If I got me a wealthy man

      — Да всё. Приехали. Задница. Капут. Пиздец, Бак, ну чё у тебя за вопросы, думаешь, я буду выходить из банка с одобренным кредитом, натянув на лицо постное хлебало? Да послали меня! Не понимаю ещё, как это белое курье яйцо с налипшими на гуано мамкиными перьями вместо волос не обтёрло руки антисептиком, как только я встал из-за его стола. Грёбаный расист. Нет у меня, сука, постоянного дохода, понимаете ли, а то, что я волонтёрю полжизни — его это не ебёт. Вот и занимайся для этой страны добрыми делами!       Баки, честно, очень попытался сочувствующе повздыхать, но сравнение с яйцом было настолько хорошим, да ещё и сказано таким обиженным тоном, что он подавился пивом от смешка. Чуть носом не пошло; особой перчинки добавляло то, что Сэм, вообще, очень редко прибегал к настолько крепким выражениям, а тут, гляди, начал рвать и метать. Сэм посмотрел на него осуждающе и больно ткнул кулаком в плечо. Баки сдачи не дал — потому что знал, что заслужил.       — Вот тебе, засранец, смешно, а я не знаю, что мне теперь делать, — буркнул Сэм, барабаня пальцами по покрытому прохладным конденсатом стеклу, — да и Саре обещал, что без денег не вернусь. Она же мне теперь голову оторвёт, или что похуже — опять заведёт лекцию.       Баки похлопал его по плечу.       — Может, я возьму? Ну, заём. Мне не то, чтобы сложно, да и не думаю, что ты с моими деньгами сбежишь, не знаю, в Сибирь.       Сэм посмотрел на него настолько недовольно, что Баки опять стало трудно проглотить рвущийся наружу смех: эмоции, которые друг испытывал, всегда были такими сильными и так ярко отражались на его живом лице, что невозможно было не улыбаться. Тем более, это был его фирменный взгляд, который Баки молча для себя называл «я для тебя шутка, да?».       — Не, мужик, это вопрос принципа. Ты не поймёшь, а для меня это важно. Охренеть как важно. Мне нужна эта долбаная справедливость.       Баки, на самом деле, понимал, или думал, что может понять; по крайней мере, слепым он не был и контрасты видел, а ещё знал, что это не первый и не последний банк, где Сэму дадут от ворот поворот. У Наташи, вон, тоже проблемы были, но там другая, миграционная история, которую она сама величала звучным словом pizdec. В какой-то момент Баки для себя осознал, что терпеть не может политику Штатов и всё это лицемерие, а ещё более тошно стало, когда люди вокруг начали отражать в себе некоторые вещи, которым лучше было бы не существовать вовсе.       Короче, взрослая жизнь со всеми своими прекрасными оттенками серого откровенно сосала.       Баки отхлебнул пива.

