Люди, попавшие в шторм

      Порой жизнь в лагере невольно напоминала Леа то время, когда она, будучи ребёнком, только-только начинала постигать ремесло оружейника у наставника Фиста. В гильдии, в общей для всех учеников и младших подмастерьев большой спальне почти невозможно было надолго остаться в одной. Став взрослее, Леа сначала перебралась в небольшую комнату под самой крышей в доме одной вдовы, что та сдавала за сотню золотых в месяц, а потом и вовсе обзавелась своим собственным жильём. И лишь тогда в полной мере смогла ощутить, как необходимо ей порой побыть в одиночестве.       Совсем как сейчас, когда дикая магия буквально бурлила под кожей. Жаркой, удушливой волной она подкатывала к самому горлу Леа, металась и рвалась наружу. Жаждала обрести форму. Неважно, какую, неважно, как. Лишь бы выбраться, лишь бы освободиться из слишком тесного, слишком ограничивающего её человеческого тела.       Дикой магии, в конечном счёте, всё равно, на чьи головы она обрушится.       Не всё равно лишь самой Леа. И сейчас она боялась, что взорвется даже от случайного прикосновения к Плетению.       Зря она не стала ставить новую палатку после того случая. Леа отчаянно хотелось полежать немного в темноте. Остаться наедине с собственными мыслями. Остыть. Усмирить эту дьяволову неуправляемую силу, что она с рождения была вынуждена носить в себе! Но вместо этого Леа металась по лагерю, не зная, куда себя деть, чем занять руки и как заглушить терзающие её злость и обиду хоть на мгновение!       Пока Гейл возился с приготовлением ужина, а Карлах и Шедоухарт отогревались после прогулки по болоту у костра, Леа с головой забралась в сундук и принялась перебирать имеющиеся у них «трофеи». Артефакты и зачарованное оружие, свитки заклинаний и флаконы с зельями, всё, что ещё может пригодиться их отряду в бою, она тщательно рассортировала и разложила по отдельным мешкам и кошелям. Ещё Леа отобрала те вещи, которые намеревалась продать первому попавшемуся торговцу, который готов будет заплатить за них хоть парочку монет. А затем перемерила все сапоги.       Уборка в доме и мастерской, сортировка ингредиентов для зелий и эликсиров, упорядочивание цифр в счётных книгах — обычно это всегда помогало ей справиться даже с самыми сильными эмоциями. Отвлечься, направить мысли и тревоги в другое русло… Обычно, но не сегодня.       Потому что ни одна пара треклятых сапог ей так и не подошла!       Варить зелья в своём нынешнем состоянии Леа не рискнула: алхимия ошибок не прощала и требовала исключительной ясности ума и сосредоточенности. Того, чем Леа сейчас никак похвастаться не могла. В конце концов, она решила выпустить пар самым простым и проверенным, «дедовским» способом. Вооружившись посохом, Леа отправилась к тренировочному манекену.       Где-то через четверть часа тренировки, большей похожей на простое избиение безликой деревяшки к Леа подошла Лаэзель. Понаблюдав немного, гитьянки презрительно цокнула язычком и спросила:       — Кто учил тебя сражаться, колдунья?       — Никто, — ответила Леа, тяжело выдохнула и занесла посох для нового яростного, но не очень умелого удара. — Никто не учил меня сражаться. Защищаться — да, учили. Сражаться — нет. И я не колдунья!       …Один из наёмников, охранявших их караван в путешествии по Рашемену, как-то раз от скуки предложил Мастеру «погонять немного рыжую малявку, чтоб знала хоть, куда бить, если в подворотне прижмут». Мастеру эта идея понравилась, а вот наёмник, когда понял, что она даже деревянный меч толком в руках удержать не способна, очень быстро пожалел о своём решении. Таких отборных ругательств Леа не слышала даже от наставника Фиста, когда кто-то из учеников случайно уронил ему на ногу молоток. После, немного успокоившись, наёмник велел Леа самой выстругать себе посох из куска валежника, и на каждом привале заставлял тренироваться с ним. Леа ненавидела эти «уроки». Ненавидела, но терпела. Упрямо, до кровавых мозолей.       Потому что Мастер их одобрял…       — В настоящем бою, — безжалостно заключила Лаэзель, — ты была бы уже мертва. Не единожды.       — Очень любезно с твоей стороны, Лаэзель, это заметить, — сквозь зубы процедила Леа. Тот наёмник то же самое ей говорил, постоянно. — Но в настоящем бою я использую магию.       — Хвала Влаакит, — фыркнула гитьянки. И достала из-за спины точно такой же, как у Леа, боевой посох: — Становись против меня. Я покажу тебе, как сражаются настоящие воины!       Опешив, Леа замерла и едва не пропустила удар от механической руки тренировочного манекена. Увернувшись буквально в последний момент, она с сомнением произнесла:       — Это плохая идея, Лаэзель. Тебе хватит и одного неосторожного удара, чтобы убить меня.       — Даю слово, я воскрешу тебя, если это случится, — уголки губ гитьянки едва заметно дёрнулись в подобие улыбки. — Сможешь достать меня хотя бы один раз — и получишь величайшую награду!       — Какую? — кисло спросила Леа и смиренно приняла оборонительную стойку.       — Я тебя похвалю, — серьёзно пообещала ей Лаэзель.

