Панацея

      Солнце пылало между облаков алым шаром, и из-за непривычного цвета казалось, будто небо враз потяжелело, опустилось ближе к земле и давит на леса и поля своей душной тёплой тяжестью. Если добавить немного фантазии, можно было почувствовать даже запах густой застоявшейся крови, которым будто было пропитано всё вокруг — ветер и вода, смола деревьев и прибрежный туман. И ещё эти вечные багровые сумерки. Ньют обязательно подумал бы, что солнце вымазано кровью, но первое, что приходило в голову лично ему — это крупная клюквина, если смотреть её на просвет. В любом случае красное солнце — не то, что можно назвать нормальным.       Томас опустил голову, поправил полупустой рюкзак на плечах и направился дальше по тропе. Через минут двадцать петляний по лесу с целью удостовериться, что никто за ним не наблюдает, он нырнул в неприметный на первый взгляд овраг и, свернув в незаметную щель между корней деревьев, добрался до их убежища. Толкнул тяжёлую деревянную дверь, и та на удивление легко отошла от косяка; Томас ещё раз настороженно оглянулся на болезненно-красный лес и скользнул внутрь. — Ньют, почему ты не запер дверь? — Томас, согнувшись чуть ли не вдвое, пробрался через дверной проём и, закрывая за собой дверь, выпрямился во весь рост. — Ньют!       Он прислушался, ожидая ответа, ещё пару раз позвал в глубину дома, но Ньют молчал, поэтому Томас забеспокоился. На ходу скидывая в сторону рюкзак, он отправился обходить дом, одновременно выкрикивая его имя, но Ньют не отзывался, и тревога Томаса росла с каждым шагом. — Ньют! — Заднюю дверь он уже буквально вышиб. — Ньют!       Тот лежал ничком под деревом. Томас, чертыхаясь, бросился к нему, схватил за плечи и перевернул. — Проклятье, — он несколько раз встряхнул его, потом подхватил на руки и потащил в дом. Едва переступив порог, поспешно достал из кармана бутылёк и, зубами вытащив пробку, влил несколько капель Ньюту в рот.       Во все стороны от его губ по лицу и шее поползли извивающиеся бордовые узоры, плавно впитались глубже под кожу, и Ньют с тяжёлым вздохом пришёл в себя. — Какого чёрта, — сумел проговорить он, а затем его повело в сторону, и он закашлялся. Капли крови полетели во все стороны, хоть тот и попытался прикрыть рот локтем.       Томас гладил Ньюта по спине, дожидаясь, пока не пройдёт раздирающий кашель, а потом поднял его на руки и отнёс обратно в комнату. — Томас. — Ньют схватился ледяными пальцами за его рукав, едва он опустил его на кровать. — Я здесь, — он удержал его за плечо и уложил обратно. — Слушай, лучше не… — Ты принёс? — Ньют всё никак не унимался, хватал Томаса за руки, не давая себя обездвижить. — Скажи, что принёс.       Требовательный взгляд, прямой, но слегка замутнённый, будто от недостатка солнечного света Ньют постепенно терял зрение.       Обезболивающее снадобье — вот что ему сейчас было нужно. Мака, что Томас находил самостоятельно, вечно не хватало, поэтому иногда приходилось пробираться в город и влезать в лавку аптекаря. Сегодня Томас отправился в Торндор как раз за ним, но старик-хозяин весь день возился в кладовой, так что попасть внутрь он не смог. А на прилавке нужного пузырька не оказалось.       Ньют знал Томаса даже слишком хорошо, потому что уже по его молчанию понял, каким будет ответ. Уронил руку с его предплечья и опустился на подушку.

