Монтана

— Твою же мать, — пробормотала Монтана, глядя на острые колючки противоавтомобильной защиты, которые пропороли заднее колесо её Такомы. — Мать твою! Как она вообще могла этого не заметить? И кто раскидал здесь ежи?! Какому светлому уму это понадобилось и зачем? Она выпрямилась и устало потёрла затылок. Затем приметила что-то там, внизу, у самой земли. Монтана снова склонилась к колесу и нахмурилась. Она увидела обрывок цепи, намотавшийся на шину, и разочарованно прижала ладонь ко лбу, пылающему после долгого сна на солнце. Малышка, которую она выпустила из трейлера, смирно сидела рядом, тихонько поскуливая, словно всё хорошо понимала. Понимала, в какую задницу угодила её хозяйка. — Мы влипли, детка, — грустно сказала Монтана. — Здорово влипли. Придётся убить весь вечер на замену колеса, а может, и пол-ночи тоже. Чёрт! Сменить колесо на любой другой тачке не составило бы проблемы, но Такома был тяжеловат для Монтаны — и понадобилось бы много времени и сил на то, чтобы сменить шину на запасную, а день уже клонился ко второй половине. Поднявшись и отряхнув руки, Монтана свистнула Малышку, которая тут же притащила ей свой мячик, надеясь, что хозяйка всё же немного поиграет с ней. — О нет, Малышка, полежи пока тут, — вздохнула Монтана и полезла в просторный багажник Такомы, чтобы достать домкрат и баллонный ключ, а ещё — тяжеленную запаску. Сняв свою новенькую толстовку, чтобы не испачкать, и оставшись в одном только коротком топике и джинсах с низкой посадкой, Монтана кое-как справилась с запасной шиной, перевалив её через край багажника, хотя при этом здорово сбила дыхание и раскраснелась. Затем, вытерев пот со лба рукой, она пригляделась к ней… — Твою мать, — вновь выругалась Монтана, глядя на разорванное колесо. — Мать твою, чтоб тебя! Вот же чёрт! Других слов у неё не нашлось: было чувство, что шину кто-то разорвал новенькую, целенькую камеру в клочья. Как это случилось? Она не понимала и остолбенела, изумлённо глядя на свою запаску. Такое чувство, словно её выпотрошили ножом. Побелев, Монтана присела на топляк неподалёку и закусила костяшки пальцев. Что теперь ей делать? Куда деваться? У неё даже нет ничего подходящего, чем можно было бы залить дыру в уже порванной цепью шине и кое-как доехать до каких угодно отдыхающих вон там, пониже вдоль реки… Вдруг её охватила надежда, она встала. Ну точно, эта троица! Они собирались устроить барбекю. Если это так, и они всё ещё здесь, всё не очень уж и плохо. «Откуда ты знаешь, плохо или нет, — вдруг с запинкой подумала она и вздрогнула. — А что, если это сделали они? Они появились здесь — и вот у тебя лопается шина». — На еже, — кисло поправила себя Монтана вслух и вздохнула, вдруг поняв, что не заперла дверь Такомы, и через салон в багажник мог проникнуть кто угодно, любой дикий когтистый зверь, который с перепугу вполне способен разорвать камеру, а потом… — Да ладно, это тоже бред. Она закусила губу, пройдясь взад и вперёд по берегу вдоль реки. Нет, ей определённо некуда деваться, разве что придётся взять с собой Малышку и отправиться пешком вниз по реке, чтобы спросить помощи не у этих ребят, а у кого-нибудь другого. Монтана беспокойно заломила брови и взглянула на наручные часы. Они показывали уже пятый час: ещё немного, и лес накроет вечерняя тьма. Да, в горах всегда темнеет рано. Тогда, быть может, следует обождать до завтрашнего утра, а там и отправиться в дорогу? — Да, — тихо сказала себе Монтана. — Так будет лучше. Однозначно. Ей бы поужинать, вот только не хочется: нет настроения. Столько же миль отпахать без единственного прокола, без самого малого повреждения — и так прошляпить в парке! И как только она не увидела те шипы на дороге, разве что они были прикрыты листвой. Возможно, она наехала на них, когда парковалась на обочине и сверялась с картой. Чем дольше и подробнее Монтана думала над произошедшим, тем яснее убеждала себя в том, что именно случилось. Картина, реалистичная и без закавык, выглядела очень обидно. По ней, выходит, Монтана была во всём виновата сама: неосторожно съезжала на землю, укрытую листвой, куда многие подонки-природозащитники имеют привычку совать не только ежи, но и антитаранку покрупнее, и вдобавок была столь беспечна в этой глуши, что забыла запереть салон