***

      Чародейка злилась. И полвечера носилась по лагерю туда-сюда, мельтешила, суетилась, перетряхивала всё их небогатое имущество. А потом и вовсе с какого-то дьявола взялась за боевой посох, которым чаще сбивала плоды с деревьев, чем чьи-то головы. При этом она так старательно не смотрела в его, Астариона, сторону, что не оставалось сомнений, на кого именно она злится.       Астарион тоже злился. И на авернову чародейку, пожалевшую какого-то гурца, и на самого гурца, сумевшего выследить его ортон знает в скольких лигах от Врат Балдура. И, самую малость — всего лишь крупицу! — на самого себя.       За то, что позволил себя остановить. Увести прочь и оставить за спиной угрозу, которая теперь, неизвестно сколько, будет висеть над ним как склянка с алхимическим огнём на тонкой нити паутины…       За то, что испугался. Что разглядел его тень за спиной охотника. Тень Касадора, что даже сейчас, когда он, благодаря личинке, свободен как никогда за двести лет, продолжает заслонять ему солнце…       И за то, что, пусть и на мгновение, но позволил себе поверить в то, что хоть кто-то будет на его стороне просто так…       Вот только, в отличие от их лидера, которой, похоже, это чувство было в новинку, Астарион хорошо знал вкус злости. И не собирался из-за подобной мелочи рушить собственный план.       Он, в конце концов, соблазнит эту дурынду, нравится ей это или нет! И ему тоже…       Только подождёт немного, когда она перестанет настолько яростно избивать несчастное чучело.       Решив отвлечься, Астарион со всем возможным комфортом устроился на подушках в своей палатке и листал утащенную у Гейла книгу. «Магия Плетения» оказалась на редкость толковым и понятным чтивом, что называется, для начинающих. Не то чтобы Астарион когда-либо мечтал стать магом, но в его ситуации любое преимущество только на руку. Гейл вон постоянно трещит с чародейкой о Плетении, а та так внимательно слушает, будто что-то понимает в его мудрёных объяснениях!..       Непонятный шум отвлёк Астариона от чтения, и он, отложив книгу, недовольно выглянул наружу сквозь полог палатки. Представшая его взору картинка ему более чем понравилась: Лаэзель гоняла чародейку по полянке вокруг общего костра. Хорошо так гоняла, с огоньком, методично и безжалостно нанося удар за ударом. Чародейка поначалу пыталась бить в ответ, но быстро оценила разницу в их физической силе и перешла в глухую оборону, всё больше уклоняясь от атак. Скакала она ловко, выносливости — или скорее упрямства — ей тоже хватало. А вот боевого опыта — нет. В какой-то момент Лаэзель сделала простой обманный манёвр, чародейка инстинктивно увернулась, сделала шаг назад и получила удар-подсечку по ногам. Коротко вскрикнув, она завалилась на спину. И осталась лежать на земле, тяжело и прерывисто дыша, прижав к груди свой собственный посох, словно какой-то щит. Недовольно цокнув языком, Лаэзель что-то ей сказала, чародейка в ответ лишь застонала и, скрестив руки на груди, похоже, прикинулась мёртвой. Гитьянки презрительно фыркнула и оставила чародейку лежать, где лежит.       Довольно хмыкнув, Астарион уже хотел выбраться наружу и с самой очаровательной улыбкой поинтересоваться, не нужна ли их лидеру помощь, лечебное зелье там или свиток воскрешения, но ушлый волшебник его опередил! Оказавшись рядом, Гейл что-то обеспокоенно прокудахтал, точно наседка, протянул руку и помог подняться чародейке на ноги. Потом ещё и осмотрел её так придирчиво, с ног до головы, недовольно покачал головой и «заботливо» помог стряхнуть пыль с одежды.       Закатив глаза, Астарион плотнее задёрнул полог.       Интересно, чародейка просто глупа или действительно настолько наивна, что ничего не замечает?

