Притяжение

            Кайя, по рассказам семьи, представлялся ей сумасшедшим манипулятором, что не мог ничего без одобрения своей матери. Типичным избалованным сынком, что строит козни исподтишка, а при разоблачении прячется за чужими спинами. Он ей представлялся низким и хлипким, словно отец, с жестокими, бегающими глазами и заискивающими улыбками. В реальности он оказался непозволительно высоким и крепким мужчиной, с четкими чертами лица и открытым взглядом. От него шла какая-то сильная энергетика, но не валящая наповал, как например у Ферита, но того типа, что рассеивается по комнате и не позволяет забыть о присутствии хозяина. Нечто малозаметное неопытному человеку. Суна против воли почувствовала напряжение в плечах. Ей не нравились такие люди.       И ещё эти взгляды. Прямые. Внимательные. Задумчивые. Словно в Суне он увидел нечто действительно стоящее внимания и теперь, не таясь, рассматривал. Вообще не таясь. Абсолютно каждая секунда контакта отдавалась странным напряжением в хрупком теле. В нем определенно было нечто странное.       Но странности не заканчивались в смущающих взглядах. В ее, подкинутом Сейран представлении, он так бы и остался в доме Корханов и наслаждался победой, а не пришел к ним со сражающей наповал честностью. С реальной попыткой примириться. В какой-то момент хотелось ударить хрюкающего Ферита за такое неуважение к ним. Хотя до этого зятёк не вызывал реального раздражения. В общем, было в нем что-то подозрительное, нечто двойственное, что ощущается шеей. И это интриговало и настораживало одновременно. Но несмотря на личное смятение Суна знала на чьей стороне играет и почти не стыдилась собственного холода к неожиданным гостям.

***

      Идея с общим домом не нравилась изначально. Они Корханам не семья и это было ясно всем присутствующим, но отец и Ферит снова пошли на поводу собственной импульсивности и глупости, поставив их сейчас в такое положение. Мама стояла подле отца каменным монументом и только ее глаза выдавали беспокойство с привычной примесью страха. Стараясь сконцентрироваться на чем-то кроме абсурдности положения, Суна позволила глазам остановиться на "поддельном внуке". Кайя с интересом смотрел на сцену Корханов, но как ни странно даже не вздрогнул, когда глава семьи показательно стучал по столу. Должно быть много уже было конфликтов в этом доме с их приезда.       Тем же днем они все собрались в гостиной Корханов, но как ни странно не чтобы проводить их до двери, а сообщить о предстоящей поездке в Мармару. Всю беседу Суна боролась с желанием поерзать на насиженном месте или с сотый раз поправить волосы. Кайя поглядывал на неё с немым интересом, но опять же так интенсивно, что почти дрожали ноги. Либо его иначе воспитывали, либо...об этом думать не хотелось. Кайя был привлекательным, молодым и при деньгах, судя по фамилии. В прошлом, она была бы рада вниманию, рада возможности наконец выйти замуж и наладить жизнь. Никакого отцовского террора или материных слез. Но сейчас, после Саффета, после ее слез на брачной постели и абсолютного отвращения ко всему и всем. Нет, пока она не готова. К тому же, даже если Кайя больше Ферит, чем ее бывший муж, она прекрасно видит как живет теперь Сейран. Их вечные скандалы, ругань и ядовитую ревность. Такими темпами с каждым годом Ферит будет все больше похож на Казыма, а Сейран, несмотря на несмолкающую ярость в ней, будет подавлена под стать Эсме. Только не во имя покорности, а во имя любви и спокойствия.       Нет, ей определенно не стоит обо всем этом думать. Кайя теперь запретная зона. Хотя бы пока они все не примирятся.

