Однажды в книге

Звуки рога, которые донеслись до нашего слуха, были вовсе не теми спасительными звуками, возвещавшие о прибытие послания с требованием освободить пленников из Торкилстона. Да, это было послание, но вовсе не от свинопаса Гурта и шута Вамбы. Несчастный шут так и остался лежать мертвым посреди злосчастного леса, а о Гурте можно было лишь догадываться. Мост через ров с водой вновь опустился и в замок прибыл посланник — он принадлежал ордену Храма и судя по его виду, очень торопился разыскать Буагильбера. Нам с Ребеккой кое-как удалось разглядеть его в окно. Лица посланника не было видно, но одеяния были присущи посланникам тамплиеров. Его тут же впустили в главный зал, а Фрон де Беф приказал своим слугам разыскать самого грозного рыцаря. Тайное послание было не той самой ниточкой, которая вела бы к спасению. Урфрида сообщила только о том, что Буагильбер пришел сначала в ярость, но когда прочитал послание, он был настолько рад, что кинул тугой кошель посланцу, а сам тут же написал ответ и запечатал письмо своим перстнем. Посланник тут же отправился в обратный путь, а храмовник не приминул налить себе полный кубок вина и еще долго беседовал с бароном, всячески выражая свое удовольствие. Более ей разузнать не удалось. И вновь прошел еще один день в ожидании и неопределенности. А потом еще день, и еще.

***

Прошла неделя. Целая неделя плена, страха, неизвестности и безысходности. Никто не спешил вызволять пленников, никто не посылал странных писем барону Фрон де Бефу, никто не хватился пропавших саксов, так же как и никто не выдвигал нам никаких условий и до сих пор ни Ребекка, ни Айвенго, ни я — не знали, что на самом деле задумали норманны, что стало с Ровеной, да и живы ли саксы и Исаак. Мои отчаянные попытка хоть что-либо разузнать не увенчались успехом, каждый раз Буагильбер злобно фыркал и лишь бросал свою любимую фразу через плечо, что не мое это дело. Тем временем, Айвенго постепенно приходил в себя, а его раны мало-помалу затягивались. Благодаря тщательным стараниям и не дюжими усилиям Ребекки, рыцарь смог вставать на ноги и делать несколько шагов без нашей помощи, но как только приходил кто-нибудь из стражи, чтобы принести еду и питье, Уилфред тут же ложился на свое место и прикрывал глаза, делая вид, что его силы по-прежнему не вернулись и он не представляет никакой опасности. Урфрида старалась нам помочь и делала то, что было в ее силах, чтобы разузнать об остальных пленниках, но единственное, что ей удалось узнать к началу следующей недели, что саксы и Исаак живы, но барон вовсе не собирается их выпускать. Что же касалось леди Ровены, то о ней и вовсе не было никаких вестей, даже о том, в какой части замка ее держали. В моей голове назрел вопрос — а жива ли прекрасная саксонка? И находится ли она в Торкилстоне как и мы или де Браси все же увез голубоглазую красавицу в Нормандию? Чего же добивается Реджинальд? И чего хочет храмовник? Почему никто больше не интересуется нами? Неужели мы так и останемся здесь, в Торкилстоне? Останемся пленниками навсегда, подобной несчастной Урфриде? Но какой в этом толк — неужели Фрон де Беф хочет сломить нашу волю, просто измотав голодом и страхом? Голова моя отказывалась найти приемлемый ответ. Догадки так и остались догадками, а время безжалостно утекало, сочилось и убегало будто песок сквозь пальцы. Приближалось осень и вечера и ночи становились все холодней. Отныне холод и голод стали неотъемлемой частью жизни. Провизии нам приносили все меньше, а чистая вода и вовсе стала роскошью. А у меня оставалось все меньше и меньше времени — лекарство заканчивалась и я с ужасом стала думать, что еще неделя-другая и конец мой не за горами. Даже Ребекка с ее искусством врачевания уже не в силах будет помочь. Только одна мысль никак не хотела покидать мою голову — жив ли свинопас Гурт? Среди пленников его не было. Удалось ли ему уйти живым? Он не бросит своего господина в беде? Не упал ли он замертво как Вамба на той проклятой дороге? Нет. Его тела не было и среди погибших слуг. Это и была та самая маленькая надежда на спасение, которая укоренилась и никак не хотела отпускать. Через день все неожиданно изменилось, когда дверь нашей тюрьмы отворилась и вновь в комнату вошел рыцарь ордена Храма сэр Бриан де Буагильбер. На этот раз лицо его было спокойным, а вот глаза приобрели какой-то странный оттенок не то грусти, не то рыцарь был чем-то озабочен, но радоваться чему-либо точно было рано, храмовник пришел вовсе не для того, чтобы выпустить нас на свободу.  — Ступай за мной. И не думай мне перечить. — Бриан сразу же дал понять, что больше не допустит глупости и опрометчивости как было в первый раз. — Если посмеешь выкинуть еще какой-нибудь шутовской фокус, я за себя не ручаюсь.  — Куда ты меня ведешь? — спросила я. Страх прошел, бояться было бессмысленно и просто надоело.  — Я все тебе потом объясню, а пока забери свои вещи и ступай за мной. Немедленно! — глаза храмовника вновь вспыхнули от нетерпения.  — Нет, я не пущу ее! — выкрикнула Ребекка, хватая меня за руку. — Либо мы уйдем все вместе, либо тебе придется нас убить, но я не отдам тебе… Храмовник не дал ей договорить, а резко и грубо прервал благородный порыв целительницы.  — Еще как отпустишь, если и вправду сохранила остатки разума! Ты ведь неплохо знаешь лекарское ремесло — вот и занимайся своим делом, пока сэр Уилфред не отправился к пра-отцам! — Бриан вынул меч из ножен и направил острие прямо на меня.  — Хорошо, я пойду с тобой, но сделай милость, скажи — жив ли Исаак и остальные? Они живы? — твердо ответила я, высвободив свою руку из рук Ребекки и потянулась к своему мешку с вещами. Рюкзак у меня отобрал один из стражников, предварительно выпотрошив все содержимое. Для него оно не представляло никакой ценности, а вот сама вещичка пришлась, видимо, ему по-вкусу. За это мне удалось выторговать цело ведро чистой воды, которую можно было пить.  — Саксы и еврей живы. — сухо ответил Буагильбер, пристально оглядывая Ребекку и лежавшего у окна Уилфреда.  — И? Какой выкуп за них хочет получить твой дружок-разбойник? — моя дерзость опять шла впереди.  — А вот это уже не твое дело и отвечать я не намерен. Саксы сами способны заплатить за себя выкуп, как и старый еврей, возможно, ему удастся выкупить и свою дочь. Но все это не коим образом не касается тебя, моя красавица — ты всегда принадлежала и принадлежишь мне. Пошли. Ты и так заставила ждать меня слишком долго. — Бриан хмурился и вновь его губы дрогнули, а лицо исказилось судорогой. Спорить и дерзить храмовнику дальше было бесполезно, только злить его и ничего больше. Я закинула на плечо мешок с нехитрым скарбом и попрощалась с Ребеккой взглядом. Храмовник вложил свой меч в ножны и схватил меня за руку. Когда дверь позади захлопнулась, а в скважине вновь повернулся ключ, но уже с другой стороны, холод пробежал у меня по спине. Неизвестность пугала больше, чем тюрьма. Бриан взял факел, который заранее принес с собой, и потащил меня куда-то в глубь замка.

***

Шли мы долго, пересекая многочисленные темные извилистые коридоры Торкилстона, кое-где освещенные факелами. Бриан тащил меня за собой, словно тряпичную куклу, так легко и бесцеремонно. Миновав большой красивый зал с высокими стенами и весящими на них гобеленами, изображавшими сцены битв и охоты, множеством оружия и щитов, храмовник вновь устремился вверх по узкой каменной и довольно извилистой лестнице, которая, наконец-то, привела нас в его покои. Крыло замка, где располагались комнаты хозяина Торкилстона, а также его друзей-норманнов, было совершенно иным. Здесь явно потрудились не саксонские зодчие. Темные низкие комнаты сменялись залами с высокими изящными колоннами, большой очаг с резной решеткой, многочисленные богатые тканые гобелены и другие украшения, представленные по моде того времени, составляли разительный контраст со старыми комнатами замка, которые были построены еще до завоевателей и некогда принадлежали саксонским танам.  — Проходи и сядь ближе к очагу, а то замерзнешь… Не хватало еще, чтобы ты напустила на себя хворь. — буркнул храмовник и бесцеремонно толкнул меня во внутрь своих покоев, которые ему отвел Фрон де Беф. Сама комната была довольно просторной с узким окном, прикрытым резными ставнями, но рисунок, столь умело выполненный, служил не только красивым элементом, но и упором для какого-либо вида стрелкового оружия. Широкая низкая кровать под роскошным бархатным расшитым балдахином служила своеобразным украшением и говорила о том, что хозяин этого замка не скупиться на внутреннее убранство. Бриан, привыкший к тяготам походной жизни, похоже спал на полу рядом с горящим камином — я заметила развернутое ложе, состоящее из шерстяного тюфяка и нескольких одеял, небрежно брошенных поверх, свежие простыни и множество подушек — вот все, что переставляло настоящую постель Буагильбера. Неподалеку стоял небольшой столик, такой же резной как и оконные ставни. На нем стоял кувшин с вином, кувшин с водой, рядом лежал нож для нарезания мяса и хлеба, а также блюдо с фруктами и копченой олениной.  — Что же ты собрался делать со мной? Запороть до смерти? И где Гуго, твой оруженосец? Где Болдуин? — растерянно спросила я, когда Бриан запер дверь и сел напротив горящего камина напротив меня.  — Слишком много вопросов, мой птенчик. — улыбнулся Бриан, придвигаясь ближе. — Гуго жив, не беспокойся, я вовсе не собирался забивать насмерть собственного оруженосца, да и к тому же, из Гуго выйдет славный рыцарь. Он и Болдуин отбыли по моему приказу в одну из наших орденских прецепторий — Темплстоу, главой которой состоит мой близкий друг и собрат во Христе, Альберт де Мальвуазен.  — Мальвуазен? — я сделала вид, что удивлена.  — Да, ты не ослышалась — он младший брат Филиппа. Они оба мои близкие и давние друзья. — ответил Бриан, отстегивая свой плащ. Белое полотно легло тяжелым покрывалось на дубовую лавку у камина.  — Я должен уехать, в скором времени, открылись новые обстоятельства… — продолжал Буагильбер, немного взволнованно и словно подбирая верные слова. — Ты поедешь со мной. Обсуждать свое решение с тобой, либо с кем-то еще я не собираюсь. — прибавил он, расстегивая пояс с ножнами и вытягивая ноги ближе к огню. — А как же… — я не успела договорить фразу, как храмовник подлетел ко мне и заключил в свои железные объятия, целуя шею и плечи.  — Как я скучал по тебе, одному Господу только известно. — зашептал Бриан, не выпуская меня из своих рук.- Зачем ты сбежала… Впрочем…я и понимаю почему… И готов простить тебе дерзость и неповиновение… — следующий поцелуй не дал мне ответить.  — Пусти! Пусти… Сейчас же! — вскрикнула я, как только Буагильбер дал мне такую возможность, оторвавшись от моих губ.  — Хорошо, хорошо, я не буду… Только не бойся меня. Я не причиню тебе вреда, вернее, я больше не причиню тебе того, что уже натворил… Но прошу, не убегай. Выслушай меня, прежде, чем отвергать и отказываться от того, что я хочу тебе предложить. — Бриан опустил меня и жестом пригласил присесть рядом с горящим камином.  — Зачем ты привел меня сюда? Сколько еще ты и Фрон де Беф намерены держать нас с плену? — я все еще не могла прийти в себя после бесцеремонного напора храмовника и была готова к тому, чтобы в любой момент постараться дать ему отпор, пусть даже ценой собственной жизни, но мне больше не хотелось стать безвольной жертвой Буагильбера и его прихотей.  — Не перебивай меня, а выслушай. — голос рыцаря был серьезным, а его глаза были задумчивыми. Мне ничего не оставалось, кроме как согласиться, дверь-то все равно была заперта на ключ. Я кивнула и приготовилась слушать «лучшее» в жизни предложение.  — Я вовсе не такой, каким ты меня видишь… — голос Бриана казался уверенным. — Мое положение требует от меня решительных действий. Возможно, в скором времени, я стану тем, кому могут позавидовать короли всей Европы. Остается совсем немного…  — А какое я имею отношение к всему этому? — невольно вырвалось у меня.  — Все очень просто, мой птенчик. — продолжил Бриан, расшнуровав завязки нарукавников и небрежно бросив их на стол. — Мне нужна женщина.  — Рыцарю оредна Храма? Женщина? Серьезно? А почему бы не гарем какого-нибудь восточного султана? Да и сам ты мало отличаешься от своих восточных слуг. — перебила я. — Видимо, годы, проведенные в Палестине, сделали свое дело…  — Не перебивай меня! — резко прервал меня храмовник. — Ты не справедлива ко мне, приписывая мне деспотичность, но в чем-то ты оказалась права. Я провел в Палестине около двадцати лет и, парой, думаю, что именно там я жил по-настоящему и именно там мое место… Орден дал мне все, все то, чем я жил до сих пор и… Я хотел потолковать с тобой вовсе не об этом. Как я уже упомянул, мне нужна женщина. Не для женитьбы, как ты верно заметила, рыцарь-храмовник не может вступать в барк — это было бы серьезным преступлением, но иметь возлюбленную не возбраняется и подобный грех легко искупить в любой исповедальне нашего ордена. Ведь сам блаженный Августин призывал закрывать глаза на незначительные мужские проступки, а если сам святой нашей матери-церкви просит строго не порицать ее верных служителей, то и мне, как ее верному защитнику не стоит пренебрегать подобным правилом. Бриан налил себе немного вина и пристально поглядел на меня, а его губы вновь тронула лукавая улыбка.  — Если бы Бог назначил женщину быть госпожой мужчины, он сотворил бы ее из головы, если бы — рабой, то сотворил бы из ноги; но так как он назначил ей быть подругой и равной мужчине, то сотворил из ребра.* Если я не ошибаюсь, святой Августин говорил и об этом. — ответила я на выпад Буагильбера, который явно не ожидал подобного ответа.  — Вот уж действительно — ты не перестаешь меня удивлять. Значит, я не ошибся… — Бриан вновь придвинулся ко мне чуть ближе, отставляя кубок. — Кто твои родители? Наверняка, благородное происхождение трудно долго скрывать как и то, что ты не та, за кого хочешь себя выдать. — Я же уже говорила, что не шпионка и не подосланная Ричарда или его людей. — я отодвинулась от рыцаря, но храмовник не сбавлял напор, придвигаясь еще ближе.  — Знаю, но я вовсе не об этом. — Бриан улыбнулся и на этот раз взял меня за руку, но осторожно, словно боялся спугнуть или причинить боль. — Кто ты на самом деле и откуда? Я вижу, ты слишком образована для женщины из здешних мест, даже для знатной дамы — все это через чур… Клянусь, я не выдам твоей тайны.  — Пожалуй, стоит рассказать правду, но она будет настолько странной, что если бы я услыхала подобное — вряд ли бы сама поверила, но все так и было… — вздохнула я и посмотрела в темные искрящиеся глаза храмовника. — Только позволь спросить тебя — зачем я тебе нужна на самом деле? Ты ведь можешь заполучить любую женщину, даже знатного происхождения. Уверена, многие дамы почтут за честь стать твоей любовницей и найдут в этом выгоду для себя.  — Откровенность за откровенность — усмехнулся Бриан, кивнув в знак согласия. — Справедливый обмен. Хорошо. Буагильбер встал и отошел к окну, будто обдумывая что-то или не зная с чего лучше начать разговор.  — Она была дочерью мелкопоместного дворянина из Бордо. Все их состояние заключалось в жалком винограднике и тощем клочке земли… — наконец-то начал Буагильбер, вглядываясь в темное вечерние небо. — Аделаида… Аделаида де Монтемар… Сколько ночей я провел в слезах оплакивая свою несчастную любовь к ней. Сколько пролитой крови в ее честь, сколько невероятных опасностей и подвигов я совершил, чтобы заслужить любовь и снисхождение этой гордой девицы! А чем она мне отплатила?! Когда я вернулся к ней со славой и почестями, купленных ценой своей пролитой крови, оказалось, что она вышла замуж! И за кого? За ничтожество… За какого-то мелкого гасконского дворянчика, не известного даже за пределами своего жалкого поместья! Он и меч-то держать не мог… Все было напрасно. Она не только разбила мне сердце, но и опорочила мою честь как воина и рыцаря. Мои подвиги и перенесенные опасности не имели для нее никакого значения, а сам я ей никогда не был нужен. В то злосчастное время я потерял и своих родителей: мать умерла за долго до моего приезда, а отец… Отец скончался после моего возвращения, будто ждал, чтобы взглянуть на своего единственного сына в последний раз… Похоронив его в родовом склепе наших предков, я не нашел ничего лучшего в этом мире, как вступить на пусть мести. " — А вот это уже похоже на правду.» — подумала я.  — И что ты сделал? — робко спросила я, боясь прервать храмовника.  — Отомстил. Страшно и жестоко. — проговорил Бриан, медленно поворачиваясь ко мне. — Но моя месть обрушилась на меня самого — я растоптал остатки того светлого и искреннего чувства, и больше уже не испытывал ни жалости, ни раскаяния, окончательно погрязнув в грехах. Наконец, я нашел для себя выход — орден Храма. У ног своего настоятеля я сложил все права на самостоятельность, свою свободу, отказавшись от независимости, привязанностей и всех радостей жизни. Но подобное положение открыло мне возможность не только мстить своим врагам, но и занять положение выше, чем то, коим довольствуются короли.  — Что ты с ней сделал? — я догадывалась, что месть его была ужасной и покалечила судьбу не только самой Аделаиды, но, возможно, всей ее семьи. Он замолчал на какое-то время и продолжал смотреть на меня в упор, почти не мигая. Вдруг, чуть пошатнувшись, храмовник закрыл лицо руками, будто стыдился произнести вслух рассказ о дальнейших своих прегрешениях. — Я поступил с ней не лучше, чем с тобой… Ты спрашивала, почему я никогда не отпущу тебя? Так знай же — ты… Твое лицо, твой взгляд, улыбка — ты с ней одно лицо! Я чуть с ума не сошел…! — наконец-то проговорил Бриан, взглянув на меня совершенно другими глазами. Он вновь подошел ко мне порывистыми шагами и присел рядом, продолжая свою речь. — Тогда, на лесной дороге, когда мы с приором ехали в Ротервуд… Когда я увидел тебя, подумал, что это сам Сатана смеется надо мной или Господь наказал за мои грехи, подослав в видениях тебя. Я уже ничего и никого не слышал, все, что было рядом — померкло, а рядом была лишь ты.  — Но я не она — не та женщина, что разбила когда-то твое сердце. Наверняка, ты не раз смог в этом убедиться и понять. — тихо ответила я, осторожно и мягко, чтобы не разозлить рыцаря.  — Да, ты не она и я признаюсь, рад такому исходу.- улыбнулся Бриан и вновь погладил меня по щеке, как в первый раз. — Ты смелая, отважная и не сможешь предать… Не сможешь предать и забыть тех, кого любишь. Поэтому я и решил предложить тебе честную сделку: я отпущу Ребекку и похлопочу о старом еврее перед Фрон де Бефом, раз они для тебя что-то да значат, но с условием — ты останешься со мной.  — «Это… Это не возможно, я… Я ведь не игрушка и не принадлежу этому миру! — мне стало страшно от того, что шансы на свободу тают со скоростью ветра, поднявшегося за окном и бушевавшего, в ожидании настоящей бури. Где-то вдалеке молнии прорезали темно-синее небо, предвещая грозу.  — Твой черед. — Откровенность за откровенность, ведь таков был наш уговор? — Бриан не отступал и видимо, решил идти до конца. Деваться было некуда и мне пришлось рассказать все, как бы странно и нелепо не выглядел мой рассказ. Храмовник слушал с интересом, но когда я упомянула о книгах и «диковинных» приспособлениях, Бриан перекрестился, настолько искренне и правдиво, как, наверно, никогда еще не делал с тех пор как вступил в орден. Закончив рассказ, я умолкла и больше не знала о чем говорить и что делать. Храмовник по-прежнему сверлил меня глазами и кажется, сам едва ли мог поверить в странную историю оборванки из леса. Он поднялся на ноги и вздохнул, прохаживаясь по комнате туда-сюда, словно стараясь осознать все услышанное. — Я не знаю, что мне делать теперь. Именно сейчас, когда ты держишь меня в плену и возможно, подобная отсрочка подобна медленной казни. — произнесла я, понимая, что эта жалкая попытка вряд ли убедит Буагильбера отпустить меня. Храмовник хмурился. — Чего бы ты хотела? — спросил Бриан, сложив руки на груди и глядя на меня с вызовом.  — Просто… Просто вернуться в мой мир. — ответила я, поджав губы, еле сдерживая напросившиеся слезы. — Мир в котором я жила и в который уже никогда не смогу вернуться… Я согласна с теми условиями, которые ты предложил, только не трогай Ребекку и пощади несчастного старика! Они и вправду спасли мне жизнь.  — Возможно, наступила пора научиться жить в новом мире? — ответил храмовник, помолчав с минуту. — Что ж, у тебя есть время подумать — до завтрашнего вечера, а сейчас, Амет принесет нам ужин. Тебе нужно поесть и хорошенько выспаться. Будешь ночевать в моей комнате — тебя никто не тронет. А завтра… Завтра я жду твоего правильного ответа. Не беспокойся, о твоей маленькой тайне никто не узнает. Спустя некоторое время Амет принес ужин, а Бриан сам зажег новые свечи и подогрел вино. Выбор, который предоставил мне храмовник, был сродни приговору, а мое положение и вовсе казалось теперь безвыходным. Но голодный желудок неприятно урчал, а сил спорить или бороться не было. Усталость и голод взяли свое. Если бы Господь и впрямь сотворил женщину равной мужчине, он сотворил бы ее из того же материала, равного, а не из его отдельных костей и плоти…