***

      — Хм… Должна признать, волшебник, твоя стряпня довольно… сносна. И весьма питательна. После неё я всегда чувствую себя полной сил.       — Боги, Лаэзель, ты шутишь?! Да я до конца жизни только б его стряпню и ела! Это ж обалдеть как вкусно! Лучшая похлёбка в моей жизни! А жаркое какое! Это мясо словно боги готовили! Гейл, а добавочки не будет?       — Я бы тоже не отказалась. Только, будь так любезен, не клади мне грибы.       — Терпение, дамы, терпение. Не наседайте так на бедного волшебника, — едва сдерживая улыбку, Гейл вскинул руки в оборонительном жесте: — Сейчас всё будет.       Щедро, с горкой наполнив три протянутых к нему миски едой, он бросил вопросительный взгляд на Леа, но та лишь отрицательно покачала головой. Пристроившись на краешке бревна, она выглядела усталой и глубоко задумчивой. И ела без привычного аппетита.       Что не помешало ей, покончив с ужином, как всегда, предложить свою помощь.       Перемыв все плошки и котелки, они устроились друг напротив друга у большой кастрюли с водой и принялись вместе чистить картошку, которую Гейл намеревался приготовить завтра.       Наблюдая какое-то время за движениями её пальцев, Гейл негромко произнёс.       — Ты, должно быть, очень искусный мастер.       Леа удивлённо подняла голову. В свете костра её глаза казались одинаково тёмного цвета. Чуть нахмурившись, она спросила:       — Почему ты так думаешь, Гейл?       — Кожура, — указал кончиком ножа Гейл. — Ты срезаешь её не полосками, а завитками. Словно хочешь вырезать какой-то узор на клубне.       Леа изумлённо приподняла одну бровь и посмотрела на свои руки. И тихонько, почти очаровательно выругалась:       — Дьявол! — и, словно оправдываясь, добавила: — Это привычка. Оружие, украшенное резьбой, лучше продаётся. Но это вовсе не значит, что я хороша в этом! Вот мой наставник — совсем другое дело, у него настоящий талант! Видел бы ты его работы, Гейл… Это… почти как магия. Настоящие чудеса из дерева! И это несмотря на во-о-от такие ручищи! Мастер часто подшучивал над ним из-за этого. Говорил, что, если Высокий Дом Чудес когда-нибудь решит установить новую статую Гонда, ваять её нужно непременно с наставника Фиста…       Гейл невольно улыбнулся, наблюдая за тем, как воспоминания оживили её лицо и голос, её саму. И, помедлив немного, рискнул задать один, давно интересующий его, вопрос:       — Видимо, он многое значит для тебя. Твой наставник. Ты довольно часто его вспоминаешь. Но, полагаю, твой Мастер значит для тебя ещё больше?       Леа согласно кивнула. И, продолжив чистить картошку, немного меланхолично произнесла:       — Меня вырастила торгово-ремесленная гильдия, Гейл. Там, во Вратах Балдура. Я была совсем ребёнком, когда Мастер… принял меня. И всем, что у меня есть, я обязана людям гильдии, что учили меня и заботились обо мне многие годы.       — Но сейчас, — как можно мягче, как можно деликатнее постарался озвучить свою догадку Гейл, — сейчас ты ведь не состоишь в ней, так? В этой гильдии.       Неочищенная картофелина выскользнула из пальцев Леа и шлепнулась в кастрюлю с громким, слишком громким «бульк!».       — Это… не секрет, — протянула Леа, спокойно, почти равнодушно, но от Гейла не укрылось, как она напряглась, как чуть сильнее стиснула рукоять ножичка, которым так искусно чистила картошку. — Но я никогда не говорила об этом. Напрямую, по крайней мере. Как ты…       — …как я догадался? — закончил за ней Гейл. — «Леа, свободная торговка из Врат Балдура». Именно так ты представилась мне в нашу первую встречу. И ты всегда так представляешься. Насколько я знаю, это довольно древняя традиция. С самого основания Врат лишь те из торговцев и купцов могли называть себя «свободными», кто не был связан ни трудовым договорам, ни контрактом о найме с кем-либо из аристократов. И именно они, если верить некоторым историкам, первыми стали объединяться в гильдии…       Леа молчала. На какое-то мгновение Гейл пожалел, что вообще начал этот разговор, но отступать было поздно.       Он хотел знать о ней больше. И не только как о чародейке и своём товарище по несчастью.       — Ты называешь себя «свободной торговкой», но никогда не называешь своей фамилии. Если у тебя её нет, вместо неё ты бы говорила название своей гильдии, сразу после имени. Если, конечно, ты всё ещё состояла бы в ней…       Проведя пальцами по лицу, словно снимая с него невидимую паутину, Леа грустно улыбнулась.       — «Леа Люкрес, свободная торговка из Брат Балдура», — тихо и… горько произнесла она. — Мне всегда нравилось, как это звучало.       — «Люкрес», — повторил за ней Гейл, смакуя, пробуя это слово на языке. — У гильдии, что тебя вырастила, очень красивое название.       И, поддавшись порыву, он подался вперёд, желая ободряюще коснуться её, но случайно задел и едва не опрокинул кастрюлю между ними.       Повисло неловкое молчание.       — Кхм, но был ещё один… признак, — смущённо откашлявшись, продолжил Гейл.       — И какой же какой? — спросила Леа. В глаза ему она, почему-то, больше не смотрела.       — Кольцо. А, если точнее, перстень. Перстень-печатка. Знающие люди легко могут определить по нему, какое место в иерархии гильдии занимает тот или иной торговец или ремесленник. В Уотердипе мастера, состоящие в гильдиях, носят свои печатки здесь, — Гейл указал кончиком ножа на свой левый мизинец, а затем — на руку Леа. — Полагаю, во Вратах та же традиция. Ты достаточно долго носила кольцо на своём пальце, раз от него остался такой широкий и отчётливый след. Но сейчас… кольца нет.       — Ты очень наблюдательный, Гейл, — выловив из кастрюли неочищенную картофелину, Леа продолжила счищать с ней кожуру. В этот раз без завитков. — Кольцо было. Когда-то. Я была Младшим мастером, но это было давно. Меня исключили из «Люкрес». Теперь я сама по себе. Полагаю, ты хочешь узнать, как это произошло…       — Ты не обязана мне ничего говорить, — твёрдо, пусть и не без лукавства, отрезал Гейл. Каким бы сильным не было его любопытство, здравый смысл и обычная человеческая порядочность требовали унять его и просто ждать. Если, нет, когда они станут чуть ближе, Леа сама ему обо всё расскажет. Гейл был в этом уверен. И тогда это признание будет куда весомее и искреннее, чем то, что он может получить он неё сейчас.       И свяжет их куда сильнее.       В конце концов, из гильдии не исключают всего лишь за уклонение от налогов.       Леа выдохнула. Как показалось Гейлу, облегченно.       — Спасибо, Гейл. Я благодарна тебе. За понимание и…       — …Какие интересные беседы вы здесь ведёте. Наедине, вдвоём. Вы ведь не против, если я присоединюсь к вам? — раздался за их спинами насмешливый голос.       Гейл едва не застонал в голос: Астарион! Адова сера, какой дьявол его сюда принёс?! Что ему стоило продолжать сычевать в своей палатке?! Гейл ведь даже глаза закрыл на то, что вампир самым подлым образом стащил у него именно ту самую книгу, которую он как раз сегодня хотел подарить Леа! В надежде, что хотя бы один вечер этот проходимец не будет ошиваться поблизости!       — Так тебя исключили из «Люкрес», радость моя? Не хило, — присвистнув, Астарион бесцеремонно взобрался на бревно рядом с Леа и окинул её таким взглядом, что уже Гейл вцепился покрепче в собственный кухонный нож. — А говорят ещё, что чародеям везёт. Да ты у нас настоящая неудачница! Признавайся, что ты натворила? Спалила склад с шёлком из Амна? Натравила мефита на сборщика податей? Соблазнила сына своего грандмастера?       — Астарион, — предупреждающе произнёс Гейл и обеспокоенно посмотрел на Леа. Она, словно не замечая появления вампира, продолжала методично чистить картошку. А вампир не замечал самого Гейла.       Он смотрел только на Леа.       — Что, не угадал? — невинно захлопал ресницами — вопиюще, несправедливо длинными для любого приличного мужчины! — Астарион и сделал вид, что глубоко озадачен: — Тогда, рискну предположить, что ты сама покинула свою гильдию. Я ведь прав, не так ли, дорогуша?       Леа молчала, продолжая делать вид, что ничего не слышит. А вот у самого Гейла внезапно мороз пробежал по коже: Плетение вокруг них резко сгустилось, и температура воздуха как будто стала немного ниже.       — Неужели тебе не понравилось то, что твоя гильдия — твоя бывшая гильдия, я хотел сказать! — продалась, прошу прощения за каламбур, Гильдии? — вампир, конечно же, ничего этого почувствовать не мог. И упивался собственной желчью. — И не надо на меня так смотреть, мой дорогой Гейл! Чтобы испепелить меня одного взгляда тебе недостаточно. И разве это секрет? Или ты не знал? Что, правда, не знал? Тогда я просвещу тебя, раз уж наша очаровательная лидер не сделала этого раньше. Видишь ли, дорогой мой Гейл, «Люкрес» — это не какая-то там рядовая, мелкая гильдия. Это весьма крупная и уважаемая во Вратах Балдура гильдия. И, до недавнего времени, весьма влиятельная. «Люкрес» торгует всем, от провианта до ювелирных изделий, но основной доход её — оружие. Но самым ценным её активом всегда была — знаю, ты не поверишь, когда услышишь, но это правда! — это безупречная репутация! Думаю, даже ты, о наш многомудрый волшебник, понимаешь, насколько эта гильдия всегда была лакомым кусочком…       — Хватит! Мы сейчас же прекратим этот разговор!       