***

— Раз было так холодно, почему ты не развёл огонь? — поинтересовался Томас, опускаясь на колени у остывшего очага. — Развёл, — слабо отозвался Ньют от стола. — А потом был рейд, почти сразу после того, как ты ушёл. Пришлось потушить.       Солдаты продолжали упорно прочёсывать лес в поисках беглецов и на случай, если эльфам взбредёт в голову отбить кого-нибудь из пленных, и Томас знал об этом, но почему именно сегодня? Они уже обыскивали этот район совсем недавно. «После того, как ты ушёл»? Господи, бедный Ньют, теперь понятно, зачем он выходил на улицу, даже зная, что рискует быть замеченным. Солнце всегда, всю его жизнь дарило ему тепло и облегчение, и, выходит, это был инстинктивный порыв, стремление утишить боль. С тех пор, как солнце объели небесные мыши, Ньют постоянно мёрз. Слишком много всего в его организме было завязано на нём, и без солнечного света Ньют медленно таял.       Каково приходилось настоящим эльфам, страшно было даже представлять, но, к несчастью, Томас слишком хорошо знал, что с ними происходило во время солнечного затмения. Высокий, и так худощавый народ, с густыми светлыми волосами, такими длинными, что в них при желании можно было закутаться, как в овчинное одеяло, превращался в ходячие скелеты, у которых можно было прямо так, сквозь кожу разглядеть половину внутренних органов, с осыпающейся и крошащейся, как осенние листья, кожей. Жуткое зрелище, и поэтому в том числе, чтобы оградить Ньюта от таких мучений, Томас днями кружил по лесу (а ночами — пробирался в Торндор) в поисках того, что помогло бы Ньюту перенести это затмение. Когда-нибудь же оно да должно закончиться.       Иногда Томас задумывался над тем, что, возможно, затмение вызвали нарочно — слишком уж удачно оно началось, слишком полезными для короля оказались его последствия. Придворные маги вполне могли провернуть такое гадство, чтобы уничтожить непокорный лесной народ, единственной слабостью которого была зависимость от солнечного света.       Он натаскал заново дров, разжёг огонь в очаге, набрал воды, чтобы помочь Ньюту умыться. Тот не переставал дрожать даже в тёплой воде, даже у огня, даже закутанный по самые уши, а ведь раньше он был как нагретый на солнце камень — в любой момент можно было взять его за руку, и она оказывалась успокаивающе-тёплой. Сейчас солнца не было, и Ньют словно превратился в лампу, из которой вынули фитиль. — Вот, попробуй, — Томас поставил перед ним тарелку, и Ньют лениво приоткрыл глаза. — Что это? — он без энтузиазма рассматривал возвышавшуюся перед ним горку ярко-оранжевых грибов. — Набрал по дороге, — видя, что тот не сильно торопится приступать к еде, Томас настойчиво подвинул ему ложку. — Ты же знать должен, как они называются. Петушки вроде, или как-то так, да? — Не называй их так, если не хочешь, чтобы тебя схватили и казнили, — Ньют с трудом поменял позу, навалился локтями на стол, чтобы сохранять равновесие, и внимательнее рассмотрел грибы в миске, принюхался и едва заметно вскинул брови. — Это эльфийское название. Зови их «лисички». Как ты узнал, что они подходят? — Слышал где-то, — не стоило Ньюту знать об этом. Раз то, что Томас наведывается в Торндон, уже заставляет его переживать, ему совершенно не стоит знать, что тот иногда пробирался к баракам, где держали найденных эльфов, и слушал их разговоры. Некоторые сердобольные жители носили им воду и еду, и Томасу иногда получалось выяснить, что эльфы едят, чем лечатся, а за что готовы отдать и рассказать всё, что попросишь. В основном, конечно, за еду.       Такую, как, например, рыба, рыбья печень. Хотя её можно было снимать со счетов почти сразу, потому что в реки без королевского разрешения соваться смысла не было. Кстати, одна из основных причин, почему эльфам объявили войну — те регулярно пользовались рыбными запасами его величества и плевали на его запреты, потому что были слишком горды и независимы. А ещё потому что найти их в лесах было совершенно невозможно — у Томаса была возможность убедиться в этом, когда они искали себе место для укрытия, и Ньют выбрал овраг в подозрительной близости от города. И обустроил их землянку так, что её и в самом деле невозможно было найти даже с собаками. Что ж, теперь о гордости эльфы и не вспоминали, когда протягивали тонкие костлявые руки сквозь прутья решёток на окнах и жадно выхватывали у горожан еду.       Или яичные желтки и козье молоко. Из-за них от бараков постоянно несло тухлятиной, и из-за них же Томас вот уже неделю был вынужден совершать набеги на чужие дворы, стойла и курятники. Сторожевые собаки или вовсе не бросались на него, считая своим, или воротили носы от его острого травяного запаха.       И ещё были те грибы, которые сами эльфы называли «солнечными петушками». — Спасибо, — Ньют ещё пару секунд собирался с силами, потом всё-таки взял ложку и принялся за еду. Томас отвернулся, стараясь скрыть облегчение во взгляде.       Ньют был полукровкой — наполовину эльф, наполовину человек, — поэтому не мог похвастаться, например, длинными волосами, хоть они и отливали у него светлым пшеничным блеском. Рост тоже не был его выдающейся отличительной чертой, хотя если бы Ньют, вечно сутулившийся, выпрямился и расправил плечи, то оказался бы выше Томаса на дюйм или два. Не было у него и характерных узоров на коже, чему Томас был искренне рад, да и срок жизни Ньюта, в отличие от настоящих эльфов, вряд ли намного превысит человеческий. Зато слух у него был не хуже лисьего, он отлично разбирался в травах и ещё за всю свою жизнь, прожитую в лесной глуши, он ни разу в ней не заблудился.       Правда, сейчас все эти мелкие схожие черты отошли на задний план по сравнению с тем, что Ньюту по-прежнему был жизненно важен солнечный свет. Он не иссыхал без него, как чистокровные эльфы, но что-то всё равно не ладилось у него внутри — ему постоянно было холодно, больно и бессонно. А ещё кровь горлом шла. Из-за этого Ньют без конца хотел пить, и Томасу приходилось усердно следить за тем, чтобы в их землянке всегда была чистая вода.       Плевались кровью и эльфы, но гораздо обильнее и болезненнее. Как-то раз во время ночной вылазки Томас был вынужден целый час прятаться на крыше одного их барака, пережидая, пока сменится караул и он сможет ускользнуть, и с замиранием сердца слушал их надрывный рвущий кашель, перетекающий волнами от барака к бараку. Слушал и молил неизвестно кого, чтобы Ньют не начал так же.

