапать нежную кожу даже тканью перчаток. — Хотя бы, — повторяет, находясь в подобии нирваны, и дотрагивается до выступающих косточек ключиц.        Не боясь быть незамеченной от его проворных глаз, Юзуха до отрезвляющей тупой боли впивается кромкой зубов в нижнюю губу и подавляет ноющий звук. Догадывается, что ему плевать, когда умоляют. Ни единой эмоции не проскакивает на его равнодушном лице, даже когда слышит истошные вопли от сломанных костей и мольбы прекратить это безумие. Мысль сменяется на ту, где всплывает осознание: Рану хочется, чтобы его умоляла именно она. Не важно, как и в какой ситуации. Он готов и алчно хочет поиграть с ней тет-а-тет в изматывающие игры на прочность.       Палец отпускает кнопку «стоп» и лифт продолжает движение. Летит в низ булыжником именно он или ее сердце, понять невозможно. Юзуха обязательно подумает об этом дома, прямо посреди ночи. Знает, что заснуть не сможет ни при каком раскладе после такой выматывающей и бесполезной прогулки. Точно-ли бесполезной? Контакт с соулмейтом должен придавать энергии намного больше. Выходит, что она отдает, а Ран избавляет ото сна, аппетита и спокойствия. Забирает все, что у нее имеется итак, в мизерном количестве.        Щурится блаженно, когда он почти касается ее татуировки, что готова выскочить и налипнуть на белую ткань скрывающей пальца самостоятельно, но приходит в более суровую реальность, когда Ран одергивает руку, как ошпаренный. Отстраняется от нее с тяжелым выдохом и подталкивает к открывающимся дверям лифта.       Свинцовое небо на улице предвещает отнюдь не морозный минусовой холод, а пасмурный остаток дня. Безрассудно шагая вслед за Хайтани, успевает словить себя на вопросе со звездочкой, зачем вообще за ним следует. Оглядывается уставшими глазами, точно зная, что капилляры полопались до алых паутинок на глазных яблоках. Шиба шагает уверенней, когда, осмотревшись, успокаивается. Именно в этом направлении располагается станция.       — Кто это тут у нас? — разрезает свистящим гоготом давящую со всех сторон улицу.        Боковым зрением Юзуха видит стоящего поодаль парня. Несмело разворачивается и бесцеремонно рассматривает выкрашенные в блонд волосы и вульгарную татуировку на второй половине сбритой головы. Напоминает пасть тигра. А может, это лишь узоры, дающие кисти ее колыхнувшемуся воображению. Этот парень корчит пренебрежительную гримасу в ее честь и широко скалится, тут же получая коленом в бок от Рана. Как он так быстро ретировался к подходящим участникам «Поднебесья» что кучкуются поодаль от нее, в десяти метрах уму не постижимо.        — Завались, Мадараме, — с предупреждением изрекает Ран, даже не глядя в ее сторону. Второго такого осаждения точно не будет.         — Не даешь поиграть своему бешеному псу! — с наигранной обидой голосит этот самый Мадараме.        Практически не слыша дальнейшего разговора, Шиба вяло передвигает ногами в нужном направлении, корчась от гогота. Все они походят на гиен однозначно. Чья-то твердая рука вдруг останавливает ее за капюшон, когда она успела свернуть, из неприятного столпотворения вырывая раздраженный вздох. Готовясь высказать все ублюдку прямо сейчас, без подготовки и красноречий, она меняется в лице, чувствуя знакомое болезненное утешение. Стягивает внутри все кандалами. Он не торопится повернуть ее к себе и даже не думает этого делать. Считает, что и ей развернуться не позволит.        — Беги домой, прелесть, — наставление оседает объемным эхом в плохо функционирующих рядом с ним легких.        Волосы ощущают неистовую свободу при легком ветре. И, сглатывая ком в горле, Шиба разворачивается, когда под ошарашенный взгляд ее усталых глаз Ран Хайтани с дразнящей ухмылкой нагло засовывает ее заколку в один из своих карманов.