Гейл хотел не сказать это — приказать! И, если понадобится, подтвердить свои слова магией, но… не смог. Плетение, всегда так охотно отзывавшееся на его даже самый мимолётный зов, Плетение, легкое как пёрышко, как вуаль, вдруг стало тяжёлым и вязким, словно патока.       И пугающе холодным. И этот холод предупреждающе обжёг ему пальцы, едва он потянулся к нему.       Но хуже всего было то, что личинку, этого отвратительного паразита, так плотно обосновавшегося в сознании Гейла, похоже, тоже «заинтересовал» этот разговор. Закопошившись, она «услужливо» предлагала Гейлу заглянуть в память Леа. Осторожно, исподтишка. Всего-то и надо что немного усилий, немного концентрации, крупицу любопытства.       Она дразнила его, подсовывая обрывки чужих воспоминаний, словно ярмарочный зазывала — бульварную книжку с непристойными картинками…              …Жар. Безжалостный, невыносимый жар. Тот, от которого плавится металл и рассыпается дерево. Тот, от которого обугливаются кости, а кожа слезает с черепа рваными лоскутами.       И крик. Такой громкий, почти нечеловеческий крик. Ты глохнешь от этого крика. Человек напротив тебя корчится, он сгорает заживо под твоей твёрдой, не дрожащей рукой. Он скулит, извивается, рыдает кровавыми слезами, молит о пощаде, сыплет угрозами и проклятиями и снова умоляет. Но ты не отпускаешь его. Не отпускаешь, пусть на тебе самой виснут чужие руки, десятки чужих рук.       Тебя пытаются оттащить от него.       Ты не колеблешься. Ты не отступаешь. Он предал вашего Мастера. Твоего Мастера.       И это — его расплата…              …Усилием воли, которой ему, как любому волшебнику, было не занимать, Гейл подавил паразита и загнал обратно, подальше, в самый тёмный уголок своего мозга. И как мог, попытался спасти ситуацию. Своим самым спокойным, вкрадчивым, тем голосом, которым он говорил лишь с матушкой в минуты её душевных волнений, Гейл произнёс:       — Леа, подай мне, пожалуйся, кастрюлю. Я думаю, нам вполне хватит той картошки, что мы уже начистили, дня на два.       Это подействовало. Леа вздрогнула, отложила нож в сторону, потянулась к кастрюле… и замерла, поражённо уставившись на собственные руки.       От кончиков её чуть посиневших пальцев к локтям бежали инистые морозные узоры.       Заметив это, вампир демонстративно неодобрительно покачал головой, и сам протянул Гейлу кастрюлю с картошкой.       Гейл едва сдержался, чтобы не надеть её на его белобрысую голову.       — Итак, на чём я там остановился? — как ни в чём не бывало, продолжил Астарион. — Ах да, «Люкрес», «Люкрес»… В последние годы у этой гильдии появились «небольшие» проблемы. Сначала скоропостижно скончался их прежний грандмастер, затем его преемник оказался то ли бездарным управленцем, то ли, наоборот, слишком ретивым и амбициозным, но итог всё равно один: «Люкрес» связалась с Гильдией. Вот тебе и безупречная репутация! Схлопнулась в один момент! Ох, сколько же слухов ходило об это в своё время…       Последнюю фразу вампир протянул довольно, почти мечтательно, словно предавался приятным воспоминаниям. И, всё ещё глядя только на Леа, заключил:       — Ну так что, радость моя, так и будешь отмалчиваться? Или поведаешь нам, как всё было на самом деле. Уверен, это просто душераздирающе жалостливая история…       — …Гейл, не надо, — голос Леа, спокойный — невероятно, удивительно спокойный! — рассёк повисший вокруг них тяжёлый воздух, словно меч. Стиснув кулаки, Гейл пристыжено опустил глаза. Уже готовое сорваться с языка заклинание «Удар молнии» так и осталось непроизнесенным.       Как бы сильно он ни желал в этот момент испепелить проклятого вампира, Гейл слишком хорошо понимала: Леа никогда не одобрит и не поблагодарит его за такую «помощь».       Она всё ещё глядела на свои руки. Так, словно не верила, что всё это действительно происходит с ней, а не с кем-то другим. Затем Леа подняла голову, закрыла глаза и сделала очень глубокий и медленный вдох и такой же — выдох. Раз, второй, третий. От её дыхания валил пар, но с каждым мгновением Плетение вокруг них становилось всё легче, всё теплее. Всё привычнее.       Она смогла взять под контроль свою дикую магию, и, будь они одни, Гейл обязательно похвалил бы её за это.       Правда, то, что произошло дальше, едва не выбило почку у него из-под ног.       Повернувшись к вампиру и, впервые за этот вечер, посмотрев прямо в его бесстыжие глаза, Леа произнесла:       — Ты неправ только в одном, Астарион: ничего душераздирающего в этой истории нет.