***

      В какой-то момент Мармарис действительно ощущается полной разрухой. Сейран и Ферит не устают ругаться и спорить, а Кайя словно специально подливает масла в и так полыхающий огонь. Какими бы не были его мотивы, он явно был не так прост. Хотя притворством простым парнем подкупало значительно. Но фоне его неприхотливости капризы Ферита казались детскими, хотя она всё же оставалась на стороне своего зятька.       Несмотря на все запекания, внимание подозрительно часто ускользало к Кайе. Непьющему, неизменно вежливому и подозрительно терпеливому. Кайя, что все так же кидал на неё любопытные взгляды, даже когда говорил с Сейран. Кайя, что не выпил ни глотка алкоголя, даже когда в них с сестрой было уже около полу литра.       Новоявленный родственник семьи Корхан смущенно сделал комплимент ее наряду и с очаровательным участием подтаскивал к ним ближе тарелки с закусками. Видимо, чтобы ее не унесло совсем уж рано.       — Могу я кое-что спросить у тебя, Суна? — его голос неожиданно раздается совсем близко к уху, по шее ползут мелкие мурашки от ощущения теплого дыхания.       — Спроси, — она знает, что голос подведет её даже до начала фразы, — Что тебя интересует?       — Это скорее семейный вопрос, — она склоняется ближе, чтоб слышать его сквозь грохот музыки и выкриков толпы. Его дыхание можно почувствовать на собственной щеке и это просто движение странным образом западает в сознание. — Я не совсем понимаю кто такая госпожа Ифакат. Какое отношение она имеет к Корханам, если вдова старшего внука Асуман?       Она с разочарованием думает, что ожидала большего. — Ифакат вдова старшего брата господина Орхана. Нуретин умер очень рано и Ифакат решила остаться в доме как невестка Корханов.       — То есть женщина после смерти мужа решила остаться с его семьей, а не продолжить свою жизнь? Просто скорбя по умершему? — Кайя явно сомневался в ее словах.       — Что тебя удивляет? Асуман тоже осталась, чтоб почтить память Фуата, — который в целом то и не стоил всех ее жертв, но о почивших не сквернословят.       Кайя издал какое-то неопределенное мычание в глубине горла и смущенно молчал несколько долгих секунд: — Я смотрел на это иначе.       — И как же?       — Мне казалось, что Асуман остается в доме, чтобы пережить эту трагедию, приткнуть голову хоть куда-то пока она разбирается внутри себя, — его слова и имели и не имели смысла одновременно.       — Тебе не кажется, что оставаться в доме своего бывшего мужа и его семьи не самый лучший способ забыть и двигаться дальше, — она поинерции чуть поворачивает голову, чтобы видеть лицо собеседника. Это становится ошибкой, потому что теперь их лица в буквальных сантиметрах и если податься чуть вперед, то они столкнутся носами или даже губами. И алкоголь достаточно подействовал на неё, чтобы снова позволить простой мысли о красивом, загадочном Кайе проскользнуть в сознании. Мужчина несколько неровно выдыхает и на короткую секундочку его фокус рассеивается настолько, что глаза скользят по всему лицу. Черт знает зачем, она быстро облизывает губы. Завтра скажет, что это алкоголь.       — Забыть и пережить это разные вещи, — его голос едва ли достаточно громкий для шума в помещении, но и Суна слишком сконцентрирована. — Первое в разы проще второго. И при такой разрухе внутри, нужно поддерживать стабильность снаружи. Мне казалось, что Асуман нужна была возможность полностью уйти в себя и не беспокоиться хотя бы о переезде, квартплате или работе.       Теперь замолкает Суна. Его слова имеют смысл, просто очень отдаленный от ее понимания. Она уточняет просто на всякий случай: — Но ты не думаешь, что Асуман осталась только из-за удобства и денег, верно? Надеюсь нет, потому что иначе физическое столкновение между нами неизбежно.       