причина жить дальше

***

       Хигучи больно. Ей очень-очень больно. Перед глазами — пелена. И последнее воспоминание, которое упорно не хочет забываться — её любимый человек бросается на неё, его глаза пусты, безумны, затем крик и… темнота. Туман. Полная отключка мозга. Появляется ощущение, будто её тело — актёр, всё происходящее — спектакль, ну а сама Хигучи, разумеется, зритель. Зритель, который не вправе поменять что-то в спектакле, где её тело, увы, а может и слава богу, не главный актёр. Ей остаётся смотреть, будто со стороны, с места на первых рядах и, — это девушка понимает для себя неожиданно — бороться. Прорваться на сцену. Попытаться что-то предпринять. Не дать телу окончательно умереть. Ведь… Она почему-то не может представить себе, что так должно всё закончиться, вот таким образом. Она ведь даже не успела сказать Акутагаве о том, что… что носит внутри себя его частичку, его малыша. Иронично, что именно Акутагава сделал её безвольным зрителем. Но Хигучи не винит его, искренне веря в то, что он, как и она, ничего не мог сделать. Ей нельзя сдаваться. Нельзя. Раз за разом она твердит об этом себе. Если она сдастся, то частичка Акутагавы… не выдержит. Это крошечное существо, будущий человечек, умрёт, если она, его мать, сдастся. И потому Хигучи пытается. Иногда пелена перед глазами исчезает, и Хигучи видит лучше. Она даже может самостоятельно поворачивать голову в стороны и шевелить пальцами, но этого мало. Мало, чтобы предотвратить пополнение этого отвратительного театра новыми актёрами. Её собственное сердце уже почти не бьётся. Вампир, — Хигучи очень долго не могла принять это, — буквально ходячий труп. Но внутри неё бьётся другое сердечко. Маленькое. Живое. Желающее быть живым.        Чтобы окончательно не упасть в омут зла, она вспоминает. В частности, центром её воспоминаний становится Рюноске. Его редкая, но прекрасная улыбка. Своеобразная, но забота. Его сухие, всегда бледные и прохладные руки, которые иногда наносили ей удары по щекам, а иногда — дарили ласку и заботу. Она вспоминает его глаза. Серебристые, совсем не похожие на то, что он имел сейчас. Хигучи вспоминает их первую совместную ночь. Она не знала, что Акутагава может быть таким. Таким чувственным, нежным, аккуратным. Вспоминает, как он медленно, словно издеваясь, расстёгивал её рубашку. Пуговица за пуговицей. Вспоминает свои смущение, восторг, внутренние визги. Вспоминает его хрипловатый, тихий стон и свой — долгий, наполненный бо́льшим желанием. Вспоминает каждую деталь. Чтобы маленькое сердечко внутри неё продолжало биться. Хигучи плачет. Мысленно. Ведь тело не принадлежит ей. Она хочет бороться. Но так хочется отдаться сетям мрака. Прекратить наблюдать за этим представлением, закрыть глаза и уснуть, чтобы уже не проснуться. Но Хигучи продолжает поддерживать маленький, однако контроль в своём теле. Она, проработавшая в жестокой мафии несколько лет, ловит себя на мыслях о мольбе.        Она вспоминает. Вспоминает, как он позвонил ей ночью. Если бы не кашель, она бы, наверное, не догадалась, что это он. «Приезжай, Хигучи…» И она приехала. Бросила всё, наплевала на то, что завтра на работу. В этот раз он целовал её жадно. Прижимал к себе настолько близко, насколько это возможно. Всё что-то шептал, шептал, шептал… А на утро снова стал тем непробиваемым Акутагавой. Хигучи не была против. Она не закатила истерику. Если честно, она вообще растаяла от утреннего поцелуя в лоб и способность соображать испарилась примерно до обеда. Она привыкла. Днём — отчуждённый, холодный, не подпускающий к себе ни на шаг. Ночью — нуждающийся в любви, как никто другой. В её любви. И Ичиё давала ему эту любовь. Столько, сколько могла. А могла она много… Она размышляет о будущем. Что, если они не умрут? Вдруг они справятся? Как он отреагирует на то, что станет отцом? Уйдёт? Бросит её? Оставит одну? Хигучи не верит в это. Хигучи знает, что Акутагава не такой. Она всегда могла разглядеть в нём то, что никто не мог. И Хигучи знает, что должна бороться. Должна. Изо всех сил.

***

       — Мам, а папа любит меня? — Конечно, — женщина берёт маленького мальчика с серебристыми глазами на руки и смотрит в окно. Она смогла. Она дождалась конца. Вот только… Только Акутагаву нельзя было спасти. Он болел. Смертельно. А она и не знала. — Тётя Гин сказала, что я на него похож, — ребёнок смотрит на маму. В его глазах детский интерес. Любопытство. И только. — Тётя Гин права, — Хигучи улыбается. Их сын действительно копия Рюноске. — Ты у меня такой же безусловно красивый, сильный герой! — она подбрасывает малыша на руках, а тот заливается хохотом. Возможно, когда-нибудь она расскажет всю правду. Но сейчас ему хватит и этого. А она обрела причину жить дальше. Без Акутагавы-старшего рядом, но с Акутагавой-младшим на руках.