***

      …Душно. Шумно. Ярко.       Слишком много голосов и света вокруг. Слишком мало воздуха, чтобы дышать полной грудью.       В комнате горят десятки светильников, и ты болезненно щуришься, силясь удержать плывущую перед глазами картинку. Большая комната, длинный стол в центре. Это Малый зал собраний, здесь всегда собираются лишь Старшие мастера гильдии, лишь те, чьё мастерство и умение в торговле не вызывает сомнений, а слово — имеет вес. Здесь тайно или явно решаются все внутренние и внешние дела гильдии.       И во главе этих собраний и этого стола всегда был Мастер.       Ты безотчётно крутишь на левом мизинце большой перстень-печатку. Ты кожей ощущаешь чужие взгляды людей вокруг, случайные и намеренные, неодобрительные и сочувственные. На тебя косятся, но никто так и не решает заговорить с тобой.       Прошло больше шести месяцев, а ты всё ещё носишь траур.       Это первое собрание всех ремесленников и торговцев гильдии после смерти Мастера. Здесь не только Старшие мастера, но и Младшие, и подмастерья и даже некоторые из учеников. Ты мысленно, мимолётно отмечаешь, что могла бы быть там, за столом, среди Старших. Собравшийся в прошлый раз совет гильдии решил, что ты достаточно преуспела и в торговом, и ремесленном деле. Что ты достаточно готова, чтобы получить звание Старшего мастера. Тебе оставалось лишь найти своего первого подмастерья и преподнести щедрые дары храму Вокин и Высокому Дому Чудес.       Это было за неделю, до того как…       Внезапная тишина оглушает. Ты поднимаешь взгляд.       Новый глава, новый… грандмастер, Бастиан, встаёт из-за стола и делает знак рукой. Он берёт слово. Ты стараешься слушать его, но почти не слышишь.       Твой Мастер мёртв. И Бастиан никогда его не заменит.       Бастиан. Амбициозный, смелый, талантливый. Мастер всегда его выделял и хотел, чтобы ты выделяла тоже. Наверное, того же он хотел и от своего преемника.       Ты всегда стараешься слушаться Мастера и не признаёшься, даже себе, что скорее терпишь Бастиана, чем действительно ладишь с ним.       Как и он — тебя.       Слова, много слов. Бастиан плетёт их искуснее, чем волшебники — заклинания. И говорит о том горе, что постигло их всех.       — …Господин Льенар был опорой гильдии «Люкрес». Это невосполнимая потеря…       Тебя мутит.       «Мастер Льенар!», — хочешь прокричать ты. «Не господин, а Мастер! И он не был опорой, он был самой гильдией, это он создал её! Даже сейчас она носит его имя!».       Ты молчишь. Ты всего лишь Младшая. У тебя нет права голоса.       — … Поверьте, мне тяжело далось это решение. Но иного выхода я не вижу. Отчаянные времена требуют отчаянных решений. Грандмастер Кина сделал нам весьма щедрое предложение…       Дрожь пробегает по твоей спине. Тебе знакомо это имя.       Грандмастер Кина. Девятипалая.       Гильдия.       И ты понимаешь, начинаешь понимать.       Бастиан замыслил предательство. Поэтому они здесь, все они.       — Ты хочешь продать нас Гильдии, мальчишка?! — наставник Фист почти рычит и бьёт кулаком по столу, и по гладкой деревянной поверхности бежит трещина. — Да Льенар бы в гробу перевернулся, если бы услышал это!       — Старший мастер Абрагам, — Бастиан недовольно сдвигает брови. — Я бы просил вас впредь воздержаться от подобных дерзких высказываний. И дерзкого поведения тоже. Господин Льенар мёртв, а мы — нет. Без поддержки Гильдии нам не выстоять. Этот Горташ снесёт нас, как море сносит песчаные замки. А мы должны уцелеть! Пережить эту бурю. И если сделка с Гильдией будет тому ценой, что ж… я готов пойти на это.       Он уже пошёл на это. Он уже всё решил.       Ты делаешь шаг вперёд, ты пробираешься ближе, в первые ряды, к столу. Вокруг лишь тревожные шёпотки-перешёптывания. Никто не спорит.       — Что потребовала от нас Гильдия? — наставник Фист зол, очень зол, но это бессильная злость. Смиренная дань собственной беспомощности.       — Не больше, чем от остальных своих союзников, — Бастиан пожимает плечами, просто, почти беспечно, и ты внутренне содрогаешься от этого равнодушия.       