Из-под опущенных ресниц.

      Я пересекался с госпожой Хинатой пять раз и каждый раз моё мнение о ней менялось.       Наша первая встреча произошла зимой. Помню, тогда было холодно и снег крупными хлопьями падал на замёрзшую землю, покрывая всё белым цветом. Скрученные тёмно-коричневые ветки сакуры прогибались под тяжестью толстого слоя снега. Ноги у меня мёрзли и я семенил рядом с отцом, держась за грубую ткань его хакамы чёрного цвета. Всю дорогу я думал, как бы поскорее пройти квартал и оказаться у дверей дома господина. Отец сказал, сегодня у дочери господина день рождения, ей исполняется ровно три, и нам необходимо выразить почтение. По правде говоря, я никогда не видел господина Хиаши, хотя он жил на главной улице в большом доме, как подобает главе клана. Признаться, я представлял господина грозным, высоким дядюшкой, который сверкал злыми глазами. Каково было удивление, когда увидел перед собой точную копию отца, лишь голос господина был грубым и холодным. — Ты так подрос, Неджи. Скоро станешь настоящим мужчиной, — громко сказал господин и погладил меня по голове.       Я покраснел, его жест смутил меня. Мой отец поздоровался с господином, как впоследствии оказалось со своим братом близнецом, который родился на пару секунд раньше и эта доля секунды определила моего отца в побочную ветвь, в вечное услужение брата и главной семье.       Дом на удивление был пустым и холодным, в дальнем углу комнаты виднелся поминальный алтарь с зажжёнными благовониями, в середине комнаты стоял котацу, в красивых голубых фарфоровых блюдцах были разложены разноцветные моти мандзю и сухофрукты в сахарном сиропе. В углу находился тансу , над комодом висела гравюра; девушка с красным зонтиком шла по бескрайнему снежному полю.       Маленькая девочка в сиреневом кимоно выглянула из-за раздвижных сёдзи и быстро спряталась за ногами отца. Она испуганно посмотрела на меня, глаза у неё были большими и серыми, кожа белая как снег. Крохотные ручки схватили чёрную ткань хакама и потянули. Тогда я и увидел впервые госпожу. — Это госпожа Хината. Тебе предстоит ей служить и защищать, — сказал мой отец и подтолкнул меня вперёд. Я поклонился, выражая почтение. — Хината, перестань прятаться. Это твой старший брат — Неджи, — сказал господин Хиаши.       Маленькая госпожа выпустила ткань, сделала два маленьких шага вперёд и протянула мне детскую деревянную погремушку красно-жёлтого цвета. — Старший брат, это тебе.       Признаюсь, этот жест озадачил меня. Я не знал, как поступить, можно ли мне что-то брать от госпожи или стоит отказаться, не обижу ли я её своим отказом. Отец подтолкнул меня, и я принял погремушку. Второй раз, мы пересеклись на похоронах моего отца. Мне было восемь. Была зима, как в нашу первую встречу снег хлопьями падал на землю, только мы с отцом никуда не шли. Я стоял у стены и принимал соболезнования. Жизнь моя в тот день перевернулась. Я в мгновение повзрослел. В тот день мне открылась уродливая правда клановой иерархии Хьюга. Жизни побочной ветви не имели значения, всё приносилось в жертву ради процветания главной семьи. Мой отец отдал свою жизнь, защищая своего господина и юную госпожу, и передал мне свою участь. Я не знаю, ненавидел ли он главную семью так, как тогда ненавидел я. Хотел ли отец такой же участи для ребёнка, хотел я у него спросить, когда его тело покрыли белым саваном. Помню, только, как однажды он сказал мне; «преданность клану у нас в крови». Я же посчитал это чушью и оправданием перед невозможностью противостоять судьбе.       В тот день на похоронах юная госпожа подошла ко мне, чтобы выразить соболезнования о невосполнимой утрате. Глаза у неё были красные от слёз, голос дрожал, и она дёргала широкие рукава кимоно. Я ничего не сказал, лишь отвернулся, чтобы не видеть виноватое лицо. Она была омерзительна в своём лицемерном сочувствии.       