джипа. Когда она нашла открытым окно позади, там, где обычно сидела Малышка, всё встало на свои места. — Добро пожаловать в клуб неудачников, Монтана! — горячо поздравила она себя и вздохнула, задумавшись над тем, что мысль навестить соседей теперь не кажется такой уж подозрительной. Ладно, хоть в чём-то она может быть спокойна. Зато не придётся тащиться вниз по реке. В шестом часу, надев толстовку, купленную на въезде в парк, и переплетя волосы поопрятнее, а также уже по привычке сунув в карман шокер, Монтана взяла ящик с пивом в руки, свистнула собаку и, взметая оранжево-охристую листву подошвами ботинок, пошла через пролесок к бережку, где остановились Мескаль, Вермут и Текила. Уже совсем смеркалось, и чем ближе она подходила к месту их стоянки, тем скорее ветер доносил до неё ароматы костра и мяса, которое на нём готовилось. Малышка вывалила между клыков розовый длинный язык, очарованная аппетитными запахами. Да что там, у самой Монтаны от них текли слюнки. — Даже не вздумай у них что-нибудь клянчить, — предупредила Монтана, и Малышка, точно всё поняв, жалобно облизнулась. — Иначе лишу тебя собачьего печенья. Предательница. Купилась на ласки и посулы этого… мужика. Между деревьев в темнеющем пролеске словно тени скользили трое мужчин, занятых своими делами, и Монтана немного выдохнула — притом не без облегчения — поняв, что они сперва совершенно её не заметили. Они её здесь не ждали. Сдалась она им. Конечно, не ждали, глупая, а ты как думала? Считала, они собрались вокруг костра, чтоб распевать с тобой «Кумбайя», а потом потрахаться — трое на одну — в свете Луны над рекой? Вся подобравшись и держась очень собранно, и помня о шокере, что очень её обнадёживало, Монтана вышла к их тёмно-синей машине и сразу окликнула: — Эй, ребята! Вряд ли они расслышали её, однако Малышка тут же разразилась заливистым лаем и трусцой помчалась к Текиле, который подбавлял щепок в костёр. На его широком разрумянившемся лице появилось удивление. Он вскинул брови, присел на корточки и с лаской принял Малышку в объятия, хорошенько трепля её по ушам и широкой шее, и она, повизгивая, завиляла пушистым хвостом. — А вот и Монтана! — обрадовался Мескаль. — Принцесса, мы тебя чертовски рады видеть! Ты так к нам подкралась. — Гляжу, ты не одна, — многозначительно сказал Вермут и галантно поклонился, подойдя к девушке. — Позвольте. — Пожалуйста-пожалуйста, — она со вздохом передала ему ящик с пивными бутылками, и Вермут, потрясая своей добычей, как дикарь пойманной ланью, отошёл к костру. — Ты же к нам на барбекю, да? — просиял Мескаль. — Проходи, мяса на всех хватит, даже на Малышку. — Это очень мило. — Она порозовела. — Но у меня, увы, кроме пива совсем нечем разжиться. И я здесь не только ради барбекю, да и, откровенно говоря, совсем не из-за него. — Ну-ка. Монтана вздохнула. Мескаль подошёл к ней, вытирая руки от кусочков мяса и крови клетчатым полотенцем: он только кончил разделывать несколько крупных ломтей, подтаявших в сумке-холодильнике. Свои нечёсаные патлы он забрал наверх резинкой, так что Монтана хорошенько разглядела его жилистую сильную шею и красивый разворот плеч, покрытых джинсовой расстёгнутой рубашкой, под которой, конечно, ничего больше не было. Монтана кашлянула в кулак. — Это очевидно проклятый на машины месяц, — начала она, провожая взглядом Вермута: тот подошёл ближе к костру и кинул Текиле бутылку пива. Тот легко поймал, почти не глядя. Монтана восхитилась: вот это рефлексы! — Кто-то подстелил на дороге ежа, и я проехалась прямо по колючкам. Конечно, шина в лохмотья, но повезло, что меня не повело в пропасть на Дороге. — Ещё как повезло! — с энтузиазмом откликнулся Мескаль и покачал головой. — Чёрт подери, что за идиоты это проделывают? Спорить готов, штучки местных. — Грёбаных гринписовцев, — словно прочитав мысли Монтаны, озвучил Вермут и бросил бутылку уже Мескалю. Тот закивал, покачав указательным пальцем. — Точно-точно. Чтоб их вздрючили грёбаные олени, которых они так яро защищают, дебилы. Текила ничего не сказал. Он сбил крышку с бутылки о камень и, немного слив у костра поднявшуюся пену, отпил пива. Огонь бросал на него золотые и красные блики, взвивался искристыми оранжевыми мошками в воздух, и Малышка, совсем дурочка, ловила их пастью, щёлкая