Союзники. «Люкрес» и раньше платила Гильдии за «защиту», в конце концов, по иному во Вратах Балдура вести торговлю невозможно. Но союзники… Союзниками Гильдия называет лишь тех, кто помогает вести ей собственные дела. Тех, кто повязан с ней не только золотом, но и кровью.       Ты думаешь о том, сколько времени пройдёт, прежде чем склады вашей гильдии заполнятся контрабандными товарами, а подвалы ваших мастерских станут местами тайных встреч воротил и криминальных авторитетов? Месяц, меньше?       Будь Мастер здесь, он бы убил его.       Ты веришь в это всей своей душой. Ты сама хочешь сделать это.       Все расходятся. Медленно, не сразу. Лишь Бастиан, наставник Фист и несколько Старших остаются. Ты ждёшь. Тебя замечают.       — А, Леа, — Бастиан не называет тебя Младшей. Тебе плевать на его пренебрежение к себе. — Ты что-то хотела? Нам ещё нужно обсудить кое-какие детали. Говори быстро и не задерживайся. И сними уже с себя… всё это. Ты позоришь нас. Даже госпожа Изора больше не носит траурные одежды.       Ты молчишь. Смотришь в его лицо. Отмечаешь, что он красив. И кожа белая как молоко…       — Я против, — слова легко слетают с твоего языка. — Если мы вступим в союз с Гильдией, то никогда от этого не отмоемся. И можем забыть о честной торговле…       — Леа, — Бастиан перебивает тебя. Трёт переносицу, то ли устало, то ли раздражённо. — Это Врата Балдура, здесь неуместно само словосочетание «честная торговля»…       — Мастер так не считал, — ты упрямо поджимаешь губы.       — Мастер теперь я! — голос Бастиана почти срывается на крик. Почти. — Господин Льенар сам выбрал меня своим преемником. И я не помню, чтобы спрашивал твоего мнения… Младшая.       Он хочет уколоть тебя этим. Задеть. Он тоже помнит тот разговор, что много лет назад, вы, двое молодых подмастерьев, случайно подслушали.       Тебе плевать, что он думает о тебе самой, «Люкрес» выше этого.       «Люкрес» превыше всего.       Ты глотаешь свою гордость. Ты отвратительна сама себе.       Ты просишь его:       — Мастер Бастиан, прошу вас, пересмотрите своё решение. Ради… господина Льенара. Ради всего, что он сделал для вас.       Бастиан смотрит на тебя. Сначала удивлённо, а потом — довольно. Ты догадываешься, о чём он думает.       — Леа, — голос наставника Фиста поразительно тих. — Хватит. Иди домой. Мы позже с тобой поговорим…       — Нет-нет, — скрестив руки на груди, Бастиан окидывает тебя оценивающим взглядом. — Теперь мне любопытно, что ещё она может сказать. Быть может, у нашей Младшей есть иные идеи, как не дать этому дьяволову Горташу нас поглотить?       Ты молчишь.       — Так я и думал, — вздохнув так, будто ничего другого он и не ожидал, Бастиан отмахивается от тебя, велит уйти. — Хватит тратить наше время, Леа.       — Я не стану частью Гильдии.       Ты говоришь это раньше, чем в полной мере осознаешь то, что сказала. То, что это значит. На тебя все смотрят. Наставник Фист неодобрительно качает головой.       — Тогда сними свой перстень и будь свободна, — небрежно бросает Бастиан. Слишком небрежно, чтобы скрыть своё самодовольство.       Ты инстинктивно касаешься левого мизинца. Перстень-печатка кажется тебе тяжёлым как никогда в жизни. Ты помнишь, как горд был Мастер, когда вручал его тебе.       Перстень со звоном летит на стол.       — Я не стану частью Гильдии, — ты повторяешь это, упрямо. Не Бастиану, не Старшим, не наставнику. Себе.       Бастиан довольно ухмыляется.       — ...Но и ты тоже.       Ты касаешься Плетения, и оно жжёт тебе пальцы. Ты делаешь шаг, ещё один и ещё. Пока Бастиан не оказывает от тебя на расстоянии вытянутой руки. И ты кладёшь эту руку на его красивое лицо, на его белую как молоко, щёку.       Бастиан не успевает ни отшатнуться, ни понять, что происходит. А, когда понимает, начинает кричать.       И ты ещё долго будешь слышать этот крик в своих кошмарах. Долго, но не вечно. Однажды он стихнет, бесследно и невозвратно. Ты будешь стыдиться этого поступка, но никогда, ни разу не пожалеешь о нём.       