Полевой мак

Цветочная поляна и солнечный закат Как много всяких сладких запахов играет Но не мои они, увы, но это так Счастлив тот, свое кто повстречает…

Что о жизни их двоих можно было сказать? Ничего интересного, в принципе. Жизнь привела их сюда, здесь их начальная пора и прошла. И весьма нелегко, стоит отметить — для младшей особенно. Первое время Аличе находилась в глубокой депрессии. У нее было очень слабое здоровье. Поэтому иногда учителям приходилось приходить к ней домой, а Романо усердно заниматься с сестрой. Но не только отставания в учебе и постоянные больничные гложили ее. Аличе была впечатлительной девушкой. И когда она узнала, что засохшие нарциссы на ее теле, это знак того, что вторая половинка нашла себе другую. Тогда молодая девушка восприняла это как прямой приговор на одинокую жизнь без любви — впала в глубокую депрессию. Итогом стала астма, появившаяся на сильном переживании по поводу родственных душ. Романо, в отличии от сестры, клал на всю мороку с родственными душами, предпочтя учебу и работу растратам на ее поиски. По крайней мере, всем он так говорил. Но никто ничего не докажет. Но Ловино не был невинным ангелом. Погулять с симпатичной девченкой он был только рад. Поэтому многие мило улыбались ему на улице, надеясь на повторную встречу. Но таковых, как правило, у него не было. Большую часть времени он проводил в школе или на работе. Но сегодня был особый день. Выходной, так сказать. Старший из Варгасов отдыхал, расположившись в кресле качалке на улице, пока его сестра готовила ужин. Сегодня ее очередь и это означает одно — будет паста. И не надоедает ведь… Аличе превосходно готовит. Хочет в дальнейшем выучиться на повара и работать в большем ресторане… Временами она бывает таким ребенком — а временами взрослая женщина. Кстати. А в школе дела у нее как? — Аличе — окрикнул он сестру. — Как обстоят дела с испанским и алгеброй? — Уже лучше, чем в прошлый раз — Девушка начала нервничать, тараторила, запинаясь. — Братик, я очень занята, давай поговорим потом. — Умоляла итальянка, кладя больше соли в воду, чем было положено. — Да неужели. — Романо усмехнулся. Увиливает от разговора. — Очень сильно занята готовкой? Расскажи мне, что сегодня на ужин. — Почти пропел Ловино на испанском. Он в группе учил английский, но по-испански все же немного говорил. — Веееее — Было ему ответом, а вместе с тем — тихий всхлип. Она снова рисовала солнце и зайчиков на полях тетради, вместо того чтобы слушать учителя. — Твой испанский совсем плох… Нужно хорошо учиться, Аличе! — Ловино ударил себя по лбу, устало выдыхая. Общаться через стену ему поднадоело, и он направился на кухню, покидая любимое место. Кресло еще немного покачалось после его ухода, тихо поскрипывая. — Братик, не ругайся! Я не могу учить то, от чего меня воротит. — Аличе вновь начала недовольно бурчать себе под нос — обычная реакция на уроки испанского. — А я не могу смотреть на твои отметки в табеле… Я могу понять еще физику и математику. Но испанский… Он же так похож на итальянский… Тут то что с тобой случилось? Аличе? Аличе, ты слышишь меня? — А младшая Варгас тем временем пропускала все слова брата мимо ушей, старательно перемешивая томатный соус в мелкой кастрюльке. И только тихонько доносилось: — Вее? — И это означало окончание разговора. Романо досадно улыбнулся. Видно, придется нанимать сестре репетитора. Благо, их учитель по испанскому занимался подобным и, как Ловино думал, в помощи не откажет. По крайней мере, еще ни разу не отказывал за все время их знакомства. Антонио Фернандес-Каррьедо — сильный учитель, молодой преподаватель, да и к тому же еще и испанец, питающий любовь к распитию винных напитков, игре на гитаре и изучению языков. В особенности тех, которые были созвучны с его родным. А тут два итальянца… Вот и пошел обмен знаниями, как говорится. И помощь тут нужна была его сестре, не воспринимающей испанский ни разу. Итальянец всегда твердил о том, что ей жизненно необходим был хороший аттестат… Поэтому Ловино и остался на второй год в одном из классов, понаписав в итоговых работах всякой несвязанной ерунды. Учителя были в шоке от такого поступка, но все же не могли перевести его в другой, как бы дневник не пестрил отметками «отлично». Чего не скажешь о младшей Варгас. «Хор» и «неуд» по испанскому и физике, алгебре. Романо нервничал. Это был последний, выпускной класс. Последний год здесь. У Аличе слабое здоровье, а здешняя обстановка и климат добивают ее. Варгасы все еще помнят бархатный бриз с моря и тепло родного солнца. Франция не так плоха, но не окраина. Вокруг цветет и пахнет