челюстями, однако они тлели и гасли, не успевая коснуться её влажного языка. — Короче, я попыталась сама поменять шину, но… похоже, забыла закрыть тачку, и кто-то из дикого зверья ночью пробрался в багажник и порвал мне запаску. — Монтана развела руками. — Я не могу никак понять, хоть убейте, что со мной не так. — Всё так, — успокаивающе похлопал её по плечу Мескаль, но Монтана не отстранилась: это было как-то безобидно, по-дружески, что ли. — Ничего, мы тебе поможем: уж если что, сгоняем в город на джипе, так же? Да и сам Мескаль, озорной и улыбающийся, с карими глазами, подсвеченными светом от костра, смуглый, с красивой улыбкой и немного выдающимся вперёд прикусом на нижней челюсти был человеком некрасивым, вовсе нет, но страшно обаятельным. Он располагал к себе, и был так спокоен и сдержанно весел, что Монтана даже как-то расслабилась. «Всё будет в порядке, — выдохнула она. — Я здесь точно не застряну, тем более, одна. Со мной по крайней мере ребята». Чего было хуже просто не придумать: одна и в густом лесу, пускай даже заповеднике — это, пожалуй, худший из возможных раскладов. — Поможем принцессе? — усмехнулся Вермут и отпил пива. «Принцесса» ей не нравилась, но от такого парня, как Вермут, подобное обращение было ожидаемым. Монтана лишь усмехнулась. — Сначала пожрём, — обеспокоился Мескаль. Монтана с улыбкой покачала головой. — Нет-нет, не отказывайся! Мы разводили этот чёртов костёр, жарили это чёртово мясо, а теперь наконец-то оказались в лучшей из возможных компаний. Я заслужил ужин! — Путешествовать с одними только мужиками ох как тяжко, — поддержал Вермут. — Ни манер, ни ограничительных рамок, ни элегантности. Жалко, что Линда не смогла с нами поехать. Монтана почувствовала себя немного спокойнее, поглядела на Вермута: — Кто такая Линда? — Моя девушка. Она осталась дома, — махнул он рукой. Мескаль при этом хмыкнул себе под нос. — А мы с парнями подались на… кхм… — На охоту, — хрипловато откликнулся Текила, вдруг вклинившись в разговор, и прочистил горло, отойдя от костра. Малышка, преданно заглядывая ему в лицо, трусила следом. — Тут на горе зимой можно охотиться с лицензией. Мужчины смолкли, внимательно слушая Текилу. Он же кончил говорить и задумчиво отпил ещё пива. — Так вы здесь до зимы? — ужасно удивилась Монтана и протянула. — Вот это да. Будете жить в охотничьем домике или типа того? — Да, — серьёзно сказал Мескаль и с забавным видом пошевелил бровями. От этого контраста Монтане стало смешно. — Останемся втроём зимовать, как дикари. В крошечном домике безо всяких удобств. Без женщин, выпивки, только с одним радиоприёмником. Это будет как обряд инициации, понимаешь? — Ну ладно тебе, всё не так плохо. Кто знает, зачем мы с Мескалем взяли с собой Вермута. Он у нас красивый, ладный такой, как девушка: зима долгая, мы с ним не заскучаем, — вдруг пошутил Текила, и сам Вермут поперхнулся пивом. — Я тебе сейчас морду начищу! — пригрозил он. Он был из них троих самым молодым и также — самым горячным и пылким; Монтана, глядя на его разобиженное лицо, весело рассмеялась, и двое мужчин вторили ей — все, кроме несчастного Вермута. Итак, она осталась на барбекю. Было ясно, как день, что она останется: вся троица приглядывала за ней чертовски внимательно. Мескаль показал ей лагерь, разбитый весьма по уму. Вверх по течению от него была только сама Монтана, в остальном же дальше простиралось несколько абсолютно безлюдных миль, и вода в этом месте текла приятно чистой, но достаточно прогретой солнцем из-за того, что пролесок сильно расступался в этом месте. Когда Текила предложил ей потрогать воду, она поплескала в ней рукой и изумилась, что та была действительно не такой зубодобрительно ледяной, как на её стоянке. — Чем выше к горе, — добродушно пояснил Текила, — тем холоднее притоки с ручьёв. Хочешь водичку потеплее — спустись чуточку ниже. — Текила в этих вопросах мастер, — откликнулся Мескаль, щипцами переворачивая мясо на решётке. — Ух и запах же плывёт… слюнки потекли. Кто голоден? — Я, наверное, всё-таки пас. Пойду спать, ребята, — скромно отказалась Монтана, поглядывая на пролесок между разбитой туристической палаткой и тёмно-синим джипом, однако Вермут покачал головой: — Нехорошо бросать наедине с барбекю твоих будущих спасителей. — Да