***

      Томас мягкой тенью спрыгнул с изгороди, прислушался и настороженно огляделся. Улица хоть и тихая и пустая, залитая лунным светом, не внушала доверия, поэтому он поспешил скрыться в боковом переулке. Задворками пробираться к лесу было для него привычным делом, поэтому он, уже почти не обращая внимания на свои действия, легко продвигался вдоль плотно закрытых ставен и глухих каменных стен, ныряя в тень при приближении ночных патрулей, а потом и вовсе забрался на крышу и отправился дальше по чужим карнизам и чердакам.       Луна ненадолго скрылась за облаками, погрузив всё в темноту, и Томас немного расслабился. В темноте он чувствовал себя спокойнее, надёжнее, будто за спиной появлялся кто-то, кто готов прикрывать тебя от опасностей, как верный напарник.       Перебираясь с одной крыши на другую, Томас не заметил проплешины между черепицами, поскользнулся и, не удержав равновесие, скатился вниз на улицу. По какому-то слишком удачному стечению обстоятельств, ничего не сломав и не вывихнув, он угодил в стоящую под чьими-то окнами телегу с сеном, отделавшись ушибами и травяной пылью, которая тут же забила ему нос и глаза.       Чихая и вытирая слёзы, он принялся было выбираться, когда странный звук откуда-то слева заставил его замереть на месте и даже задержать дыхание. Томас осторожно повернул голову, обнаружил слева от себя провал переулка, залитого чернотой, и прищурившись, попытался разобрать, что же там происходит.       Хоть он и не был уверен, что хочет это увидеть — звуки из темноты неслись довольно мерзкие, откровенно говоря. Какое-то хлюпанье, причмокивание и сопение, а ещё почему-то слабый звон, так что Томас решил, что это заблудившаяся свинья, наткнувшаяся на забытое ведро с помоями.       А потом луна вернулась и подарила ему одно из самых незабываемых зрелищ в жизни.       В переулке находились двое — какая-то женщина (он смог разглядеть длинные юбки и грязный серый подол), по-видимому, пребывавшая без сознания, и ещё одно существо. Высокое, худое, позвякивавшее при каждом движении, оно, крепко держа неподвижное тело в руках, жадно присосалось к его шее. Ворот сорочки этой женщины был залит кровью, и её же это существо сейчас глотало, торопливо, захлёбываясь, давясь, но не останавливаясь.       Томас, погрузившись в какое-то оцепенение, заворожённо наблюдал за происходящим. Луна разгоралась всё ярче, выбираясь из облаков, и всё отчётливее выступало из тени это существо. Лысая голова — и даже отсюда Томасу было видно, что кожа на ней покрыта глубокими сухими трещинами, — тонкое, как голый скелет, тело, цепи на шее и запястьях. Эльф.       Эльф. В Торндоре. Жрёт человека. С ума можно сойти. Томас уже подумывал о кратчайшем маршруте до сторожевого поста, но потом одёрнул сам себя. Задумчиво закусил губу (тут же скривился от горечи, попавшей на язык) и снова оглянулся на эльфа. И остался дальше наблюдать.       Чтобы понимать, что происходит с Ньютом, нужно наблюдать. Чтобы понимать, и чтобы знать, чем помочь. Женщина всё равно уже, скорее всего, мертва, так что звать на помощь бессмысленно — ещё возьмут и на него соучастие повесят, а светиться перед стражей Томас совершенно не хотел. К тому же, эльфы, конечно, красивые, мудрые и всё такое, но давайте начистоту — они ближе к животным, чем к людям. И излечиваются они как животные — тем, что проще, эффективнее и радикальнее. Как раз то, что нужно.       Тело эльф есть не стал, как Томас сначала подумал, а минуты через три аккуратно опустил его на землю и попытался вытереть лицо руками. Даже отсюда Томас слышал этот странный шорох, с каким у эльфа соприкасались кожа рук и щёк. Так что, получается, он просто высосал из неё всю кровь? Что за странный способ убийства? Или среди эльфов тоже есть извращенцы? Интересно всё-таки, зачем. Настолько ненавидит людей или этому есть какое-то более разумное объяснение?       Эльф вдруг опустился на колени рядом с трупом, склонил над ним голову и сложил ладони домиком перед собой, и Томас перестал вообще что-либо понимать. Этот жест и эта поза — часть эльфийского погребального ритуала, но, позвольте, причём тут это? Сначала убил, а затем переправил в мир иной — что за бред?       А потом в одном из домов прямо напротив этих двух существ, сошедшихся в странном взаимодействии, распахнулись ставни, в переулок хлынул ярко-жёлтый свет, кухонный шум и гомон, звон посуды, и ночную тишину разорвало громким истеричным женским визгом. Эльф вскинулся, Томас тоже. Поспешно выкарабкался из телеги и рванул обратно на крышу, пока на улице не успели ожить и распахнуться все окна и двери, и она не заполнилась стражниками. И уже с крыши, притаившись за печной трубой, наблюдал, как сухую скелетоподобную фигуру скрутили и без лишних разговоров пристрелили.