Кайя качает головой и коротко смеется, несколько резко и ни разу не привлекательно. Но в следующую секунду он снова принимает первичный вид, только теперь уголок губ тянется вверх, образуя собой кривую усмешку, а в глазах появляется странный блеск: — Мне почему-то кажется, что физическое столкновение между нами все равно неизбежно.       Интересно, как пьянеет она, а язык развязался у него. И что-то во фразе "физическое столкновение" теперь принимает другой оттенок. Может из-за его кривой усмешки, может из-за смешливых глаз, а может из-за его постоянного внимания к ней. Она против воли чувствует, как жар охватывает лицо. Суна нехарактерно теряется в словах и решает оставить этот раз за ним. Взглядом быстро осматривает его снизу вверх, не задерживаясь ни на чем, кроме его глаз, а потом насмешливо приподнимает брови, словно его слова не смутили, а только развеселили. Кто-то вдруг резко и громко кашляет буквально в полуметре, чем срывает уже начавшее спадать напряжение.       Глоток напитка получается слишком судорожным и краем глаза она отмечает, что Кайя тоже залпом опрокидывает в себя сок. Абидин, резко закалившиеся в эту жаркую погоду, не поднимает на неё глаз, но его злость и ревность можно чувствовать так же остро, как и резко сковавшее их с Каёй напряжение минуту назад. Словно он имеет право её ревновать, если это была ревность. Словно не он сдался, когда нужно было бороться больше всего. Не поверил ей. Обвинил во всем. Словно ей хотелось брака с Саффетом. Его извращенного обожания. Его потного тела над ней и отвратительных звуков удовольствия.       Суна смаргивает злые слёзы и снова тянется к собственному напитку, надеясь забыть так не кстати всплывшие воспоминания. Чертов Абидин.       И алкоголь приносит облегчение. Она попросту выкидывает на задний план все свои мысли и воспоминания, заменяя их происходящим весельем. Сейран безбашенно с восторженным криком забирается на стол и кажется впервые в жизни по-настоящему освобождается от всего.       — Сестра, — она показательно играет плечами, совсем как в детстве и призывно машет рукой. Суна слишком редко имеет возможности веселья, чтоб отказываться сейчас. Кайя быстро суетится и помогает ей забраться на стол. Его горячая ладонь против её ощущается будоражище остро. А явное веселье на лице и подначивающая улыбка подбадривают двигаться активнее. Ей действительно давно не было так хорошо. В абсолютно диком порыве она зовет и Кайя к ним, раз уж он единственный, кто не прикрывает глаза словно из стыда за них. И как ни странно он поднимается. Его тело близко находится к её и он быстро находит ритм, что заставляет их всех сталкиваться с минимальной частотой.       Морок вседозволенности и веселья спадает через несколько минут, когда Сейран неловко поскальзывается на скользкой поверхности и едва не падает, Кайя только успевает поймать ее тело и вернуть в исходное состояние, как Ферит что-то гневно кричит и уносит Сейран прочь из помещения. Было бы почти романтично. Но настроение уже убито напрочь. Кайя снова галантно предлагает ей руку и аккуратно поддерживает за локоть, пока она надевает босоножки. Суна опрокидывает ещё какой-то коктейль, что кажется окончательно уносит ее за грань. В голове путается все и недовольное одергивание Абидина и её желчная обида и мягкий голос Асуман. В номере женщина аккуратно стирает косметику с ее лица и заботливо укрывает одеялом. Она гладит ее спину до тех пор, пока всхлипы не перестают сострясать тело и уходит уже после провала в беспамятство.