и потом, — заметил Текила. — На твоём месте, я бы держался сейчас поближе к людям. Остаться одной без средства передвижения — не самое безопасное, что может произойти на дикой природе. — И ты говорила про какого-то зверя, который забрался в багажник… — Наверное, это был какой-нибудь енот, — вздохнула Монтана. — У енотов вряд ли хватит силёнок порвать записку, — покачал головой Текила. — Если так, то это был кто-то когтистый и большой. Я б не советовал идти одной по темноте. — Ну, ладно вам, — прервал их Вермут. — В любом случае, не беспокойся. Садись с нами, давай-давай. Потом мы тебя все вместе доведём до трейлера. — Текила проводит, — шутливо пихнул друга в плечо Мескаль. — Он при виде тебя так оживился. — Заворковал. — Разговорчивым стал. — Ага, более разговорчивым, чем покойник… — Заткнитесь, вы, оба, — беззлобно пробормотал Текила, прохромав к джипу и доставая из него несколько пледов. Это было кстати: солнце закатывалось за горизонт, готовое вот-вот погаснуть, и от воды тянуло холодом. Монтана поблагодарила, когда он протянул ей плед, и села рядом с Вермутом возле костра на бревно, которое мужчины протащили по песку с берега. На другом бревне, которое они уложили совсем рядом, устало опустился Текила. Мескаль был на раздаче, раскладывая мясо по одноразовым бумажным тарелкам. Все вместе, усевшись возле огня, они открыли ещё по бутылке пива и чокнулись ими, протянув руки над костром. — За неожиданную встречу! — провозгласил Вермут. — За неожиданную — и приятную, — прибавил Мескаль. — Сперва помогла вам я, а теперь помогаете вы мне, — заметила Монтана. Текила не сказал совсем ничего, но сразу откусил здоровенный кусок мяса, от которого исходил аппетитный дымок. Положив морду ему на колено, Малышка с печалью в глазах наблюдала за тем, как барбекю исчезает с тарелки. Мескаль вгрызся в мясо зубами и огорчённо крякнул: — Эх, не хватает маринада. Мой папаша так здорово маринует мясо, закачаешься. Нужны вино, чеснок, орегано и чёрный перец — всё это измельчаешь, втираешь в мясо, ставишь в холодильник на пять часов и… — Захлопнись, будь так добр, — любезно посоветовал Вермут. — Монтана, а ты сама откуда будешь? — С Северной Дакоты, — она осторожно попробовала свой кусочек и с удивлением вскинула брови. Мескаль прекрасно готовил. — А конкретнее? Она не видела ничего страшного в том, чтобы назвать дыру, в которой выросла. — Вест-Фарго, Майнот. Да, та самая полумёртвая пустошь в округе Вест-Фарго, городок Майнот, ничем не примечательное место на пять тысяч жителей, которые с каждым годом всё стремительнее съезжали оттуда в поисках персонального счастья — или вслед за ветром, который гнал прочь, прочь из города, похожего больше на загнивающую, незасыпанную братскую могилу. Был бы у Монтаны запал покинуть Майнот — по-настоящему покинуть, а не просто уехать в путешествие, чтобы потом вернуться, распрощавшись со своими мечтами и желаниями и остаться там кассиршей в супермаркете — и она бы, мать твою, сделала это, даже не раздумывая. Там наступали такие дни, когда ей хотелось выть от необъяснимой пустоты в сердце, и от безнадёжного осознания единого страшного понимания: вернувшись со своего пути, с сияющей дороги в парк Глейшер, она навсегда останется там, в Майноте, скреплённая телом с той землёй, родительским домом и магазином, и душой похороненная где-то в коробке, где хранила выпускную золотую ленту и шапочку, фотоальбом из старших классов, корону королевы бала, стопку карточек из проявочной — такие длинные ленты, где она с подругами и она с юными своими любовниками щёлкалась: шесть снимков за пятьдесят центов, чёрно-белые или цветные свидетельства того, каким было её сердце — живое, горячее, верящее в своё необыкновенное будущее. — А я из Мексики, из сраной дыры, называть не буду, она того не заслужила, — с удовольствием сказал Мескаль и закурил. — Вермут вон… — Про меня уже рассказывали, успокойся, — махнул тот рукой. Монтана рассмеялась. Их вечные препирания её забавляли. Это была беззлобная ругань двух хороших друзей, которые могут даже поколотить друг друга — и всё равно пойдут вместе пить пиво тем же вечером. — Текила — он с севера. С Аляски. Текила жевал мясо, сунув его за щёку и опустил глаза в тарелку. Он закивал, подтверждая — факт, с