And it's evil

      Хотелось бы мне иметь силы сбежать, но я ощущал лишь боль. Повсюду. Кажется, психопатка уничтожила во мне остатки человечности. Надежду на то, что хоть что-то будет хорошо.       Я чувствую спиной холодный металл хирургического стола, запах нашатыря или чего-то другого еще более едкого. Тело ослабло настолько, что я не могу шевелить ни руками, ни ногами. Только чувствую, что лежу пластом, и меня пытаются привести в чувство.       — Тайлер, давай, мальчик, — твердит доктор, вкалывая мне что-то, отчего моё сердце начинает стучать быстрее.       Почему-то перед глазами всё плывет, и я вновь вижу её, но другую. На ней нет привычного оскала и маски слепой ненависти.       — Ты снова здесь, — шепчу я ей вполголоса, словно боюсь, что кто-то услышит нас. Она касается моей щеки своей ладонью и смотрит на меня, роняя слезы на белую простынь, которая почему-то лежит на мне.       — Тайлер. Зачем именно так? Где мы? — слышу я глухое эхо.       — Не понимаю. В смысле? — спрашиваю я, пытаясь разобрать смысл её слов.       — Я скучала. Обними, — приказывает она, словно мы хоть когда-то обнимались. Будто я уже делал это раньше. И в этом был хоть какой-то смысл?       — Не могу. Я не чувствую рук, — говорю я, обреченно глядя на себя, словно со стороны.       — Ладно. Тогда я, — молвит она, прижимаясь к моей груди щекой. — Рано или поздно, Тайлер.       — Не понимаю, Уэнсдей. Что происходит?       — Приходи в себя. Нам пора уходить, — зовет она меня, пытаясь запутать еще сильнее. И я уже вообще нихрена не понимаю.       — Ты в моей голове. Ты сидишь там потому что я ощущаю вину перед тобой, но это пройдет. Это совершенно точно пройдет, — шепчу я, как заведенный, и меня тошнит от собственных дешевых речей.       — Тайлер. Я здесь. Нам нужно бежать, — твердит напряженный голос, и я не сразу понимаю, что начинаю ощущать собственные пальцы на руках.       — Давай уже, Галпин, не будь девчонкой, — поторапливает она, словно мы с ней друзья.       Моё тело сильное. Оно сильнее, чем они думают.       — Эпинефрин в твоей крови. Сейчас или никогда, — слышу я прерывисто, и моя кожа начинает сереть. Кости трещат, глаза увеличиваются, я слышу крики Мари и своего доктора и просто срываю с себя всё, направляясь хрен знает куда. Темные коридоры. Будто подвальное помещение. Разве может быть операционная так глубоко внизу?       Я бегу дальше и понимаю, что выход один — подниматься по главной лестнице.       И именно там я вижу окно, в которое, не задумываясь, прыгаю и разбиваю стекло к чертям, падая с третьего этажа. Но Хайду это не страшно.       Страшно только мне. Я уже не понимаю, что я делаю.       Сижу в темном лесу и громко дышу, как загнанный зверь, слыша чьи-то шаги по осенним, шуршащим листьям.       — Это я, — протягивает она мне какие-то вещи, и я совершенно растерянно смотрю на нее в ответ, закрывая глаза.       — Какого черта?! Этого просто не может быть, — твержу я, прикрывая глаза ладонями и тру веки до ярких вспышек под ними.       — Галпин, не испытывай моё терпение. Одевайся. Нам далеко идти, — бросает она на землю толстовку и остальное.       Я недоверчиво смотрю на неё, но всё же одеваюсь, осознав, что я конченый псих. Скорее всего, я проснусь в своей камере завтра в полном душевном разломе.       Она тянет меня за руку. Я впервые вижу, чтобы она держала кого-то за руку. Это странно.       — Идем. Быстрее, — тащит она меня сквозь густые ветви деревьев. На улице так темно, что я почти не вижу ее со спины. Черная одежда и волосы сливаются с этой темнотой.       — Куда мы? — кое-как выдавливаю я, послушно следуя за ней, в ожидании хоть каких-то объяснений.       — Здесь есть дом неподалеку. Там тебя не будут искать, — твердит она, настойчиво шагая вперед, и я окончательно путаюсь в своих мыслях. То она мучила меня, то помогает. Это какой-то сюр. Я точно спятил.       — Какой еще дом? Почему мы идем туда? Что ты здесь делаешь, и зачем вообще пришла? — я почти уверен, что говорю сам с собой посреди густого леса.       — Тайлер. Если ты не заткнешься и не поторопишься, то вновь окажешься в камере. Ты этого хочешь? — смотрят на меня ее бешеные глаза. Она выглядит как сумасшедшая, хотя нас здесь двое.       — Ладно, хрен с тобой, идем, — прибавляю я шаг, ощущая как она сильнее сжимает мою ладонь. Я не верю в существование какого-то загадочного дома, но через полчаса тернистого пути, мы приходим к нему, и я замираю, пока она идет дальше и торопливо забирается по скрипучей лестнице. Я морщусь от увиденного. Не понимаю, что со мной не так. Она резко оборачивается.       — Ну, ты идешь? — наклоняется она и достает запасной ключ из-под коврика на входе.       — Что это? Откуда ты знаешь про это место? И зачем привела меня сюда? — осматриваю я помещение, проходя за ней. Внутри даже есть электричество. Тусклый свет единственной лампочки в гостиной и плотно завешенные шторы не позволяют разглядеть дом снаружи.       — Он чей-то? — в дополнение спрашиваю я.       — Садись, — толкает она меня на диван, и усаживается рядом, достав из рюкзака какие-то склянки.       — Что ты делаешь? — искоса смотрю я на неё, пока она слезает с дивана, настойчиво стаскивая с меня кофту и встает передо мной на колени, притягивая ближе к себе. Холод ее ладоней будит во мне всё самое темное.       — Будет больно, — говорит она, делая какой укол в область плеча. И я ощущаю легкое покалывание.       — Что это? — спрашиваю я, морщась, так как не люблю иглы.       — Лидокаин, — говорит она, достав скальпель, и я дергаюсь.       — Не бойся. Это необходимо. Я аккуратно, — твердит стальной голос, достав спиртовую салфетку. Она протирает ею моё плечо и делает небольшой разрез. Хоть лидокаин действует, но мне всё равно больно.       — Что ты?.. — я смотрю на то, как она берет пинцет и аккуратно достает оттуда какую-то очень маленькую штуку.       — Это еще что такое?! — спрашиваю я в панике. Она бросает её на пол и давит тяжелыми ботинками, отчего снизу раздается характерный хруст.       — Чип, по которому за тобой наблюдают, — говорит она, заставляя меня вылупиться на неё круглыми глазами, пока она заматывает мою руку бинтом.       — Это всё чушь какая-то. Чипы, галлюцинации, побег, этот дом. Я точно спятил, — говорю я, наблюдая за ней. — И ты. С какой стати ты помогаешь после того, что между нами произошло?       — Я не обязана объясняться. И мотивы у меня свои, — отрезает она бинт ножницами и завязывает его. — Вот так. Готово. Одевайся. Здесь холодно. Я принципиально не зажигала камин, чтобы не вызвать повышенное внимание к дому.       — И что мы будем делать? Ночевать здесь? — спрашиваю я, оглядываясь.       — У тебя есть идеи получше? — спрашивает она, напряженно глядя на меня.       — Прости, но я не верю тебе. Не понимаю, какого хрена здесь делаю. Сначала твой дружок приходит ко мне, теперь это, — дергаюсь я с дивана.       — Стой, что? — хватает она меня за грудки.       — Что? — спрашиваю я в ответ.       — Кто к тебе приходил? — задает она вопрос даже грубее, чем обычно.       — Ксавье, — отвечаю я, и ее лицо мрачнеет от услышанного.       — Ладно. Ложись спать. Завтра поговорим. Ты слабый, а это плохо для нас с тобой, — вновь непонятно утверждает она, вгоняя меня в замешательство.       — Черт. Прости, но я хрен усну, ведь вообще ничего не понимаю. Где я. Что ты здесь делаешь и прочее. Как ты вообще узнала, где меня держат? — спросил я, закутываясь в какое-то покрывало, что лежало на диване.       — Тайлер. Если честно, я вообще не собираюсь ничего тебе объяснять. Если тебе здесь не нравится, можешь валить обратно в психушку. Тебе там всегда будут рады, — выплевывает она как издевку.       — Тогда зачем всё это? Ты снилась мне. Или же это были галлюцинации, не знаю, — задумываюсь я, глядя на то, как она сидит напротив в одной черной толстовке и брюках.       Я приподнимаю свою руку вверх вместе с покрывалом.       — Вместе будет теплее, — говорю я в ответ на ее изумление.       — Мне не холодно. Можешь не стараться, — резко обрывает она, укладываясь на здешнюю кушетку. — Завтра утром я схожу за едой. Ты, должно быть, голодный.       — Знаешь, всё это попахивает каким-то жутко странным похищением, — говорю я, удивленно вскинув брови.       — Похитители держат жертву насильно, я же не держу тебя здесь. Ты можешь уйти хоть сейчас. Я сказала, у меня свои мотивы, — отрезает она с надменным видом.       — И ты… Не думала обо мне… За эти два месяца? — спрашиваю я в растерянности.       — Прошло четыре, Тайлер. И да, я думала. Но не в том ключе, о котором ты говоришь.       — Ты же знаешь, что я жалею о том, что сделал? — сам не знаю, зачем говорю ей это. Похоже, что ей действительно наплевать.       — Ага, — соглашается она без эмоций и закрывает свои красивые глаза.       Я ложусь напротив. И понимаю, что она засыпает. Довольно быстро. Лежа на спине и сложив руки иксом на груди. Я еле слышно встаю и укрываю ее своим покрывалом, возвращаясь назад, и, отворачиваясь к спинке того самого дивана, отключаюсь тоже.       Около семи утра я просыпаюсь, но рядом никого нет. Я оглядываю комнату и думаю о том, что пришел сюда сам. В этот странный, жуткий дом с привидениями.       Здесь реально холодно, и я думаю, что днем нужно хорошенько протопить его. Закинув пару дров в камин и разжигая костер, я беру колун и иду во двор заготавливать дрова. Но, когда делаю это, понимаю, что вновь слышу звук осенней листвы, что хрустит под чужими ногами. Она всё-таки стоит здесь. С пакетом в руках. И надменно смотрит на меня.       — Опрометчиво с твоей стороны, — говорит она, направляясь в дом, и я иду за ней, вытирая со лба капли пота.       — Почему? — спрашиваю я в ответ.       — Нас ищут, где по-твоему будут искать первым делом? — спрашивает ее холодный тон, и я качаю головой.       — Дыма не видно. Ветер сейчас имеет другой курс. Никто ничего не заметит, а так хоть дом к вечеру согреется. Ты где была? — задаю я вопросы, ощущая, что дико хочу есть.       — Принесла тебе нормальной еды. Платила наличкой. Ни с кем не говорила, — протягивает она мне стакан кофе из Старбакс и пакет со всякой фастфудовской хренью, которую я не ел, казалось, уже сотни лет.       — Я пиздец, какой голодный, так что, извини, — говорю я, вытаскивая из упаковки огромный бургер и начинаю есть его как гребанное животное. Аддамс даже немного улыбается, глядя на это.       — Мы говорили про Ксавье вчера, — спрашиваю я, пережевывая пищу.       — Я не видела его с тех пор, — надкусывает она булочку с сосиской, глядя на меня.       — С тех пор? — интересуюсь я, не понимая, о каком моменте идет речь.       — Со времен, как тебя забрали, — говорит она, заставив меня странно поëжиться.       — Но он говорил абсолютно другое, — уверяю ее я.       — За что купила, за то и продаю, — отрезает она сразу же.       — То есть, Ксавье не было в Неверморе? Я думал он никогда не бросит это заведение, — недоверчиво произношу я, — Боже, это лучшее, что я ел за в свою жизнь.       — Тебе так кажется, — с ехидством смотрит она. — Спроси лучше, была ли я там. Нет, не была.       — Погоди. То есть, это ты бросила Невермор? Зачем?! — поражаюсь я, услышав это.       — Тайлер, просто ешь, ладно?! — психует она, направляясь в дом и оставляет меня в замешательстве.       Я молча стою там с набитым ртом, пока она уходит, и даже не собираюсь идти за ней, пока не съем всё, что она принесла. Просто потому что дико хочу жрать. И мой желудок похож на бездонную яму, куда я швыряю всё подряд, лишь бы заполнить пустоту.       Через полчаса я захожу внутрь, она безмятежно сидит на диване и читает какую-то книгу, поджав ноги под себя.       — Согрелась? — спрашиваю я первое попавшееся и присаживаюсь напротив. Я понимаю, что бесполезно допытывать, она нихрена мне не скажет. Что-то случилось после моего задержания, и я не знаю, что.       — Да, ты был прав. Я отошла через задний двор на безопасное расстояние, дыма не видно, зато в доме стало комфортнее, — заявляет ее тонкий голосок, даже не поднимая взгляда.       — Хорошо. Слушай, Уэнсдей. Мы ведь не будем сидеть здесь вечно, да? Может расскажешь, что это за чип? Кому он принадлежит? — поднимаю я с пола остатки и рассматриваю маленькую металлическую деталь.       — Клинике, в которой тебя держали, — коротко отвечает она, взглянув на меня.       — Ладно, уже лучше. А почему меня держали именно там? — спрашиваю я следом.       — Потому что там держат таких, как ты. Там держали и твою маму, — отвечает она, и меня словно обливают ледяной водой.       — Ты что-то знаешь о моей маме? — подкатывает ком к моему горлу.       — Немногое, — скупо говорит она.       — Я вообще… Могу тебе доверять? — задаю я вопрос, присев перед ней на колени на деревянный скрипучий пол, глядя прямо в глаза.       — А я тебе? — отвечает она тем же.       Наши взгляды пересекаются, и мне кажется, что лампочка в комнате, наконец, выдает напряжение в 220, ибо светит ярче.       — Если я скажу «да», разве ты поверишь? — вспоминаю я наш последний настоящий разговор.       — Нет, — сухо говорит она, глядя на мои губы. Блядь. Как же хочется её поцеловать.       — Вот именно, — отвечаю я, встав с колен, и разрываю зрительный контакт. Интересно, где мой отец? Почему он не приходил? И что ей известно? Но слишком много вопросов за раз могут её оттолкнуть.       — Давай я посмотрю плечо, — звучит заинтересованность в её голосе, и я покорно подхожу ближе. Почему-то это уже похоже на традицию. Она с какими-то медицинскими предметами в руках, и раздетый я, но на этот раз она просто закатывает рукав моей футболки, мышца на моем плече непроизвольно дергается от напряжения.       — Расслабься, — касается она моей руки, посылая импульсы по всему моему телу. Такая сосредоточенная. Снимает повязку и обрабатывает рану, которую сама же и оставила. Аккуратно, я не спорю. И пробирает до костей, но вместе с тем… Слегка… Некомфортно. Я будто её подопытный кролик.       — Всё нормально. Обработаю и сделаем новую повязку, — говорит она, метнув взгляд на моё лицо. — Если нас ещё не нашли, значит, не знают, где искать.       Я молчу и лишь сглатываю слюни от тесноты этого помещения. Мне вдруг резко становится душно, когда она так близко. Да вдобавок я слышу её сердце. Настолько отчетливо, и она так спокойна. Словно хирург на операции. Что это? Особая техника дыхания? С моей хронической тахикардией явно не сравнить.       — Не пялься на меня, — слышу я и понимаю, что действительно пялюсь, как конченный идиот. Не хватает только залить всё слюнями.       — Извини, — осекаю я себя, стараясь не смотреть, и бросаю взгляд на пол.       — Необязательно быть таким услужливым. Особенно сейчас, когда я знаю тебя настоящего, — отрезает она, открывая баночку и промакивая ватный диск.       — Но вот он я. Я не притворяюсь. Не здесь и не сейчас, — отвечаю я максимально честно и ощущаю, как она с остервенением выплескивает спирт на мою руку, отчего наступает дикое жжение вокруг.       — Аааауч! С ума сошла?! — дергаюсь я, принимаясь дуть на рану, но она сидит с невозмутимым лицом.       — Нужно было обеззаразить, — ведëт она плечом.       — Но не в таком же количестве, блин! — рявкаю я, пока Хайд внутри начинает шевелиться. Я буквально его чувствую. И порой у меня ощущение, что она меня провоцирует.       — Не ной. Это всего лишь небольшой порез, — твердит холодный голос, и я непроизвольно дергаю её за руку, придвигая лицом к себе. Настолько близко, что чувствую теплоту её дыхания. Всё-таки живая. Настоящая. А не кукла, которой хочет казаться. Цвет её кожи больше напоминает мертвеца, но я-то уже знаю тепло её губ. Твою мать, что со мной происходит. Мне кажется, я поймал белочку. И лежу где-то, сам не понимая, что творится вокруг. Мы слишком разные, и в то же время слишком одинаковые. Я думаю об этом уже несколько секунд, а она всё ещё находится возле моего лица. Но я боюсь делать что-то, настолько, что меня потряхивает. Она точно ощущает моё волнение. Точно сравнивает реакции наших тел. И пока я думаю, она снова тянется ко мне. Секунда. Две. Три. Я ощущаю вишневый вкус её мягких губ. Мы даже дышим в унисон, и я касаюсь кончиками пальцев её шеи, притягивая ближе. Вообще не понимаю, что со мной происходит, но меня пугают настойчивые движения её языка внутри. Потому что я ощущаю нездоровое желание. От макушки до пят одним мощным ударом в сердце. Целуй меня. Целуй ещё. Я приоткрываю глаза и вижу, что она держит свои закрытыми, это так бесконечно странно, словно она доверяет мне. Впервые в жизни я целую девушку, которую настолько презираю, боюсь, ненавижу и ещё сотни тысяч глаголов, противостоящие одному… Тому, в который я не верю сам. Тому, который никогда не произнесу вслух.