***

      Следующим днём, когда живительные смузи и пара волшебных таблеток помогли справиться с последствиями похмелья, Суна всё же пожалела, что вышла искупаться. Кайя щеголял по пляжу и территории отеля в одних только шортах и она неприлично долго рассматривала подтянутое тело и разбросанные татуировки. Как на зло вспомнилось его дыхание на лице и острое ощущение ладони. На несколько секунд она кажется перестаёт дышать. Несмотря на учения семьи темные рисунки на фоне бледной кожи выглядели почти соблазнительно. В том экзотичном смысле, что и его многочисленные кольца и ожерелья. Но, конечно, для себя она это все охарактеризовала как "вульгарно" и "неправильно".

***

      Приезд домой ни сколько не помогает. Их напряжение снова обостряется до предела, а Сейран и Ферит заново окунаются в их привычное состояние ругани. А отец позорит их сильнее и сильнее с каждым днем. Халис бей действительно однажды выгонит его из дома собственными руками.       Суна запирается в своей комнате чаще, чем нет. Она со смешком думает, что между гневом отца и ссорой Сейран с Феритом есть лишь тоненькая прослойка из столкновений с Кайя. Их комнаты едва ли не по соседству и стоит ей выйти из своей, он словно ведомый нечистой силой появляется на горизонте. Каждый разговор либо язвительное противостояние, либо череда откровений. И неясно, что будоражит сильнее. Неизменно одно. Его до смущения внимательные глаза. Кайя смотрит за ужином и завтраком, несмотря на неудобство их положения. Кайя не отводит взгляд с нее во время их коротких бесед, если не считать тех редких раз, когда смущала она, а не он.       Мысли вращались вокруг нового Корхана чаще, чем нет. И корила Суна себя за это всё меньше и меньше.       Переломным моментом становится столкновение на кухне. За ужином отец снова говорил какой-то бред о наследстве и бизнесе Ферита. Словно последний смог бы управлять им. Все переходит в напряженную перепалку и во всем этом кусок в горло просто не лезет. Стрелка часов подходит к половине пятого утра, когда Суна тихо выскальзывает из комнаты и на цыпочках крадется на кухню. Ещё не хватало, чтобы кто-то поймал ее за ночным перекусом. Оказывается половина ступенек на лестницы и петли ее двери скрипят.       В холодильнике находится куриная колбаса и даже сыр для бутерброда. Она как раз отрезает вчерашний хлеб, когда кухонная дверь открывается и на пороге показывается сонное лицо Кайя. С пару секунд они просто стоят как вкопанные, словно два вора в одной ювелирной лавке.       — Не знал, что ты ранняя пташка, — его голос звучит хрипло и явно заспанно, когда он закрывает за собой дверь и медленно подходит ближе.       — Я не ранняя пташка, — проговаривает Суна сквозь смущение. Ее поймали за ночным перекусом в самом заспанном виде. Так еще и он.       — Значит, голодная пташка, — Кайя мягко смеется своей же шутке и неуверенно облокачивается о столешницу рядом, — Впрочем, как и я.       Это ослабляет смущение.       — Ты тоже проголодался? — она тянется к сочному томату, но Кайя опережает её и даже сам моет овощ.       — Возможно, но скорее плохо ел за ужином. Ваш отец это отдельный кадр, — учитывая его отношение к Нюкет и Кайе странно, что он еще его не сквернословит. — Никак не могу понять, как у такого...сомнительного человека, такие хорошие дочери.       — Тихо, — отец действительно мерзкий человек, но не Кайе его честить и уж точно не в ее присутствии, — Наш отец не твое дело.       — Как скажешь, — он в сдающимся жесте поднимает руки. — Сделаешь мне тоже? — на короткую секунду их глаза наконец сталкиваются. Кайя смотрит со смешливой улыбкой и примирительно кладет руку на сердце.— В ответ обязуюсь организовать чай или любой другой напиток на выбор.       Суна с секунду оценивающе сморит на него из-под ресниц: — Ставь чайник, только не лей много воды.       — Слушаюсь и повинуюсь, милостивая госпожа, — она показательно закатывает глаза. — Что? Или лучше называть султаншей? Властности в тебе достаточно.       — Называй. Можешь еще и руки целовать, а хочешь кланяться при встрече, — Суна вытирает руки вафельным полотенцем, закончив с бутербродами, и поворачивает к нему лицом.       Кайя пораженно смеется и опять смотрит на неё с подкупающим интересом и открытостью, не скрывая своего довольства: — Что я и говорил, властности хоть отбавляй. И кто бы знал, что за твоей ангельской внешностью скрывается такая натура.       Они подходили к опасной грани откровенного флирта. Может их уединенность, а может интимность обстановки подбивала ее продолжить.       — Ты не звучишь разочарованно. Любишь властных женщин?       — Очень, возможно даже слишком, — с чувством ответил он. Его глаза снова стали смотреть с поразительной интенсивностью несмотря на шутливое начало беседы, — Особенно, если они любезно делают мне бутерброды рано утром.       Суна уперлась ладонями в столешницу позади, полностью копируя его позу. То как Кайя быстро оглядел ее всю и с явным усилием заставил себя вернуться к лицу не только смутило, но и пробудило какой-то щекотливый азарт: — Да уж, за бутерброды в меня ещё не влюблялись. И тут ты отличился.       Кайя смешливо или может чуть смущенно улыбался, его шаловливый взгляд всё так же концентрировался на ней, только теперь в нем снова появился этот странный, соблазнительный оттенок, что заставил ее краснеть в Мармарисе.       