севера, так и есть. — А откуда именно? — Монтана напрягла память, стараясь припомнить аляскинские города. — Э-э-э… Ном? Ситка? Кадьяк? Текила что-то тихо сказал. Монтана неловко улыбнулась, не расслышав. Вермут проворчал: — Хватит жевать, чёрт подери, пока балаболишь. — Архипелаг Александра, — кашлянув, куда громче сказал Текила и положил последний кусок на ладонь. Он протянул её Малышке. Та, облизнувшись, заскулила, но взяла мясо, только когда Текила цокнул языком. Монтана удивлённо смотрела на свою собаку, которая впервые ела безо всяких шалостей и непослушаний по команде. Проглотив барбекю, она спросила: — Как это ты так её научил? — Мы много собак дома держим, — привычно сказал Текила и отряхнул руки. — Будешь ещё пива? — Его мать была той ещё сукой и здорово воспитала этакого сукиного сына! — захохотал Вермут. Мескаль лишь тускло улыбнулся. Текила исподлобья взглянул на Вермута: недобро, долго. В его непроницаемых тёмных глазах не было больше никакого выражения. Монтане стало не по себе. Обратившись к нему, она сказала, чтобы отвлечь: — Ты спрашивал про пиво… можно мне ещё? Текила молча передал ей бутылку, явно интересуясь скорее ужином, чем разговорами. Может, это из-за Вермута, а может, просто потому, что он был неразговорчив в принципе. Малышка снова заскулила, положив лобастую голову ему на колени, и Текила легонько почесал её за ухом. — А кем работаешь, Монтана? — продолжил Мескаль, отпив из бутылки. Она дёрнула плечом: отвечать не больно-то хотелось. Что она ответит? Что вкалывает продавщицей в супермаркете вот уже шесть лет, после школы не получив никакого образования, даже профильного хотя бы? Что профукала лучшие годы своей жизни и растеряла все связи, все ниточки, которые вели бы к малость чему-нибудь хорошему? Что в жизни её ничего не изменилось за это время, и она из дома сбежала колесить по дорогам, потому что иначе сошла бы с ума в своём магазине? — Да так, — ответила она неопределённо, — то тут, то там подрабатываю, пока… не знаю толком, чем хочу заняться. — Вот и мы такие же, как перекати-поле, то туда, то сюда, сегодня здесь, завтра там, — оживился Мескаль и протянул тёмный бок пивной бутылки над огнём. И почему-то Монтане стало немного легче, ведь никто из них здесь не был, очевидно, успешным, из достигаторов. — Давай выпьем за это, что ли! Ты, сестричка, получается, нашего роду-племени. — Выходит, что так, — призналась Монтана и чокнулась с ним: бутылки издали тихий стеклянный звон. — Вообще, по-честному, я всё хочу оттуда уехать. — А? — непонимающе протянул Вермут, явно отвлёкшийся на какие-то свои мысли, и поднял голову к ней. — Из Вест-Фарго, — пояснила Монтана и поёжилась. — Ну, всё думаю перебраться в город побольше. Знаете, там можно легко начать всё с начала. — Все мы, наверное, хотя бы раз так думали, — заметил Мескаль, с пониманием поглядев в тёмные глаза Монтаны, в которых горели отблески костра. — С начала начинать куда проще там, где тебя вообще никто не знает. Большой ли город, маленький ли, всё равно — но в большом всем на тебя больше плевать, и это к лучшему. Или найдут способ быстро почикать у мечты крылышки. Этим очень любят заниматься что родители, что друзья наиближайшие: только подпустишь кого к себе, сразу в горло вопьются и ну давай нравоучать. Будто лучше тебя знают, как следует распорядиться жизнью. — Знакомо, — рассмеялась Монтана. — Да, — сказал Вермут. — У этих подонков только на бумаге всё гладко. — Лишь бы люди по дороге к этой мечте попались хорошие, — тихо произнёс Текила, глядя в огонь. А затем вздохнул и, поставив пустую бутылку на землю, взял ещё пива. Они ели и пили, дожарили и прикончили остаток мяса и позже, когда уже совсем стемнело, догнались сырной нарезкой и дешёвым зефиром из большой семейной упаковки. Текила набрал в темноте сухих прутиков, почистил их ножиком от коры, помыл, прокалил над огнём и нанизал на острые концы белые зефирины. Монтана, уютно обняв себя под одеялом и завернувшись в него так, что торчала только голова с заплетённой тёмной косой, наблюдала за этим с неясным теплом на сердце. Это всё была частичка приятных воспоминаний из её школьного прошлого: они с классом частенько ездили вот так в лагерь недалеко от города, отдыхали в лесу, жарили зефир на «залысине» — так