твой человек

      Пытаться разобраться в перемещениях во времени, казалось, намного легче, чем в том, что творится в голове. Именно так Паша и думал, когда встретил Никиту.       Никита страшный. Не только тем, что его тело изуродовано шрамами, или то, что он в отличной физической форме. Нет… Дело не в этом. Точнее, не только в этом.       От него веет чем-то опасным, страшным; смотря на него кажется, что он в любой момент может сорваться с места и всадить отточенными движениями тебе нож в спину или горло. Его голос строгий и поставленный, а в этих механическая отголосках речи, которую сейчас с трудом можно назвать голосом в полном понимании смысла этого слова, нет ни капли сомнения.       Вершинин должен бояться — это совсем неудивительно. Он должен был бы бежать куда подальше — поверить Антонову, забрать документы и улететь куда угодно, а не верить Никитиным словам и прочему, что он говорит и делает. Но проблема в том, что с самой первой их встречи он словно на невидимом поводке.       И самое удивительное — ему не страшно.       Вместо того, чтобы заходиться в панике, подвергать все слова нового знакомого критике, Вершинин совершает, наверное, одну из самых фатальнейших ошибок — верит ему. Потому что если на его друзей Никита производил впечатления бандита из тех самых фильмов (чего уж говорить о Гоше, который даже думать в рациональность не хотел), то Паше рядом с ним почему-то становилось спокойно. То, как должно быть.       — Ему станет лучше, если он отдохнет и выпьет таблетку.       Никите не надо просить два раза — Паша подчиняется беспрекословно, возвращаясь на пассажирское место. У его напарника, если это можно так назвать, какая-то странная магия обаяния. Он не выглядит красиво — Паша сам видел эти ужасные шрамы на его лице, скрытые под маской — но это ничуть не отталкивало.       — Не делай глупостей, и дай ей время.       Никита смотрит тяжело, и Паша лишь отводит взгляд, сжимая в руках конфетку, что им выдавали на взлете.

● ● ●

      Дурные (по мнению Вершинина) мысли лезут в его голову еще в самолете. Парень, у которого отбоя от девушек нет, взглядом сверлит Никиту, пытаясь понять хотя бы что-то, что творится в его мыслях.       — Я бы мог пошутить, что у меня стоит специальный глушащий аппарат, но и ты не экстрасенс. Хочешь что-то спросить — лучше это делать напрямую, а не делай во мне дыру своим взглядом.       Этот голос отрезвляет и успокаивает одновременно. Становится как-то даже неловко, Паша ловит себя на мысли, что Никита его на лет десять, наверное, старше, но производит абсолютно другое ощущение, чем тот же самый Костенко.       «Его надо бояться» — орёт все в подсознании. Связи, чтобы сделать документы; управление самолётом; такие огромные знания — всё это и пугает, до дрожи в коленях как-то. Никита — неизведанная загадка, которую Паша очень хочет разгадать, однако эта загадка твёрже металла, и говорить настоящие причины и мотивы он не собирается.

● ● ●

      В какой именно момент всё идет по одному месту — никто не знает. Лужи крови, крики, предсмертная агония: Паша думает, что он снова не успел. Никита матерится внутри себя, словно это проигрывающий сценарий раз за разом — только в этот раз наяву. Он тянет Вершинина куда-то в сторону, где они могут отсидеться, пускай тот и молит о том, чтобы вернуться и забрать ребят.       Проблема в том, что им уже никто не поможет.       И когда в какой-то подворотне, среди грязных баков с мусором Павел валится на Никиту словно мешок с чем-то тяжелым, сгребает его в охапку и орет, что есть мочи, говоря, что тот виноват, то Никита не издает ни слова. Ни оправдания, ни просто извинений, ничего.       Хотя нет.       Говорит.       — Мне очень жаль.