***

      >JBB: Сэма опять прокатили с займом, так что он решил мстить миру и разнести все банки в округе. Приду один.       Баки забросил телефон в карман куртки и заскочил в небольшую кафешку, из которой уж больно соблазнительно пахло выпечкой, и, кажется, яблоками — Сэм никогда не упускал возможности подколоть его тем, что у него якобы собачий нос. А ещё собачья кличка. И зубы он скалит по-собачьи. Баки и правда скалился, только упрямо твердил, что он не собака вовсе, а волк. Если такие перепалки заставала Наташа, она всегда с очень важным видом произносила "ауф" и поднимала вверх указательный палец: сколько бы Баки от неё не добивался значения этой её шутки, она по-партизански молчала и загадочно улыбалась.       Баки купил себе двойной эспрессо и штрудель, присыпав его сахарной пудрой и немного, для идиллии аромата, корицей. Бариста, симпатичная девушка азиатской внешности с густыми тёмными волосами, заплетёнными в тугую косу-дракончик (Баки знал название такой причёски, потому что до того, как он обрезал волосы, Наташа обожала ему их заплетать, и неизменно рассказывала, что вот это, значит, kolosok, а это — рыбий хвост. Подруга чуть его не придушила, когда, задолбавшись от того, как пекло под ними шею в особо жаркое лето, он взял у Сэма машинку, обрил голову и смыл всю эту красоту в унитаз), ему улыбнулась и нарисовала на крохотном бумажном стаканчике сердечко.       Уже на выходе он притормозил у стойки, чтобы посмотреть на весёлый бейджик у неё на фартуке: девушку звали Оксана. Оглянувшись, чтобы удостовериться, что он её не отвлекает от работы, Баки привалился бедром к стойке и улыбнулся.       — Красивое имя. Ты из России, да?       Оксана практически отзеркалила его позу и тоже улыбнулась. Раскосые глаза приятно прищурились.       — Da.       — Kruto. A menya zovut Bucky.       Оксана рассмеялась, а Баки лишь улыбнулся — не менее очаровательно, чем она сама.       — Да, Наташа говорит, что мне стоит поработать над произношением. Ты делаешь классный кофе.       — Спасибо, — у Оксаны на щеках даже под слоем матового тонального средства стал заметен румянец, — передай Наташе, что она неплохо справляется в качестве учителя русского языка.       — Обязательно. Кстати, у вас тут вкусный штрудель. Не хочешь как-нибудь в нерабочее время я тебя им угощу, а ты расскажешь, как плохо остальные ваши баристы варят кофе?       Из кафешки Баки вышел в прекрасном настроении и с номером Оксаны в кармане. Наташа потрудилась ответить ему только через полчаса после этого:       >NATA: приведу с собой подружку, познакомишься, отвлечёшься.       Баки приподнял брови и ухмыльнулся, качая головой — вот всегда она такая.

***

      Подружкой оказался молодой человек едва ли тридцати лет с мягкими волосами цвета густого мёда с прополисом. Странная ассоциация. Баки посмотрел на Наташу косо и с осуждением, на что та лишь пожала плечами с хитрой лисьей улыбкой на своих полных красивых губах, а потом он пожал подружке руку. Хватка у Гельмута — Баки подумал, что впервые слышит такое имя — оказалась на удивление крепкой, а акцент — ярче, чем у наташиной девушки. Баки постоянно забывал, откуда она, и Наташа отмахивалась, мол, даже не пытайся, она просто цыганка. Баки себе каждый раз обещал, что уточнит, и неизменно каждый раз об этом забывал.       Ещё Гельмут показался Баки молчаливым, но ничего плохого в этом не было. Он почти беззвучно потягивал что-то тёмно-красное и прозрачное, ярко пахнущее свежей вишней, Наташа то и дело к нему поворачивалась, поднимая брови — он просто кивал и улыбался. Может, он вовсе и не был молчаливым, а просто плохо знал язык? Баки эта мысль показалась милой и он улыбнулся. Улыбка эта так явно зацепила взгляд глаз в цвет тёмного дорогого дерева барной стойки, что Баки невольно улыбнулся шире.       Наташа неуловимо пихнула его колено своим, а Баки в первую очередь решил похвастаться ей, что случайно умудрился склеить русскую девчонку.       Слово за слово, разговор, конечно, перешёл к главной теме встречи. Только Гельмут помалкивал и мерно тянул коктейль через трубочку.       Баки тяжело вздохнул, глядя на прилетевшую от Сэма гневную смс-ку. Очередной провал.       — Ну, вот он и выходит, значит, весь из себя v pechaly, как ты любишь говорить, и у меня ощущение складывается, что он сейчас пойдёт и кого-нибудь убьёт, вот серьёзно. Обозвал мужика обосранным яйцом, ты бы слышала... Я ему предлагал на моё имя оформить, но ты же его знаешь.       Наташа покривила нос, вздохнула и опрокинула в себя стопку водки. Баки последовал её примеру, и вздохнули теперь уже они оба.       Внезапно, судя по всему, для них обоих, голос подал Гельмут:       — А какой это был банк?       Баки повёл бровью и переглянулся с Наташей.       — Да каких только не было.       — Nein-nein, я про тот, где яйцо.       — Да частный какой-то, в паре кварталов на север.       Гельмут задумчиво помычал, помешивая трубочкой оставшиеся в стакане кубики льда — те приятно позвякивали о влажные стенки бокала.       Баки повёл плечами: ну, подумаешь, может, этот Гельмут в банковской сфере работает, да и забыл про это совершенно, потому что была пара вещей, которые в Гельмуте ему запомнились лучше: созвездие родинок на лице и не то, чтобы закрытых широким воротом кофты из кашемира цвета кофе с молоком плечах, глаза тёмного-коньячного дерева, музыкальные пальцы в длинных рукавах, с кончиков которых он то и дело стряхивал капельки конденсата, которые собирались на гранях его бокала.       Наташа часто звала Баки бисексуальной катастрофой, а потом сама пихала его локтём, потому что не, ну ты посмотри, какая у того парня в костюме задница, орех просто, или gospodi, за столиком у окна сидит такая девушка, я хочу, чтобы она села мне на лицо, и это было самым безобидным из её репертуара, потому что Наташа не стеснялась в выражениях, когда восхищалась людьми вокруг.       И Баки её восторги разделял чаще всего молча и с довольной улыбкой, а Гельмут, вообще-то, был милашкой — Баки, наверное, пригласил бы его на свидание, если бы раньше не договорился с Оксаной.       Когда он провожал их с Наташей, нажравшихся, в общем-то, в сопли, до такси, Баки запомнил, что у него прохладные пальцы, а потом некрасиво пополам согнулся и тариф их поездки возрос в три, а то и в четыре раза.