звали пятак выжженной земли возле костра, чистой от разнотравья, когда всё кругом поросло бурьяном. Потом травили страшилки и ещё какие-нибудь дурацкие байки. Сплетничали. Обсуждали вожатых, тех, что посимпатичнее. Втайне от них приносили пиво и распивали бутылку, передавая её по кругу. Когда Вермут внезапно принёс из машины «Джек Дэниэлс», Монтана рассмеялась, с её губ слетел холодный парок. Это так совпало с её воспоминаниями, что она обрадовалась не столько алкоголю, сколько этому приятному знаку судьбы. Получается, компания впрямь стоящая! — так она подумала, расслабленная едой, выпивкой и теплом. — Будешь? — обрадовался Вермут и скрутил крышку. — Нет-нет, я не люблю виски, — поморщилась она. — Просто всплыло в памяти, как мы в лагере с ребятами втайне ото всех пили пиво у костра. — Одна бутылка на всех и все на одну, — понимающе улыбнулся Мескаль и взял у Вермута тёмно-янтарный виски. Стеклянный бок его горел на просвет у костра. — Это так, для согрева: ночь-то холодная. — Может, пора расходиться, — заметила Монтана. Мужчины смолкли, стало совсем тихо. Только на земле, в золе, собранной под ветками, потрескивали отлетавшие щепки. Монтана покосилась на небо: вон как стемнело, и тьма эта обступила и её, и их маленький лагерь. Ей вдруг захотелось обратно, к себе в трейлер, и остаться там одной. Лучше — крепко запереть его и уснуть, чтоб скорее наступило утро… Но Текила вскинул брови. — А зефир? — как-то по-детски разочарованно протянул он, и Монтана не сдержалась, рассмеявшись. Он это сказал настолько невинно, и лицо, всегда очень серьезное и закрытое, без ярких эмоций, стало таким очевидно растерянным, что она даже расслабилась: и чего только испугалась? Ночи? Ну так в лесу всегда темнеет стремительно, а в компании этих ребят — они кажутся надёжными и вполне нормальными — даже безопаснее, чем одной, если так поглядеть. Парни тут же бросились подшучивать над Текилой и его зефиром и всё же затянули «Кумбайя», отчего Текила закатил глаза. Монтана повертела свой зефир на палочке, наблюдая за тем, как чернеют его белые бока, и сдалась: — Ладно, можно ещё немного посидеть. Куда торопиться-то. Где-то вдали над деревьями, в чаще, гасли крики ночных птиц. — И в самом деле, — подмигнул Мескаль и незаметно переглянулся с Вермутом, припавшим губами к бутылке виски, — куда?

2

— А после школы как-то не вышло никуда поступить. Вот так всё и кончилось, даже не начавшись, — продолжила Монтана, приложившись к бутылке виски. Она сделала маленький, крохотный совсем, глоток, но и его хватило, чтобы обжечь горло. Виски не просто жарко разгонял кровь по рукам и ногам, но и развязывал язык. Сгрудившись у костра, четвёрка не замечала, что времени было уже за полночь: они делились деталями своей жизни, сшивая их из коротких и рваных отрезков слов в лоскутное пёстрое одеяло из искренности. Монтана передала бутылку Текиле и заметила, что он помедлил прежде, чем отпить, и долго смотрел на горлышко. Ей стало тепло на сердце, впервые за долгое время тепло, как не было даже дома: вот казалось бы, это чужие люди, незнакомцы, так, какие-то мужчины с дороги, но смотри-ка, им можно раскрыть душу, пожаловаться, рассказать то, чего родным не скажешь. Как это? Монтана знала, что дело не в алкоголе: шмыгнув носом, утёрла его тыльной стороной запястья. Весь секрет — в них самих. Мескаль — приятный чуткий собеседник. Вермут — тот ещё засранец, но порой делает меткие замечания, такие, что мурашки по коже бегут. Текила — хороший слушатель. Так, как он молчит, не каждый сумеет: по глазам видно, пусть он и не смотрел на Монтану очень уж часто, что не упустил ни слова. Вот и вышло, что она рассказала им про себя если не всё, то отчасти — чистую правду. Дома — родители и братья-сестры, всё привычное и давно знакомое, и она, в каком-то смысле — семейное разочарование. Не хватило ума хорошо учиться в школе, недостало терпения поступить в колледж. Неправильно расставленные приоритеты совсем ещё юной тогда девушки подсказали то, что позже стало роковой ошибкой: она прогуляла и протанцевала всё это время, прожгла жизнь в легкости и веселье, а потом осталась ни с чем, увязла в своём чёртовом провинциальном городишке, покуда все её знакомые — ну или почти все, кроме таких же неудачников — упорхнули словно птицы кто куда, навстречу взрослению, будущему. Жизни. А она осталась. Вот так и случается, что не у всех выходит найти свой хэппи-энд. Мескаль, почуяв, что пауза в её рассказе превратилась в молчание, вздохнул и подсел ближе. Он набрался, но был не то чтобы очень пьян; так, скорее, слегка навеселе. От него приятно пахло табаком и алкоголем. Губы, большие и чувственные, раздвинутые в полуулыбке, были очень уж близко от Монтаны, и она, окинув его лицо долгим взглядом, вдруг подумала: такие же они на вкус, как виски, или всё же нет? Что-то в обстановке этого вечера внушило ей трепет, и после того, как они разговорились откровенно, она расхотела уходить, почти отмахиваясь от назойливого голоса разума. Это такая приятная компания и такой хороший ужин… и чего она так долго сопротивлялась, чтобы сюда прийти? Она кивнула вместо «спасибо», когда Вермут открыл ей бутылку пива и передал, непочатую, в руки. Монтана сделала большой глоток. У пива был слабый странный привкус, но возможно, это из-за виски: хотя Монтана его только пригубила, все равно, как говорил отец — градус алкоголя лучше не понижать. Она заела пиво зефиром из пачки, внимательно слушая Мескаля. — Меня сам Бог от учёбы отвёл, — начал он, — когда я родился в своей дыре. Вермут рассмеялся. Текила хмыкнул, почёсывая за ухом дремлющую на его колене Малышку. Мескаль горячо воскликнул: — Парни, о чём вы?! Что за смешки?! В моем квартале не каждый пацан доживал до четырнадцати; когда из картелей ребята на улице сколачивались в банды и шли стенка на стенку, присоединиться к ним нужно было обязательно, иначе всё! — он мазнул себе по шее большим пальцем и вдруг посерьёзнел. — Я, между прочим, неплохо учился, но когда нашу школу подожгли, а потом так и не открыли заново, я в этом усмотрел знак судьбы. Не по своей воле все мы порой встреваем в задницу, из которой чёрта с два выберешься. — Они говорят, ну те, кому повезло больше, — вдруг тихо сказал Текила, задержав горлышко бутылки у своих губ и не отпив, — это просто: жить по-другому. Просто тем, у кого папаша — биржевой магнат или бизнесмен, и кто живёт на родительские капающие проценты и не знает проблем, как заработать и на что жить. Если ты не родился с золотой ложкой во рту, вряд ли потом тебе кто-то её бережно вложит. И это не страна возможностей, нет, — он поморщился, как-то болезненно вздохнул, будто ему было в собственном теле тесно. Монтана сочувственно склонила голову себе на плечо. — Сброд вроде нас — это трамплин для богатых. Что-то вроде травы на их поле для гольфа. — Ты, наверное, таких как я презираешь, — усмехнулся Вермут, загадочно мерцая в темноте зелёными глазами: ну вылитый лесной кот, особенно теперь, в своей клетчатой рубашке и жилете, с растрепавшимися каштановыми кудрями. — Кому всё далось с рождения, и они это самое всё профукали. — Дался ты мне. У тебя был шанс, — коротко сказал Текила и пожал плечами. — У меня его не было. А потом хлебнул виски и словно в знак примирения передал Вермуту бутылку. Тот, подумав, принял и задумчиво кивнул. — Что ж, — сказал он, — звучит справедливо. Все мы здесь, выходит, хреново распорядились своими жизнями. — На том и держимся, — отсалютовал смеющийся Мескаль. — Ну будет вам, парни, — воскликнула Монтана, с укором поглядев на них по очереди. — Разве это важно? Важнее ведь то, какие вы люди. В плане сердечности. — Да? — Погоди, дай принцесса договорит! — загалдели они. Текила молчал. — Немногие бы со мной так душевно возились, — продолжила Монтана, чувствуя к ним необъяснимую симпатию вкупе с усталостью… сильной усталостью… такой, что клонило в сон. — И я бы немногим доверилась. Но я ещё тогда, на дороге, поняла, что вы в общем-то хорошие ребята. — Мы такие и есть, — с усмешкой сказал Вермут. Монтана кивнула, сжав кулаки и тут же разжав их. Пальцы показались распухшими и слабо гнулись. Перед глазами вдруг всё поплыло. Она привстала с бревна и хотела сказать, что, наверное, ей всё же нужно вернуться в трейлер, однако ноги заплелись, да и язык тоже отказал — и она едва не упала к костру, если бы не подхватил Мескаль. Дальше всё было как в тумане. Он набегал с речного берега в чащу и тянулся белёсыми клочьями по кустарникам и кочкам, и Монтана отстранённо подумала, что каким-то