the church with broken hearts

      Свежие страницы газеты хрустели в тонких, мозолистых руках.       – Ну, и что ты об этом думаешь? – раздался хриплый, прокуренный голос из-за спины. По лицу ученого поползла ухмылка, он поправил сползшие на кончик носа очки.       – Неплохо, – заключил он спустя театральную паузу – но я думал, ты способен на что-то большее. Стенли лишь тепло усмехнулся, присаживаясь на стул возле Ксено. Страницу газеты согнули ровно посередине, элегантно, положили ровно в дюйме от края стола.       – Тогда на что же я на самом деле способен? – с усмешкой просил Снайдер, выуживая из внутреннего кармана фляжку с коньяком. Ответа так и не последовало, лишь усмешка и искренняя улыбка. Горло обжег крепкий алкоголь. Уингфилд отречено смотрел в лакированный пол пока он не почувствовал едкий, привычно мерзкий запах сигарет. Ксено взглянул на друга, ответом ему ухмылка, затянувшись, Стенли выпустил дым в лицо Хьюстона. Ученый закашлялся, на уголках глаз блеснули алмазы.       – Мерзко – сквозь кашель выдавил Ксено, извинений не было лишь смешок. – Тебе не стоит соглашаться на это – тихий голос друга привлек внимание Стенли. Мысль так и не была закончена.       – Тогда, пожалуй, подарю тебе это после теста – Снайдер потушил бычок о страницу газету, ловя на своей руке краткий, заинтересованный взгляд. Стенли Снайдер сдержал свое слово. Получил Ксено подарок после теста, как и было, обещано, но не от Стенли. Самолет разбился. Все что осталось после него это пачка мерзких сигарет, железная зажигалка с гравировкой и маленькое, серебреное кольцо, мужское, обручальное.       Сердце замерло. По лицу ползла улыбка, вырвался истерический смех. На щеках заблестели слезы, они лились нескончаемым ручьем, тело трясло, а сознание мутнело, мыслей просто не было. Все что он мог делать обессилено лежать на полу лаборатории, оплакивая почившего друга. Друга ли? Эти чувства Ксено никогда себе не простит, бесполезные, мешающие и почему же именно сейчас светлая любовь и привязанность ученого к Стенли раздирала его грудную клетку в клочья, нещадно пожирая его изнутри.       Проснулся Ксено поздно для себя – обед. Болела каждая клетка его тела, но, даже тогда имея силы, он не встал. Питался он лишь кофе, постоянно спал, а когда просыпался, плакал, у него не получалось сдержать слез сколько бы он не пытался. Кольцо – последний подарок, что грел безымянный палец, каждый раз, напоминая ему о дорогом ему человеке.       Дождь лил несколько дней подряд, поддерживая настроение Уингфилда. Черный зонт защищал ученого от небесных слез. Надгробье лучшего друга его имя, дата рождения и дата смерти. Букеты цветов, украшали траурный камень. Худые руки достали из карманов черного пальто пачку Уинстона – любимые сигареты Стенли и металлическую зажигалку подаренную Ксено специально для него. Огонек сверкнул в зажигалке, поджигая кончик сигареты, и исчез в металлической коробочке. Вдохнув, горький, ужасный вкус Ксено отплевывался, глаза щипало от дыма, но он курил, пытался затянуться, как делал Стен, почувствовать то, что чувствовал он. Окурок упал на мокрую траву.       Ксено встал на одно колено, положив на надгробный камень пачку Уинстона и железную зажигалку, он тепло улыбнулся.       – Это так мерзко, – недолгая пауза, будто Хьюстон ждал ответа, по щеке скользнула слеза. – Я… - надрывистый вздох, легкие сдавило от недостатка воздуха. – Тоже люблю тебя, Стенли. – Уингфилд провел мозолистой рукой по надгробью. Оставив черный зонт у могильного камня Стенли, будто укрывая друга от проливного дождя. Ксено прогуливался по мокрым улицам. Вещи его вымокли, белая, накрахмаленная рубашка мерзко липла к телу. Мерзкое чувство ползло по горлу, сжимая внутренности до невыносимой боли. Элегантные улицы сменились на старые дома, в таких домах живут поколениями, они бессмертны, переходят из семьи в семью, не прихотливы и стары. Небо устало стенать, однако тучи застлавшие небо уходить не собирались.       Когда Хьюстон опомнился, то стоял на окраине города, рядом стояла старая церковь. Все казалось сном, чем-то не настоящим. Воспоминания будто исчезли или были заволочены густым туманом. Он до сих пор не помнил, зачем зашел в ту церквушку, зачем принял религию, зачем он стал священником и почему же это религиозное сумасшествие, длящееся слишком долго, не помогает ему заглушить боль и пустоту в душе.