***

      Планы пришлось срочно пересматривать. Вместо того, чтобы возвращаться домой, Томас решил остаться в городе, чтобы добраться до Центральной площади быстрее, чем переполох, поднявшийся после убийства эльфа. Это нужно было сделать срочно, пока там не успели усилить охрану. Его целью были бараки, сидящие в них пленные эльфы и ответы на некоторые вопросы. Выждав момент и проскользнув между глухих стен, Томас добрался до самого центра этого тюремного района, чтобы его было не видно с площади. — Зачем эльфам пить человеческую кровь? — Томас бухнул этот вопрос громко и решительно, как только появился перед решётчатыми окнами, даже не дожидаясь, пока кто-нибудь выглянет из темноты и спросит, что ему нужно. Стащил с плеч рюкзак, раскрыл, показывая содержимое, и поднял, чтобы его было видно через решётку, обращаясь сразу ко всем, кто был в состоянии его слушать. — Я отдам вам всё, что успел насобирать, здесь яйца, молоко, немного трав. Взамен мне нужен ответ, зачем эльф это сделал.       В настороженно притихшей темноте блестели тусклыми искрами глаза — много глаз, напряжённых, почти звериных. Никто не отвечал. Томас поднял рюкзак повыше и подступил ближе к одному из окон. — Вы же понимаете меня! — Ньют научил его говорить на их наречии, ещё очень-очень давно, почти сразу после их знакомства. — Прошу вас, мне нужно знать! — Что стало с эльфом, которого человек видел?       Голос, хриплый, скрипящий, как старое дерево во время урагана, заставил Томаса покрыться мурашками. Он сглотнул, переступил с ноги на ногу, прежде чем отвечать. — Убит королевским стражниками.       Тишина за решётчатыми окнами будто пошла рябью, со всех сторон на Томаса устремились невидимые, но всё равно оценивающие, отчаянные, злые взгляды. А потом хлёстко, как удар плети, раздался один короткий смешок. — Человек, говорящий на нашем языке, подозрителен, — продолжали хрипеть из темноты, и голос говорившего был исполнен безнадёжного в своей надменности упрямства. — Его вопросы странны, а его познания в наших потребностях глубоки и довольно точны. Человек может оказаться подослан королевской стражей, человек не внушает доверия. — Да вы что, смеётесь? — Томас на секунду прижал руки к пульсирующим кровью щекам. Об этом он не подумал, о том, как выглядит его просьба в глазах этих существ. — Слушайте, я не имею никакого отношения к стражникам, просто мне нужно… вылечить… кое-кого. Никто лучше вас не разбирается во врачевании, мне нужна ваша помощь!       В темноте тихо позвякивали цепи, голодные блестящие глаза провожали каждое его движение, никто Томасу не отвечал. Он нервно оглянулся на нарастающий где-то вдалеке шум толпы, и шагнул поближе к решётке. — Вы же всё равно умрёте, какая разница, скажете вы мне или нет, а другим эти знания могут спасти жизнь! Он пил человеческую кровь, чтобы исцелиться? Он…       Сухая, тонкая рука стремительно высунулась между прутьев и, вцепившись Томасу в горло, притянула к самой решётке. Он замер, не пытаясь вырваться, поднял перед собой руки, показывая, что не будет сопротивляться. — Мне нужен только ответ на вопрос, — говорить было раздирающе больно, горло жгло, будто ему в глотку всунули тлеющий уголь из костра, но Томас упрямо продолжал. — Я клянусь, что никто не узнает о том, что вы мне скажете, никто. Помогите мне!..       