***

      — Слушай, — Баки потёр переносицу, сидя следующим утром за столом у Наташи на кухне, — а кто за такси-то заплатил?       — А? — переспросила Наташа, по виду которой можно было бы сделать вывод, что она прошла Афганскую войну, не меньше. Баки похмелье, что удивительно, не мучило почти никогда (ну, кроме того раза, как они наклюкались у Стива и Пегги на свадьбе), а вот Наташа страдала страшно и посасывала мерзкую на вид жижу из банки с огурцами.       — За такси, говорю. Водила же просто сгрузил нас у дверей, разве нет? Я точно не платил.       — А, — Баки поражался тому, как Наташа умела при случае общаться одним единственным звуком, — это Хель.       — Кто?       — Хель, — Баки приподнял брови, намекая, что понятнее ему не стало, и Наташа посмотрела на него как на идиота, — Гельмут, Барнс, не тупи. И за наши с тобой посиделки тоже он платил.       — Так вот зачем ты "подружку" притащила, — флегматично хмыкнул Баки, отхлебнув мерзкого растворимого кофе из большой кружки с видами Петербурга — сварить нормальный как-то настроения не хватило. Наташа закатила глаза, булькнула жижей из банки и пнула его под столом своей мягкой пушистой тапочкой.       — Нет. Пока ты не пришёл, мы с ним по душам поговорили, у него, мгм, небольшие проблемы — он поэтому весь вечер молчал, так-то он замечательный собеседник. Мне иногда кажется, он на любые темы вообще говорить может. Единственное что, он в чужих головах копаться любит, но компенсирует эту бесячую черту своей очаровательной мордашкой. Как-то затирал мне о неидеальности Роджерса, ха-ха...       Баки вздохнул: ему, в общем-то, было плевать, что там Гельмут думал о кидале-Роджерсе, а вот мордашка-то и правда была очаровательной, несмотря на расплывчатость воспоминаний о вчерашнем вечере.