Ты и не такое сделаешь ради того, чтобы защитить то немногое, что у тебя ещё осталось. То немногое, чем ты дорожишь всем своим обугленным сердцем…              — …Я, конечно, догадывался, что ты, дорогуша, горячая штучка, — чуть откинувшись назад, Астарион довольно осклабился и пятерней убрал прилипшие ко лбу кудри, — но чтобы настолько…       — А ты мудак! — бессильно выругался Гейл.       Он явно чувствовал себя невольным виновником всего… этого. И, наверное, хотел сказать что-то ещё. Быть может, хотел утешить или успокоить её, но самой Леа не хотелось ничего из этого.       Ей хотелось лишь поставить точку во всей этой истории. И остаться, наконец-то, одной.       Как всегда.       — Надеюсь, я полностью удовлетворила твоё любопытство, Астарион? — она старалась спросить это спокойно, равнодушно. Но вышло горько, язвительно даже. — У тебя остались ещё какие-то вопросы ко мне?       — Ты его убила? — конечно, промолчать он ну никак не мог! И едва за это не поплатился: Гейл, всё же, не выдержал, и молния ударила в каких-то дюймах от вампира. — Полегче, волшебник! Не надо делать вид, что тебе самому это не интересно!       — Ты гнусный, мерзкий, бессовестный!..       — Не убила, — ответила Леа, пока с уст Гейла не сорвалось очередное заклинание. — Не успела.       Повисла тишина. Такая тяжёлая, что было слышно, как трещат поленья в костре. Вздохнув, Леа вытянула руки вперёд, к огню.       Ей всё ещё было невыносимо холодно, где-то там, где-то внутри.       — Бастиан… новый градмастер хотел выдвинуть против меня обвинение в покушении на убийство. Точнее, это хотела сделать его жена, сам-то он ещё долго, очень долго ничего не мог делать. Но её очень быстро… образумили. Старшие мастера. Предложили щедрую компенсацию и наняли лучших целителей. А управление гильдией на полгода взял на себя наставник Фист. Это не спасло «Люкрес» от Гильдии, но позволило наставнику внести… небольшие коррективы в уже заключенные договорённости.       «И не втоптать имя моего Мастера окончательно в грязь».       Пальцы вновь начали ощущать тепло, и Леа поднялась на ноги. К её чести, они почти не дрожали. Преувеличенно бодрым тоном она произнесла:       — Вот так и закончилась история торговки Леа Люкрес и началась моя! Но её я расскажу как-нибудь в другой раз. Время уже позднее, а завтра рано вставать. Я спать. Гейл, спасибо. За… всё.       — Всегда пожалуйста, — машинально отозвался Гейл и осёкся, опустил глаза. Сжал и разжал пальцы в кулак. Наверное, у него тоже были вопросы к ней, свои, но он так и не решился их задать. А Леа не решилась поднять на него глаза.       Она слишком боялась увидеть в них чужое презрение или стыд.       Ей хватало собственных.       Всё ещё не зная, что ей сказать, Гейл рассеянно пожелал ей спокойной ночи и, прихватив несчастную кастрюлю с картошкой, скрылся в своей палатке. Леа принялась расстилать лежанку, решив сегодня придвинуть её к общему костру немного ближе. Голова казалась совершенно пустой и слишком тяжёлой одновременно, и, помедлив, Леа впервые за это время ночёвок под открытым небом, в этой неприветливой глуши позволила себе вынуть шпильки из причёски и распустить волосы.       Удивительно, но от этого стало немного легче.       А Астарион всё продолжал вальяжно сидеть на бревне и прожигать её взглядом. Но, хотя бы, молчал.       Недолго, правда.       — Занятную историю ты нам поведала, дорогуша, — задумчиво протянул вампир. — Даже не знаю, что теперь о тебе думать…       «Думай, что хочешь!», — хотела огрызнуться Леа. — «А лучше вообще обо мне не думай! И в сторону мою не смотри! Хотя бы сейчас, хотя бы на какое-то время… оставь меня в покое!».       С трудом подбирая слова и сама не зная, зачем она это говорит, не осознавая в полной мере, кому она вообще это говорит, Леа произнесла:       — Мне… отвратительно причинять боль. Не важно, кому, невольно или… сознательно. Я ненавижу это. Но… это не значит, что я на это не способна. Доброй тебе ночи, Астарион.       Повернувшись к нему спиной, Леа улеглась на лежанку. Она устала, вымоталась и хотела даже не спать — провалиться в сон. Закрывая глаза, она могла думать лишь о том, каким долгим и скверным был этот день.       И, почему-то, о том, что Лаэзель её так и не похвалила.