образом он проскользнул и к ней в голову. Голова эта перестала соображать; всё было то ли сном, то ли явью — и зыбкая ночь дрожала на периферии зрения тканью пространства, подёрнутой аберрацией. — А псина? — Всё с ней нормально, я ей скормил мелаксен. Она дура совсем, щенок ещё почти что. Не поняла, что он в мясе. — Ай, хорош… ну-ка, посади нашу принцессу. Монтана ощутила: её подняли куда-то, а затем прислонили к большому, мягкому и тёплому. Это человек. Ее посадили на руки человеку. Она уронила голову на грудь, словно спросонья, но её подняли за подбородок и коснулись губ поцелуем — жёстким, быстрым, болезненным. Почти силой раскрыли рот языком и пошарили им внутри, скользя по зубам. Вкус чужой слюны перемешивался со вкусом виски, но не мог изгнать странной лекарственной вязкости, охватившей всё нёбо. Монтана слабо дёрнулась. Кто-то — Текила — перехватил её под грудь и мягко сжал в руках. Монтана кое-как поняла, пока плыла в облаках той дряни, которой её накачали это было в пиве, она уже не сомневалась, ох, ну какая же она дура, что всё же доверилась… но не чужие же люди, как же так, она же им помогла что её усадили Текиле между ног, и он теперь фиксирует её, держит, но ничего больше не делает. Разве что в поясницу ей упирается его стояк, жжёт даже через толстовку, и дыхание овеивает шею. Он убрал её волосы себе на плечо и просто коснулся кожи возле уха щекой: Монтана почувствовала слабый укол щетины. А затем что-то брякнуло, от костра в небо полыхнули искры, и Монтана провалилась в бездну полусна, не сразу поняв, что её насилуют в рот. Это был Мескаль. Задыхаясь, Монтана подняла почти не видящие глаза и кое-как разобрала его долговязую фигуру. Податливая и неподвижная, словно кукла, девушка не сопротивлялась, когда с неё спустили джинсы. — Эй, — сказал над ухом Текила, и голос его странно вибрировал в груди, отдаваясь сквозь спину Монтаны и ей в самое сердце. — Ты давай поосторожнее. — Что с тобой? Решил в джентльмена сыграть? Не забудь, подержи её для меня. Это был Вермут. Монтана не сразу сообразила, когда вынырнула из тьмы и, оказалось, уже лежит где-то шершавая поверхность, по которой скользит и царапается из-за коры её тело — это бревно у костра притом кашлять хочется страшно, но рот занят: мужчина в нём разошёлся в своём темпе; ему слишком хорошо, он готов спустить. Как сквозь вату, до тела Монтаны дошли тяжелые толчки откуда-то снизу, и она едва разобрала пару, которая пристроилась к ней. Её распирало изнутри, и если бы не препарат, она не смогла бы выдержать этого, не смогла — впервые кто-то брал её силой. Один из мужчин, быстро разгоняясь, дёрнул Монтану к себе за бёдра и кончил. Она поняла это по его судороге, прошедшей внутри её тела. Он вышел, вытер конец о её джинсы, и его место тут же голодно и жадно занял второй. Он никуда не торопился, темп был тихим, член казался не таким длинным, скорее, широким и заполняющим собой всё пространство. Он положил руку на живот Монтане, и когда входил, мягко давил, так, что ей самой было тепло, а в теле что-то разгоралось и тлело; от этого она становилась чуть влажнее, и было не так больно. Зато гораздо, гораздо более страшно. В какой-то момент Монтана, безвольно лежавшая под звёздами, поперхнулась спермой — Мескаль тут же вышел и вытерся о её волосы. Когда голова её слабо упала на бревно, Монтана увидела плотный широкий силуэт, тень, так надолго прильнувшую к ней. Она её узнала, эту тень: Текила. Это был Текила. Вот же тихоня, а она его пожалела! С такой мыслью Монтана то проваливалась в сон, то выныривала из него. Дальше всё погрузилось в темноту. Иногда она рассеивалась и что-то видела Вермут жадно кусает её грудь, но она почему-то совсем ничего не чувствует что-то, отчего будет страшно потом Мескаль поменялся с Текилой, только тот не пристроился к Монтане: присев на корточки, что-то вытирал с её лица мокрым полотенцем но не сейчас, когда сознание плыло. Тени от костра ожили, закружились вокруг Монтаны. Кругом стало душно и черно. В последний, совсем угасающий миг, она подумала — а где моя собака? И отключилась насовсем. Она не знала, что с ней было дальше, весь остаток ночи, но узнала только наутро, и к сожалению, это был не кошмарный сон. Все худшие кошмары приходят в наши сны из реальности.