От державшего его существа несло засохшей кислой кровью, тухлой рыбой и какой-то вовсе непередаваемой вонью, и Томас начал задыхаться. Тишина за спиной у держащего его эльфа зашуршала, как сухая листва, эльфы жадно косились на рюкзак у Томаса за спиной, шептались, переговариваясь. Такой же шёпот раздавался из стоящих по соседству бараков, у решёток собирались призрачные бледные фигуры, все голодными взглядами изучали застывшего у окна Томаса. В конце концов всё затихло. — Давай сюда свою сумку, — голос говорившего в момент утратил надменность и гордость — теперь это был просто жадный изголодавшийся попрошайка, совершенно не внушающий благоговения.       Томас с готовностью протянул к окну рюкзак, и сразу пять или шесть рук высунулось наружу, царапая ему кожу, выдирая рюкзак у него из пальцев. — Вот, что будет с эльфом, который испьёт человеческой крови, — эти слова сопровождались шаркающими шагами и звоном цепей, и Томас затаил дыхание. В лунный луч из темноты выступила ещё одна фигура.       Эльф, показавшийся на свету, тут же нырнул обратно в тень, будто обжёгшись, но Томас успел заметить даже в таком скудном свете, что кожа у него гладкая, как галька, только что выловленная со дна горной реки. — Увидел? А теперь проваливай, — Томаса отшвырнуло от решётки, он врезался в дверь соседнего барака, едва не упал на колени, закашлявшись и сдерживая рвотные позывы. — Если покажется кому-то из нас, что ты собираешься использовать это против оставшихся на свободе эльфов, мы расскажем о тебе страже. О тебе и о том, кого ты лечишь. Потому что, как человек верно заметил, нам терять нечего, раз мы всё равно умрём. — Хорошо, — Томас с трудом прочистил горло, но голос всё равно звучал хрипло, будто треснул и помялся от цепкой хватки за шею. Выпрямился и, вытянув перед собой руки, поклонился. — Благодарю вас за помощь.       Развернулся и, стараясь не раскачиваться из стороны в сторону слишком сильно, поспешил выбраться из лабиринта бараков, провожаемый голодными тусклыми взглядами из каждого окна. Он не будет пользоваться этим способом, пока будут существовать другие. Не будет. До самого последнего момента, когда уже ничего больше нельзя будет сделать.       На самом краю площади, когда Томас уже приготовился нырнуть в спасительную тень переулка, его догнали крики стражи. Не задумываясь, не прислушиваясь и не тормозя ни на секунду, он рванул в темноту. Эта ночь слишком сильно затянулась.

***

      Из мутного липкого забытья Ньюта вырвал громкий заполошный стук входной двери. Он приподнялся с пола, где отключился, и даже не успел толком протереть глаза, как в комнату, шатаясь, ввалился Томас. Еле передвигая ноги, дотащился до кровати и, не раздеваясь, рухнул на покрывало. — Томас, что случилось?       Не дождавшись ответа, так же медленно, как и Томас, Ньют добрался до кровати и взобрался рядом. Прижался щекой к его плечу и сумел почувствовать судорожно колотящееся сердце. Вздохнул, потянулся за миской с водой на тумбочке, обтёр Томасу лицо — лоб, покрытый испариной, мокрые виски, запёкшиеся и липкие от долгого бега губы, — и, останавливаясь каждые полминуты, чтобы перевести дух, стащил с него дурно пахнущую куртку. Томас так и не шевельнулся, подчистую вымотанный, и поэтому Ньют просто подобрался к нему под бок и, попытавшись прижаться как можно крепче, прикрыл глаза. Уже почти провалившись в забытье, почувствовал, как его обняли за плечи, и заснул с улыбкой на губах.