Я ему нравлюсь       Вполне вероятно, что сильнее, чем ей кажется. Всё те разы, что они сталкивались в темных коридорах поместья и ни разу он не отпускал ее без пары смешливых фраз. То как взгляд останавливался на ней каждый раз стоило им оказаться в одном помещении. То что он мог простецки смутиться ее острых слов, хотя с остальными всегда выглядел абсолютно непоколебимо. Наконец, как он сейчас украдкой смотрит на неё всю. Вполне однозначно.       Кайя неловко оправляет абсолютный бардак на голове и снова чуть отводит взгляд в явном смущении. Он мог бы посмеяться над ней. Мог бы парировать чем-то насмешливым.       — Я надеюсь тебе нравятся неординарные мужчины, — какие ещё нужны доказательства?       Как ни странно, его внимание не ощущается липкой слизью на коже или беспокойным ощущением в животе. Может он попросту моложе и привлекательней. А она смогла убедить себя, что Саффет это лишь гадкое исключение. Но теперь стоя перед ним в тонкой пижаме, не хочется прикрыться от его глаз, как было предписано Пророком, или ретироваться из помещения. Его жадный взгляд, хочется ощущать чуть дольше.       — Очень, особенно, если они признаются мне в любви через бутерброды, — его язык медленно скользит по губам. Яркий кончик выделяется на фоне общей заспанной бледности. Кайя смотрит всё так же обжигающе внимательно и через секунду делает шажок ближе к ней. Если это не предупреждение о намерении, то что это?       — Я знал, что не прогадаю, — ещё один медленный шаг. Теперь его тело в меньше чем тридцати сантиметров от неё. Ей приходится чуть задрать голову, чтоб видеть лицо. — Могу я спросить нечто личное?       Она снова на секунду возвращается в Мармарис. Их лица в сантиметрах, его тело близко к её и "физическое столкновение". Прав ведь был паршивец.       — Спрашивай, — голос предает её ломаясь на втором слоге. Она неровно сглатывает вязкую слюну, чтоб хоть как то увлажнить резко пересохшее горло. Они определенно переходят черту, но её это уже не пугает.       Кайя вдруг нехарактерно мнется и несколько раз переводит взгляд на её губы. Теперь всё и вовсе очевидно. Суна мягко шагает на встречу и задирает подбородок. Теперь чувствуется тепло исходящее от тела и каждый неровный выдох.       — Спрашивай, — чистой воды подначивание. Он снова мечется глазами к губам, — Что ты хочешь спросить, Кайя?       Его рука аккуратно ложиться на щеку, так чтоб часть широкой ладони зарылась в волосы. Большим пальцем ласкает скулу и спускается ниже, что чуть оттянуть нижнюю губу в самой развратной манере. Суна едва не задыхается от волны жара обдавшей тело. Но он все ещё нуждается в подтверждении. Его губы вблизи ярче и соблазнительней. Суна два раза спускается к ним глазами, прежде чем эти губы накрывают её. Кайя целует мягко и аккyратно, словно ждя, что его оттолкнут. Но чувственно настолько, что едва не бьет дрожь.       Словно зачарованная, рукой она ведёт по его талии и ребрам, чтоб потом скользнуть к лопаткам и подтолкнуть ближе. Его тело ощущается непозволительно горячо около неё и вместо отвращения, что было бы с Саффетом, она чувствует нужду прижаться ближе. Суна целует его сама, может несколько неумело или отчаянно, но Кайя судорожно выдыхает на это и другой рукой скользит ей за спину, чтоб крепче прижать за талию. Буквально впаивая их тела друг в друга. Простое движение отзывается странным, но знакомым напряжением внизу живота и меж бёдер. И этот простой факт, что она все ещё способна чувствовать плотское желание отзывается ликованием внутри.       Кайя вдруг отрывается от неё. Его губы теперь горят ярким пятном на лице, а на щеках расползся едва заметный румянец. Смотрит он откровенно горячо и уязвимо одновременно. Ядрёная смесь. Но что-то в нем резко насторожилось. В коридоре послышались чьи-то шаркающие шаги и странное копошение. Суна тут же вырывается из его рук и отходит на приличное расстояние. Дверь открывается в ту же секунду и на пороге появляется грузная фигура Шефики.       — Аллах-Аллах, — она быстро выдыхает и кладет ладонь на сердце, — Я не ожидала вас увидеть здесь. Господин Кайя, госпожа Суна, что-то случилось? Почему вы на ногах так рано?       И это ни разу не облегчает её волнения. Потому что сплетни были слабым местом этой милой женщины и если отец узнает, что она оставалась наедине с мужчиной, так еще и ночью. То закончится это не просто парой гневных ударов, а методичным избиением.       — Ничего срочного, Госпожа Шефика, простите нас что напугали, — Кайя поразительно быстро справляется с собой и звучит почти, как обычно, — Просто я проголодался и решил сообразить себе перекус, а госпожа Суна вышла за водой.       Кайя словно чувствуя пытается ее прикрыть и оправдать, но словно этого будет достаточно, чтобы остановить пожар сплетен.       — Вы голодны? — женщина тут же засуетилась, — Давайте я вам что-нибудь приготовлю, это не проблема.       — Что вы, — Кайя примирительно поднимает руки и украдкой бросает ей взгляд, — Я не посмею вас отвлекать, к тому же скоро завтрак.       Суна быстро подхватывает ближайший стакан и двигается ближе к двери: — Я пойду, госпожа Шефика, легкой вам работы.       Она быстро взбирается по ступенькам и буквально влетает в свою комнату. Губы и щеки горят, а дыхание более неровное, чем обычно.       Она поцеловала Кайя.       Того Кайя, что все ещё вел свою игру в особняке. Того Кайя, что лез в брак Сейран и Ферита, выводя из себя последнего. Минуту назад он задыхался ей в губы.       Но главное — она нисколечко не возражала.