лаванда, но при этом смердит человечиной за километры. Особенно у федеральной трассы. Ох, чудесное это было место. Пожалуй, самое занимательное в этом городке. Было там небольшое заведение, которое держал один взбалмошный француз. Франциск или Франсуа Бонфуа — владелец забегаловки, где днем можно выпить кофе, съесть пару круассанов, а ночью напиться в щи и полапать пару милых француженок. Для особо пылких приготовили комнату внизу, где по совместительству хранили за стенкой продукты и вина, которые у француза лились рекой. Варгасу всегда было до жути интересно, кончается ли у него оно когда-нибудь. Если и да, то этот момент настанет не скоро. Ему даже выделились бутылочку красного сухого из личной коллекции. Будь он помилее и раскрепощённее, как выразился Франциск, то угостил бы чем послаще. Не дотянул еще итальянец по меркам первого ловеласа в их городе до бутылочки с игривой надписью «semi-sweet». Откроет его на день рождения Аличе. Или если та принесет хорошие отметки по испанскому. — Братик, пошли кушать. — За своими размышлениями о вине Романо не заметил, как пред ним поставили тарелку с пастой. От тонкого спагетти исходил теплый пар, а от запаха обжаренных с базиликом спелых помидоров в животе протяжно заурчало. — Приятного — Усевшись поудобнее, Романо взял в руки тарелку, накручивая макароны на вилку. Было очень вкусно. Намного вкуснее, чем готовили в школьной столовке. Младшая Варгас станет самым лучшим поваром в мире с такими то навыками готовки. Но вот только сможет ли она с такой же легкостью выстоять по десять, а то и четырнадцать часов на ногах в постоянном напряжении. Франциск рассказывал, как однажды устроил истерику в ресторане, где подача незначительно отличалась от то, которая была заявлена на изображении. Гурман гурманов, что уж поделать. И от Ловино он требовал того же. Франциск не разрешал мешать напитки с водой, лить больше сока или лимонада. В отличии от жадного нидерландца, державшего это место раньше. Франциск как тайфун ворвался в то заведения, наводя свои порядки тут и там. Как рассказывала его коллега — официантка Моника — жизнь и работа сильно изменились с приходом месье Бонфуа. Зарплаты выросли наравне с требованиями, а гостей прибавилось. То, что Ловино стоит за целой барной стойкой — заслуга Бонфуа. И то, что его так легко взяли на работу тоже. Тим не любил возиться с детьми, а Франциск только устроил проверку молодому итальянцу, заставив пахать сразу за троих. Неделю Ловино бегал со шваброй в одной, подносом в другой и проговаривал рецепт каждого кофе, чая наизусть. Поработав у Франсуа полгода, ему даже разрешили работать по ночам. Ночные смены Варгас если и не ненавидел, то недолюбливал. И у него были на это причины. Но платили за них больше. Аличе тоже временами подрабатывала в школьной столовой. То делала заготовки для повара, то мыла полы. В общем — помогала как могла. — Ты сегодня работаешь? — закончив с трапезой, итальянка стала мыть посуду, украдкой поглядывая на сборы брата. Тот кивнул. Важно было выглядеть идеально в глазах начальства — не отпугивать посетителей. Сам Франциск всегда был на работе и следил за всем, хоть и через бокальчик другой красного вина. Порой белого — по настроению. Ты когда-нибудь будешь ночевать дома? — Надувшись, она поставила тарелки на стол громче, чем обычно. Романо только тяжело выдохнул. — Я приду к трем часа. Так что, считай, у меня выходной. Ведь день мы провели все же вместе. — Обычно он приходил на работу после школы и так до середины ночи, где потом сменялся и шел спать. У него было время на учебу, но не было толком на сон. Хотя он мог поспать на английском и музыке. Учителя отметили его хорошую работу, закрывая глаза на дремлющего прямо на уроке ученика. Пока в класс не заходил директор с проверками. Учитель говорил громче и четче, а дети сидели ровнее. Все было как по струнке. — Может мне тоже к вам устроиться и начать работать серьезнее?! — Внутри Аличе разгорелся азартный огонек. Но увы, он погас так е быстро, как и появился. — Еще чего удумала. — В девушку полетел учебник испанского, сбивая с ног прямиком в кресло. — Больно! — Захныкав, она стала потирать ушибленный лоб. — Ты страшный! Хочу пасту… — Вот и правильно — Романо накинул черную жилетку поверх белоснежной рубашки. — Ешь пасту, зубри испанский! — Я знаю, что паста по-испански тоже будет паста! Вот! — Тогда выучи еще с десятка три названий европейских блюд и тогда я, так и быть, выпрошу целый выходной, понимаешь? Ты, я и вечер испанских баек. Как по мне — звучит чудесно. — Расхохотавшись, Романо скрылся за дверью. — Не скучай. — Братик