***

      Где-то через неделю Баки сидел с Наташей в знакомом баре, когда ему прилетело сообщение от Сэма.       >Sammy-boy: КОД КРАСНЫЙ КОД КРАСНЫЙ       >Sammy-boy: Я КОРОЧЕ       >Sammy-boy: ПРИШЁЛ К ТЕМ МУДАКАМ НАКАТАТЬ ЖАЛОБУ       >Sammy-boy: потому что оборзевшие совсем, ну       >Sammy-boy: ТАК ВОТ       >Sammy-boy: ПОДХОЖУ ЗНАЧИТ       >Sammy-boy: девчушка, которая там у них на подхвате клиентов сидит, хлопает на меня ресницами, спохватывается, просит подождать пару минут       >Sammy-boy: ну я охренел конечно и не выхренел, поэтому согласился       >Sammy-boy: И ПРИХОДИТ КО МНЕ ВСЯ ТОЛПА С ТЕМ ГАНДОНОМ ВО ГЛАВЕ       >Sammy-boy: я в шоке, но вида не подаю, конечно       >Sammy-boy: ИИИИ ОН ИЗВИНЯЕТСЯ ПРИЛЮДНО       >Sammy-boy: они мне, в общем-то, предложили кредит на каких-то вообще райских условиях, я для вида, естественно, поломался, но согласился       >Sammy-boy: НАДО ОТПРАЗДНОВАТЬ, ДАМЫ И ГОСПОДА       Дамы и господа переглянулись и обменялись мягкими смешками.       Наташа скинула Сэму геолокацию бара, написала смс-ку на немецком и кинула телефон на барную стойку. На вопросительный взгляд Баки она только улыбнулась, будто бы он уже должен был каким-то магическим образом догадаться, в чём тут дело:       — Не думала, что он и правда это сделает, — Наташа покачала шот в руке, прикрывая глаза, — дурной.       — Ты про Сэма? — уточнил на всякий случай Баки, обмакивая ржаную гренку в какой-то соус с ярким чесночным запахом. Наташа посмотрела на него скептически.       — Боже, храни твою очаровательную неосведомлённость и непрошибаемость.       Баки скорчил показательно-обиженную физиономию. Наташа ему улыбнулась и ресницами своими длинными похлопала.       — Ладно, я обещала ему не говорить, вообще-то, но...       Договорить она не успела. Её плечо мягким, почти по-кошачьи грациозным движением накрыла знакомая тонкая ладонь. Баки моргнул, ловя на себе не менее знакомый взгляд. Наташа посмотрела на Гельмута умоляюще и сказала:       — Нет, Хель, он тупой, как пробка. Он не поймёт. Я скажу ему.       Гельмут рассмеялся, и смех его был похож на гортанное урчание. Он кивнул, бросил на Баки взгляд исподлобья, а потом отошёл — кажется, к кальянщику.       — Ну так что?       — Ты ещё не понял? С чего бы весь персонал пришёл извиняться перед Сэмом, так ещё и банк сделал ему такой вот подарок? Очевидно, сменилось руководство.       Баки свёл брови к переносице.       — И?..       Наташа закатила глаза и тяжело вздохнула, со звонким шлепком хлопая себя по лбу.       — Вот ты тупой такой иногда, Барнс, что я просто поражаюсь. Давай издалека. Ты Хелю, знаешь, пипец как понравился. Хель у нас, как ты помнишь, при деньгах, он родовитый немецкий барон, вообще, но это детали. Складывается картинка?       У Баки брови на лоб поползли от удивления и примерного осознания ситуации. Верилось с трудом. Он скорее бы поверил в то, что Наташа над ним издевается.       — То есть, ты хочешь сказать, что он, чтобы меня впечатлить?..       Договорить он не успел, потому что вернулся виновник мозгового штурма. Баки посмотрел на него как на седьмое чудо света и решил без обиняков просто спросить в лоб:       — Что ты сделал?       Гельмут тонко, кажется, смущённо улыбнулся, но ответил всё равно:       — Всего лишь купил банк.       И Баки, совершенно обалдев от жизни, его поцеловал.