***

      — Суна, дочка, — вдруг обращается Халис бей к ней за очередным ужином. Атмосфера давящая до невозможности. Отец говорил о ремонте и перестановке мебели. Он словно специально испытывает терпение хозяев.       — Да, Халис бей – уважительное обращение к мужчинам в Турции. Обычно используется после имени и имеет значение господин., — голос звучит слишком громко и звонко, почти услужливо, к собственному стыду. Но желание сменить тему и не превратить этот ужин в мордобой сильнее любого другого.       — Как ты живешь в нашем доме? Всё ли тебе нравится?       — Конечно, — неясно говорит ли он это, чтоб остудить пыл Казыма или в попытке узнать её мнение, — Меня всё устраивает, Халис-бей. Спасибо.       — Хорошо, — мужчина медленно кивает и с усилием подбирает слова, — Твой бракоразводный процесс полностью окончен теперь? Надеюсь, ты не сильно расстраиваешься этому?       Кайя вдруг сдавленно кашляет, поперхнувшись. Его глаза быстро стреляют в её сторону в явном шоке. Она старается не концентрироваться на этом.       — Что вы, Халис бей, — неясно чего именно ей нужно сказать что не показаться невоспитанной, — Прошло уже достаточно времени. К тому же, на всё воля Всевышнего. Видимо, мне судьбой уготовлен другой человек.       — Конечно, моя красивая дочка, — у отца чуть блестели глаза и заплетался язык. Вполне возможно, что в его бокале было что-то особо крепкое. — Конечно, тебе уготовлен другой человек. А твой папа позаботится свести тебя с этим человеком. С кем-то достойнее того маньяка, да? — отец тянется рукой через пол стола, чтоб погладить ее щеку, словно у собаки. От стыда за него хочется в который раз провалиться. — Никто теперь не будет недостойно относиться к моей красавице, да? Мы найдем тебе правильного человека и ты будешь самой счастливой.       В темных, опасно поблескивающих глазах отца читалось "Но сначала делай, как я говорю".       — Да, папа, – Суна тяжело сглатывает словно борясь с тошнотой, — Как я уже сказала, Халис бей, я не лью слезы по моему бывшему мужу. По воле Всевышнего, я ещё встречу своего человека.       Тишина что накрывает их самая что ни есть неловкая и давящая. Всем известно, что брак был насильным. Как и следующий, по всей видимости. Но люди за столом наверняка недооценивали Казыма, не знали всех граней и степеней его жестокости и заносчивости. От их пустой жалости хочется блевать.       — Конечно, дочка, — Халис наконец произносит темным и тучным голосом. — В конце концов, твоя сестра и ее муж наглядный пример того, что от судьбы не уйдёшь, как ни старайся.       Фокус перемещается на Сейран и Ферита и все снова забывают о ней. Или хорошо претворяются. Все кроме Кайя. Его взгляды тяжелые, почти приковывающие к стулу. В них вопрос, злость и непонятная отчаянность. Он совсем забывает, что их не могут поймать за гляделками за столом. Суна надеется, что отец слишком пьян, чтобы заметить. Иначе ей светит не Антеп, а больница.

***

      Отец замечает в разы больше, чем взгляды.       Странно как в одну минуту в ней плещется восторг и жар от поцелуя Кайи и его прикосновений, а в следующую её охватывает дикий, первобытный ужас от ярости отца. Суна уже видит, как будет лежать на полу, задыхаясь от болезненных ударов и унижения. И ладонь отца действительно успевает обжечь щеку, но дальше Кайя оттаскивает обезумевшего мужчину от неё. Ему самому прилетает с пол дюжины ударов и толчков, пока он крепко цепляется за руки отца и кричит ей бежать. После она поблагодарит его, после будет перебирать каждый момент, а пока ноги несут её далеко от поместья. Рыдания чистого ужаса содрагают тело, пока она бежит на неудобных каблуках в ближайший сквер. Все ощущается слишком остро и смазано одновременно. Суна только удивляется волне еще большего ужаса, когда она видит блеск отцовского ножа предельно близко к Кайе. Господи, что они наделали?       Отец старше и слабее, но в разы злее. В нем сейчас чистое безумие и куча адреналина, а ещё нож в руке. Страх за Кайю странным образом оказывается сильнее даже страха расправы отца. Она просто знает, что если сейчас с ним что-то случится, то ни за что себя не простит.       — Он женится, — голос хриплый и отчаянный, с потрахами выдающий её. — У Кайи серьезные намерения, он женится на мне, папа.       Отец словно оглушенный вдруг отпускает нож. Кайя едва успевает выбить металл, прежде чем устало оседает на землю.       — Это правда? — теперь на место безумной ярости пришла маниакальность. — Это правда?!       Суна умоляюще смотрит на него. Если он сейчас не согласится, то всё закончится больницей, если не похоронами. Его не приходится долго уговаривать: — Правда, я женюсь. Женюсь.       Звучит приговором и облегчением одновременно.

