Скажи, что не так?

Тишина, изредка перебирающиеся моими руками листы с набросанным текстом, пять взглядов, прикованных к моему телу и тлеющая в моих пальцах сигарета. - Нет, ну это полное дерьмо, - резко сказала я, слегка посмеиваясь. Ребята непонимающе и расстроено посмотрели на меня, пока я улыбалась и делала очередную затяжку, покачивая ногой. Моя легкая улыбка перешла на заливающийся смех, когда я увидела их щенячьи глазки, наполненные возмущением. - Да шучу я, - начала я, успокаиваясь, - проверяю, как вы реагируете на критику, и как-то мне это не нравится. - Почему? - наконец спросил фронтмен группы. Я посмотрела на него. Его дьявольский взгляд готов был порвать меня за мою шутку, но мне это даже нравилось. - Потому что нужно адекватно относиться к критике и вместо того, чтобы сидеть с полными слез глазами, начать доказывать, что ваш текст - это произведение искусств, а полное дерьмо здесь только я. - ответила я, вставая с дивана и подходя к пепельнице. - Если ты такая умная, почему ещё не известна на всю Европу, - ухмыляясь, спросил Дамиано. - Уж поверь, мне хватает дерьма в жизни. - ответила я, затыкая парня своей язвительностью, - а если будешь задавать глупые вопросы, твоя горбинка на носу станет еще больше и кривее. Дамиано злобно посмотрел на меня, но промолчал, замечая небольшие раны на костяшках рук. Пришлось вчера ночью объяснить одному мудаку возле подъезда, что не стоит здороваться со мной. - Наверное мне стоит узнать, зачем вы позвали меня сюда, - сказала я после короткого молчания, - в вашей группе есть человек, который пишет очень даже неплохие тексты. - Дамиано сильно устаёт, ему приходится и писать песни, и исполнять их, а ещё вдобавок куча интервью, фан-встреч и выступлений. Идеи пропадают, вдохновения нет. - ответила мне гитаристка. Я кивнула головой и посмотрела на фронтмена. Он действительно выглядел уставшим и даже немного растерянным. В какой-то степени я понимала его. Когда-то мне пришлось за неделю написать два романа, и это было очень тяжело. Я потом ещё месяц никак не могла поймать вдохновение для создания новых работ. - Мы читали твои работы и можем точно сказать, что они нам понравились. Особенно те, в которых раскрываются серьёзные психологические темы, по типу ненависти и печали. - начал барабанщик, - мы даже ненароком подумали, что такое может написать только тот, кто пережил все описанное в этих историях. - Я постараюсь вести себя адекватно, но не обещаю, - сказала я, не отвечая на последнюю фразу Итана, - заранее не обижайтесь на мои выпады. Ребята улыбнулись мне. Все, кроме него. Его взгляд просто кричал «уберите ее отсюда, хоть в окно, хоть куда», но, видимо, осознание того, что мои работы действительно хороши, не позволяло ему громко выругаться и прогнать меня. - С чего начнём работу? Или точнее, когда начнём? - поинтересовалась я, закидывая ноги на стол. - Ну, мы планировали завтра здесь записывать новую песню, музыка уже есть, - ответил Томас. - Текст тоже, - резко бросил фронтмен, протягивая мне лист, - я выделил те моменты, которые вызывают у меня сомнения. - Я сделаю все к утру. - твёрдо ответила я. - Тогда завтра в 10:00 встречаемся тут. - сказала гитаристка, мило улыбаясь мне. Я улыбнулась в ответ, попрощалась с ребятами и пошла на улицу. Погода как всегда была прекрасной. Я не помнила, когда последний раз шёл дождь, и это немного расстраивало, ведь воздух был совсем сухим, а моя аллергия на пыльцу усиливалась в такой обстановке. Судорожно перебирая ногами, я шла в сторону дома и думала, что на этот раз ждёт меня там. Каждый вечер, идя в квартиру, я молилась всем богам, чтобы там была мама, а не отчим, один или со своими друзьями. Гретта много работала: уходила в 9 утра, возвращалась либо поздно ночью, либо поздно ночью. Это расстраивало меня, но я не могла ничего сделать, только зарабатывать свои деньги и делиться ими с мамой. Подойдя к квартире, я прислушалась. За закрытой дверью было достаточно тихо, лишь телевизор, видимо с включённой передачей, судя по разговорам, работал громко. Тихо повернув