В третий раз я встретил её на собрании клана. Мне было восемнадцать. Она сидела опустив голову, в тёмно-синем кимоно с золотыми драконами, рядом с отцом. На тот момент госпожа Хината показалась мне особой нежной со слабым здоровьем. Думалось, малейшее дуновение ветра собьёт госпожу с ног. Говорила она тихо, неуверенно, движения были скованы не подобающей её статусу робостью. Я солгу, если скажу, что считал её достойной представлять наш «благородный клан». Коль служить кому-то, то хотя бы человеку величественному. Мало того что она была женщиной, так вдобавок была слаба и неспособна возглавить клан. В ней не было твёрдости и жестокости. Я замечал печаль в её глазах, взгляд отчаяния и нежелания брать на себя ответственность. И считал, что мир недостаточно справедлив или сошёл с ума, раз именно на хрупкие плечи девушки было возложено непосильное бремя. Ей бы ходить и выбирать материал для праздничного кимоно, думал я, а не сидеть на собрании и выслушать жалобы своего клана, решать возникающие проблемы. Впрочем, нельзя было упрекнуть госпожу в недобросовестности выполнения заданий, она всегда сидела стойко и выслушивала всё спокойно и терпеливо. Когда господин Хиаши отчитывал её, отводя в сторону, она лишь безропотно склоняла голову. Многие считали, её недостойной наследовать власть и втайне лелеяли надежду, что господин Хиаши выдаст её замуж за их сыновей и власть перейдёт к ним в руки. В тот день мне стало её жаль.       Четвёртый раз я встретил её, прогуливаясь по саду. Мне было девятнадцать. Была весна, и тонкий запах сирени витал в воздухе. Хината сидела в беседке, в простом лиловом кимоно, тёмные волосы были собраны и украшены множеством серебряных кандзаси. Она была красивой и изящной в своём одеянии, посреди цветущих деревьев. Я невольно задержал на ней взгляд, она меня заметила, улыбнулась. Честное слово, я не встречал ещё такой доброй и тёплой улыбки. — Старший брат, не сыграешь со мной? Было странно слышать «старший брат», после стольких лет молчания. — Госпожа Хината, я не смею, — ответил я ей, отвесив поклон, и решил быстрее завершить прогулку. Но что-то меня остановило. Возможно, фраза которую она шепнула сама себе под нос, затронула во мне давно забытые чувства.«Понимаю», прозвучало с отчаянной болью. Как она может меня понимать, подумал я и обернулся. Госпожа играла в Го, тонкие длинные пальцы передвинули чёрный камень. — Неправильный ход, — сказал я, нахмурив брови. — Я не умею, играть в Го, — виновато опустив взгляд, сказала она. Густые тёмные ресницы отбрасывали тень на белой коже, и пухлые розовые губы скривились в печали. — А зачем тогда играете? — непонимающе спросил я.       Госпожа пожала хрупкими плечами и посмотрела в сторону, чуть левее от моего плеча, прищурилась и тонкие морщинки появились в уголках её глаз. Голос её был грустным. — Мне не нравится игра, я её не понимаю. Отец говорит, что я должна уметь играть.       Госпожа говорила искренне, признаваясь в своём несовершенстве, губы её дрожали, взгляд стал рассеянно блуждать по саду. Резко отвернувшись от меня, склонившись над деревянной доской, стала собирать белые и чёрные камни в темно-коричневую глиняную чашу. И тогда мне стало ясно, что она тоже страдала, страдала от своей судьбы и ей тоже пришлось покориться. Госпожа была одинока, так же как и я.       Я решил ей помочь. Мы условились встретиться в полдень, когда все слуги были заняты своими делами или послеобеденным сном. Наши встречи длились около месяца. Она всегда приходила первой и раскладывала камни на доске. Играла всегда белыми и постоянно проигрывала. Я бы сказал, что эта игра была не для неё, здесь требовалось стратегическое мышление, большая концентрация и умение читать противника за секунды. Госпожа же не обладала данными качествами, она относилась к тем людям, которые всего-навсего следуют свои душевным порывам и не подозревают, насколько человек может быть коварным. Госпожа была доброй и это был её главный недостаток. Мы не говорили, всегда сидели в молчании, было слышно как вода стекала по содзу, и бамбуковое коромысло билось о камни, издавая гулкий звон. Я наблюдал за ней из-под опущенных ресниц, она всегда с волнением передвигала круглые гладкие камни и прикусывала нижнюю губу. Рукав дорого кимоно съехал и оголил тонкое запястье, на белой коже проступали пурпурные пятна, она поспешно поправила, смущённо улыбаясь. — Я тренируюсь с отцом в додзё по вечерам, — сказала она и сжала губы в тонкую полоску. — Отец говорит, что вы хороши в бою и считает вас одним из талантливых воинов в нашем клане. Возможно, назначит вас командующим нашей армией. Она посмотрела на меня тепло. Я не знал, что ответить. Мне было странно узнать, что столь хрупкое создание держало в руках бо и получало удары деревянной палкой по телу. Даже я часто изнывал от боли, когда тренировки заканчивались, и все тело болело от побоев. А она всегда ходила с ровной спиной и счастливая улыбка сияла на лице. — Я бы хотела, чтобы вы потренировали меня. — Вы уверены, что хотите этого. Я не буду считать вас своей госпожой и не буду учитывать, что вы женщина. В поединке для меня все равны. — Да, именно этого я хочу, — уверенно сказала она, и серьёзно посмотрела на меня.       