***

      Голова пульсирует от всего этого. Отец больно цепляется за локоть и тащит в особняк. Его ядовитые слова проникают в голову, но Суна не находит сил для ответа. Её треплят словно тряпичную куклу туда или сюда, призывая к ответу и оправданиям. Отец, тетя, Халис бей. Все выставляют так, словно они встречались тайком долгое время. И как на зло, отец, словно ведомый сразу пошел к главе поместья. Теперь её отчаянная ложь всё сильнее воплощается в реальность. И как вытащить и себя и Кайю из этого непонятно. Её накрывает вселенская усталость от всех этих размышлений. Тело ощущается ватным в этом плохом смысле, когда каждое движение или слово требует усилий. А сил нет.       Пощечина отца сбивает с ног, Суна уже не пытается встать. Если пошевелится, он влепит вторую, может даже кулаком, так, что прям до крови. Плевать и на ехидную Ифакат и на отчаянного Кайю, что наверное первым в этой жизни высказал все отцу. В его голосе был надрыв и ярость, что не могли найти выхода. Отчаянность из-за их положения или презрение к отцу...неизвестно, что доводило его.       Отец ушел, бросив праведные, пристыжающие слова. В Суне к тому моменту даже слез не осталось, только пустые всхлипы бессилия. Кая вдруг оказывается рядом. Настойчиво поднимает ее с пола словно поломанную куклу. И как ни странно в нем не видно ненависти или злости на неё. Или она не видит из-за пелены слёз.       Всхлипы сотрясают тело, пока он глубоким голосом произносит слова успокоения: — Все прошло, я рядом...       Его руки с дробящей нежностью отводят спутанные волосы с лица и вытирают слезы. Уже второй раз за вечер.       — Извини, — всхлипы все портят, — Прости, пожалуйста. Я...я не хотела втягивать... — нет, ее не хватает дальше.       Кайя скользит к её ладони и сжимает ее крепче, чем мог бы. Словно стараясь передать часть своей силы ей. Словно его и самого крошит изнутри. Суне нельзя впутывать его в это, нельзя опираться на него или надеяться, но на эти секунды она позволяет себе всё это и даже больше. Дышать становится легче.

***

      Слова Ферита колют остро, четко попадают в цель. Ферит её считает меркантильной и падкой до любого внимания. Он думает, что именно она предала Абидина, а не он отказался от неё. И, как и всегда он не разбирается в ситуации, не ищет деталей, а просто вываливает всё, что думает. И приправляет гадкой язвительностью. Его язык его же и погубит.       Она срывается на Сейран. Этот всплеск последнее, что она может выдать, прежде, чем совсем выдохнется. Слова сестры имеют смысл, но и обижают одновременно. Словно она действительно наивная девочка, что опять запуталась в сетях Ифакат и по-глупому влюбилась в первого вежливого парня. Верить в это отчаянно не хочется, ведь в голову сразу приходят его отчаянные попытки защитить ее сегодня, его нежные прикосновения и проникновенные глаза. Будь права Сейран, то все это окажется ложью. А этого она перенести ее смогла бы.

***

      Когда за неё принимается тётя, от Суны уже ничего не остается. Они сталкиваются после душа, когда мысли генерируются мозгом, но голова еще не работает на максимум. Хаттуч сиди на диване и дрожащими пальцами пытается открыть крышку успокоительных капель. Суна без слов забирает пузырек и отливает ей в стакан обычную дозу, когда тетя произносит тяжелым голосом: — Какой позор ты нам принесла, Суна. Семье теперь от этого ни в жизни не отмыться.       И это бъёт сильнее, чем должно. Может в ней все еще жила маленькая девочка, что отчаянно желала одобрения семьи и всеобщего обожания. А может тётя задела своими слова уже сформировавшуюся рану внутри.       — Не нервничай, пожалуйста, — голос выдает ее слабость, — Вопрос решен, Кайя женится на мне. Женится ли он? Нужна ли ты ему в жены? Захочет ли он тебя вообще?       И снова мысли втянутости Кайи во все это начинают роиться в голове. И вина за это лежит на ней. Откуда ему было знать про реакцию отца? Она сама пришла к нему и сама же потянулась первой, к тому же.       — Такие вопросы никогда не оказываются полностью решёнными, глупая девочка, — тетя несильно хлопает себя по колену, словно Халис-бей и продолжает, — Теперь каждый скажет, что ты была с ним до свадьбы.       — Тётя...       — Зайти к мужчине в комнату одной, целоваться с ним не стыдясь, чем ещё вы бы занялись, не зайди твой отец?       Хороший вопрос,— думает Суна, вспомнив напряжение, что охватило тело. Вспомнив, как сильно она хотела Кайю ближе к себе, буквально без преград. — Очень хороший вопрос.       — Но он зашел, тетя. Зашел и избил меня, а потом чуть не убил Кайю...       — Как и должен был, — тетя перебивает её с явным жаром. — Не смей даже жаловаться. За такой позор он мог бы тебя и высечь.       — А что же не убить? Забить камнями, а? Самое то, для наказания, — Суна позволяет себе этот яд.       — Ты ничего не понимаешь, — тетя зло и устало вздыхает и опрокидывает остатки настойки.       — Ничего не было. Это был первый раз, когда я была в его комнате и то, чтобы обработать...       — Достаточно. Никого ты уже не переубедишь. К тому же, — она вдруг становится не только разочарованно злой, но и обличающе убежденной, — Не смей врать. Я знаю, что ты уходила к нему ночью.       — Что?       — С неделю назад, когда ты кралась из комнаты на выход. Я не могла понять куда, думала, что мне приснилось даже. Но теперь все очевидно. Ты бегала к этому Кайе, Аллах знает для чего.       Суна вспоминает, как они столкнулись с Кайей на кухне. Как он смущенно оправлял волосы и трепетно касался лица. Как он задыхался ей в губы и уязвимо смотрел.       — Ты и сейчас краснеешь, — тут уже было бессилие, — Иди спать, Суна. И благодари всевышнего, что Всевышнего этот бесстыдник женится на тебе.       — Спокойной ночи, тетя.       Что ей еще сказать?