ключ, я открыла дверь и вошла внутрь. Везде, кроме кухни, было темно, и я поняла, что разговаривал не телевизор, а отчим со своими друзьями. Точнее, не разговаривал, а мычал от опьянения. Я стала пробираться сквозь темноту, дабы быстрее оказаться в комнате, но резкая крепкая хватка остановила меня и заставила выругаться. - Ты опять позволяешь себя мат? - очень пьяный голос отчима. - Не трогай меня! - прорычала я. Услышав от меня затыкающую его рот фразу, он скрутил мои руки за спиной и швырнул меня в мою комнату. Моя голова прилетела прямо в спинку кровати и я почувствовала жидкость на своей щеке. Рафаэль подошел ко мне, вставая прямо надо мной и расстёгивая ширинку изношенных брюк. - Ты знаешь, я умею выбивать из тебя всю эту дурь, - еле выговорил он и одним рывком сорвал с меня шорты. Следующие десять минут я не чувствовала абсолютно ничего. Пустота в голове, абсолютный похуизм в теле и вбивающийся в меня мужчина. Его руки больно сжимали мое тело, оставляя красные, как кровь, стекающая по моей щеке, следы. Я уже привыкла к этому. Он насиловал меня как минимум раз в неделю. Вначале было обидно, больно и тяжело, но со временем я выплакала все слёзы, поэтому просто спокойно позволяла ему делать все, что угодно со своим телом, и молча ждала, когда он закончит. Маме я ничего не говорила. Ей и так было тяжело в жизни, и я не хотела расстраивать ее еще больше. А Рафаэль угрожал мне, что если я хоть кому-то об этом скажу, он просто прикончит и меня, и свою жену. По сути, я верила ему. Отчиму нечего было терять, у него и так ничего не было, и сесть в тюрьму для него было бы простым делом. Закончив свои издевательства, он слез с меня и вышел из комнаты, смеясь и меня оставляя одну. Я медленно сползла с кровати, чувствуя боль в районе промежности, и направилась в ванную. Благо та была соседней от моей комнаты, и я могла тихо прошмыгнуть туда. В зеркале на меня смотрела не та девочка, которая работала в издательстве, уверенно посылала всех обидчиков в жопу и сегодня вечером знакомилась с ребятами из группы. Чёрные, обрезанные по плечи пряди спутались, большие зелёные глаза сейчас казались чёрными, пухлые губы спокойно держались в тонкой полоске, даже руки не дрожали, разве что гудели от боли в районе запястья из-за крепкой хватки. И только взгляд выдавал меня. Такой запуганный, жалкий и печальный взгляд, пропитанный ненавистью. На себя, на него, на свою жизнь. Приняв душ, оттирая мочалкой следы прикосновений чужих рук, думая, что это поможет предотвратить завтрашнее появление синяков, я вернулась в комнату, закрыла на замок дверь и рухнула на кровать. Голоса на кухне затихли. Видимо, друзья разошлись, а отчим уснул. Я ненароком подумала о том, что было бы неплохо, если бы утром он не проснулся, и зарылась лицом в подушку. Непонятно откуда взявшиеся слёзы полились из моих глаз на щёки, больно скребя свежую рану на скуле. Мне было тяжело. Но тяжело не потому, что меня избивали, насиловали и унижали, а потому, что мне не с кем было поделиться этим. У меня не было настоящих друзей, которые поняли бы меня и поддержали. Я была совершенно одна, загнанная в угол своими обидами и отважно борющаяся за право жить нормальной жизнью. Мне было всего 19 лет, а я чувствовала себя до жути опытной женщиной. И все свои работы я действительно писала о себе, понимая, что сочинять получается хорошо только то, что ты сам пережил и почувствовал на себе. И фраза Итана заставила меня в тот момент встать в ступор, ведь я понимала, насколько правы они были, когда подумали, что я пишу о себе. Но я очень хорошо умела надевать маску, скрывая себя настоящую, хотя, порой, мне действительно хотелось быть доброй и милой лапочкой. Понимая, что я сильнее всего этого дерьма и никак не могу закончить его, я вытерла слёзы и достала из сумки лист, который сегодня мне дал фронтмен. Я пообещала переделать его к утру, поэтому стала вчитываться в слова, проверяя рифму. В тексте говорилось о том, что все проблемы, с которыми мы сталкиваемся на пути, решаемы, но… Почему тогда я не могла решить свою?