Я не знаю, зачем она это сделала, возможно, хотела, что-то доказать самой себе или отцу. Но встретив в додзё, мы поклонились друг другу, выражая уважение. Госпожа взяла длинный бамбуковый посох. Её черты лица изменились, приобрели серьезный вид, появилась жёсткость и решимость во взгляде. Она встала в стойку и чёрные хакама разлетелись в стороны, руки оголились, показывая череду фиолетово-зелёных пятен. Мы скрестили бо и начали бой. Её удары были сильными, но недостаточно мощными для меня. Она часто открывалась, мои удары приходились ей по ногам и рукам. Отбросив буки, мы перешли на рукопашный бой, через некоторое время я опрокинул её на спину и сломал руку. Госпожа даже не крикнула, а лишь согнулась в почтении, поблагодарила и ушла, прижимая руку к животу. Скорее всего, тренировки с травмами были для неё обычным делом и она принимала их должным образом. Мы ещё пару раз встречались с ней в саду, чтобы сыграть в Го. Затем меня отправили на военные учения, которые организовывал клан каждое лето у границ своих владений. Возвращаясь с изнурительных тренировок, я опрокидывался на сухую траву и смотрел на звёздное небо. Там на тёмной глади сияли россыпи сверкающих звёзд, а одна сияла ярче всех вдали от всех. Я не знаю почему, вспоминал госпожу Хинату, она была подобно этой одинокой звезде, яркой и слишком далёкой.       В пятый раз наша встреча произошла на поле боя. Мне было двадцать два. Мы проигрывали. В течение месяца наши воины погибали, отступая от границ, умирали в тяжёлых муках от ранений. Запасы еды истощились. Главная семья лишь командовала, раздавая указания, в бой шли только люди из побочной ветви. Прежняя ненависть к клану вспыхнула во мне. За что мы сражаемся, спрашивал я себя, когда видел смерть своих друзей перед глазами. Я был ранен дважды. Второе ранение стало воспаляться, медикаментов не было и врачи безнадёжно разводили руками. Когда силы покидали меня и ненависть окутала моё сердце, тогда я встретил её. Госпожа неслась на коне в железных доспехах, гордо развевая фамильный герб. Грозовые облака нависали над полем боя, лошади и люди вязли в грязи и крови, а она подобно богине солнца — Аматэрасу мчалась вперёд. За ней на вороных конях скакала подмога. Воины были не наши, и я понятия не имел, чем госпожа пожертвовала, ради нашего спасения. Она билась вместе со всеми, лицо её, как и доспехи были покрыты кровью. В тот день мы победили. — Старший брат. Слава богам, вы живы, — услышал я рядом с собой её голос, когда снял рубашку и лекарь стал обрабатывать раны. — Вы ранены? — обеспокоенно спросила она и жестом велела лекарю отойти. Она стояла передо мной в кровавых доспехах, длинные тёмные волосы были взлохмачены и покрыты грязью, на лице засохла чья-то бордовая кровь. Госпожа стала осматривать рану, холодные пальцы прошлись по припухлой желтеющей ране, я скривился от боли. — Брат, у вас заражение может начаться. Вы почему не обрабатывали раны должным образом, — сказала она грозно лекарю. — У нас закончились лечебные мази. — Почему мне никто не доложил об этом? — Я докладывал. Никто не сообщал вам? — спросил он.       Тогда госпожа Хината развернулась и быстро вышла из лазарета, через некоторое время она вернулась с полным мешком и разложила на столе множество склянок с мазями и растворами. Я облокотился о стену и стал наблюдать за ней из-под опущенных ресниц, она подходила к каждому воину и помогала с перевязкой ранений. Тогда я понял, что госпожа видела во мне всегда брата и во всех этих людях видела своих родных людей и ей не было дело до статуса и положения. Это только я разделял нас и считал её госпожой. Я осознал, что ради этой на вид хрупкой девочки я готов умереть. Потому что госпожа была самой достойной из всех кого я знал. Её доброта и искренность если и не изменит клан, то посеет зерно, которое однажды взойдёт.