***

Через несколько часов, когда все точно спят, Суна крадется к Кайе, чтоб поговорить. В его комнату она теперь ни ногой, остается окно. Между стуками пробегает мысль, что это явно не по канонам, девушке стучать в окно к парню. Но и убеждаться в его согласии на брак уже после объявления о нем тоже несколько не вписывается в стандарт.       — Мне казалось, будет наоборот, — произносит Кайя, вылезая на улицу, — Что-то случилось? Всё в порядке?       — Да, да, я.... — мысли никак не желают собираться в кучу и ее подготовленная речь странным образом забывается. Суна помнит, что мямлит извинения и уверения, что она это как-то исправит. Что она вытащит его их из этого, прежде чем Кайя беспардонно накрывает её рот. Губы у него все такие же горячие и влажные. И в его поцелуях все так же хочется тонуть.       — Я имел в виду то, что сказал, — произносит он тихим голосом, оторвавшись. Взгляд до смущения интимный и глубокий. Из того типа, что отбивают сомнения. — Я действительно хочу женится на тебе.       — Как это? Почему...ты...как? — она надеялась на это в своём сознании. Что он не будет против, что он скажет, что не поставит ее под удар. Она была уверенна, что в реальности он откажется от своих слов. Скажет, что они не знают друг друга достаточно, что всё слишком быстро. И будет прав. Но Кайя и тут удивляет.       — Всё очень быстро произошло, и без давления твоего отца я бы всё понял в разы позднее...       — Что понял? — внутри у неё все напряглось от ожидания, от страха, от зародившейся надежды.       — Что ты мне нравишься, — в легких словно не хватает воздуха, — Что я, кажется, влюблен в тебя.       Словно не он шестью словами валит её наповал.       — Это очень серьезные слова, Кайя, — Суна призывает себя успокоиться, думать и говорить рационально. Любовь слишком глубокое понятие. Брак слишком серьезное понятие. Это не игра на пару недель, это целая жизнь. Для нее уж точно, — Я...я очень много раз оставалась с разбитым сердцем, правда. Очень многое происходило со мной. Если это...если это игра, то я не вынесу ещё одного предательства.       Её это просто раздавит.       — Я понимаю, — его глаза слишком серьезные, слишком честные. Либо он действительно не врет, либо сам этого не понимает. — И я серьёзен. Почему ты мне не веришь...А...подожди, секунду, — он вдруг отходит к зелёной изгороди. Суна совсем ничего не понимает. — Нет, не подглядывай, просто подожди.       А после Кайя Корхан опускается на одно колено и протягивает ей только что сплетённое кольцо. — Ты выйдешь за меня замуж? — И исполняет её маленькую, детскую мечту. Чтоб желанный мужчина опустился на колени и попросил ее руки как в диснеевских мультиках, что им показывали в школе, прежде чем отец взял их на домашнее образование.       Надежда, облегчение и восторг затопили ее необъятным потопом, что грозился переполнить тело. Даже сердце кажется чаще забилось. Она так боялась. Боялась, что всё это искусная игра, ложь, как и говорила Сейран. Боялась снова обжечься, ошибиться.       — Не говори глупостей, вставай...       — Неправильный ответ, я попробую еще раз, — Кайя с искусностью фокусника заставляет колечко исчезнуть в его руке и появиться в другой. — Так что? — он смотрел слишком открыто. Защищал её сегодня слишком яростно. Успокаивал слишком трепетно, для игры. Его глаза ей не лгали. Поэтому Суна разрешила себе верить.       — Да, — хрупкая надежда затрепетала в сердце с новой силой, — Да...       Будь, что будет, в конце концов. На всё воля Всевышнего.       Кайя неловко одевает ей самодельное кольцо и улыбается сильно-сильно. Словно действительно радостно, до мальчишеских ямочек на щеках и морщинок вокруг глаз. Ей хочется верить, что только что она перевернула ещё одну страницу своей жизни. Что с этого момента история станет счастливее. Молю тебя, Аллах, пусть это не будет очередным уроком, пусть я не пожалеют об этом.