страшный, веее! — Услышав про ненавистный язык, итальянка потерла плечи, забыв о пульсирующей боли во лбу. Сил подняться на ноги не оставалось — она слишком устала на сегодня. Только входная дверь закрылась, Романо погрузился во тьму. И это была не ночная тьма — она была внутри него. Луч итальянского солнца в виде его сестры остался по ту сторону двери, а Ловино побрел по пустой улице к автобусной остановке, где его может подкинут до работы — а если и нет, то пройдется пешком. Не страшно. Насвистывая только себе знакомую мелодию под нос, итальянец иногда посматривал на дворы. Ночью мало кого встретишь, но вот стоит подойти к окраине города, как он видит знакомые лица одноклассников, покуривающих травку. Какая-то бабулька кричит на них, но молодежи все равно на раздражающие пенсионерку звуки. Как и полу-пьяным прохожим. Однажды Романо вместо того, чтобы идти на работу провожал порядком перебравшую с вином мадмуазель до дому. Франциск был зол, но когда услышал, что юноша не оставил даму в беде, только ответил. — Уля-ля, такими темпами скоро тут очередь из прелестниц выстроится к тебе. Смекаешь? — Когда дело касалось прекрасной половины человечества, то разговор всегда был другим. Более мягким что ли, деликатнымю. А машин на горизонте так и не намечалось. Может оно и к лучшему. Поправив волосы, он перешел на быстрый шаг по мере приближения к дороге. Пройдясь по каменистой почве, он в скором времени дошел до асфальтированной полосы. Мимо проехали несколько машин, но желания останавливать их не было. Романо погрузился в свои мысли, забыв обо всем окружающем его пространстве. Бредя одинокой тенью, он частенько думал о их будущем. Небольшие сбережения у него были, но куда им отправиться? Сам Романо хотел поступать в Парижский университет на хореографический. Он наберет нужные баллы, но сможет ли Аличе жить в бешенном ритме такого большого города? Ловино боялся, что это только усугубит ее положение. Там есть врачи, больницы и ей окажут должный уход. Но мысль о том, что его сестра будет сидеть в белой палате как птица в клетке пробивала его до дрожи. Она слишком миролюбива — никогда не сидит на месте. Так что это будет пытка для них двоих. Для кого большей — уже другой вопрос. Был вариант вернуться домой. Но это дорого для него. Один немец предлагал ему помощь в этом. Он мог поспособствовать тому, чтобы сестра прошла лечение в германской клинике, а после вернулась домой, на свою историческую родину. Но вот только какую цену он запросил — всего один цветок. Этого Романо отдать не мог. Осталось совсем немного — и ноги их в этом городе не будет. Плутая в мыслях Романо и не заметил сам, как уже стоял у входа в бар. Народу было не сказать, что много, но прилично. Решительно пройдясь по залу мимо столиков, он ловко проскользнул за барную стойку, отпуская спешившего покинуть это место бармена. Расстегнув пару верхних пуговиц, он приоткрыл часть рисунка. Закатывая рукава рубашки, поймал взгляд своего начальника. Тот, заприметив Ловино, поднял бокал в знак приветствия и поспешил к стойке. Романо усмехнулся. Пожалуй, душевные разговоры — самая интересная и приятная часть его работы. Он знал почти все, что творилось в городе и округе. — Mon cher, как дела? Как сестричка? Еще болеет? — Франциск, едва успев сесть, уже начал заваливать Романо расспросами. Тот делал вид что очень занят — натирал бокал до блеска. — Уже лучше, месье. Но идет на поправку. Думаю, что после школы мы с ней уедем, махнем на все и уедем. — Куда собираетесь? Уже так скоро уедешь… Эх. А мог бы остаться работать здесь. — На столе появился пустой винный бокал, который Романо сразу же наполнил красным вином, пока француз изображал крайнюю степень раздосадованности. — Думаю, в Париж. Я уже присмотрел университет. Аличе так и хочет быть поваром… Хотя еще неделю назад она задумывалась о карьере художника. Еще есть немного времени подумать… — Париж?! Я приятно удивлен, mon ami. — Франциск расплылся в довольной улыбке. — Я учился там когда-то. Столько времени прошло, а по профессии я не отработал ни дня. Но зато начал весьма интересный бизнес. Люди любят выпить и поесть. А в дороге особенно. Да и местный народец тут интересный. — Да, вы рассказывали. Но все же. Не заказываете же столько вина. — Верно, я сам его делаю — Француз подмигнул, осушая бокал. — Работать на фабрике скучно, а я хочу творить. Поэтому помалкивай, откуда в самом деле берется большая часть алкоголя. — Ладно… — Романо косо посмотрел на бутылку виски и текилы. — Но-но! Эти были куплены, честно. Гнать всякую гадость я не неамерен. А вот наблюдать, как из спелого винограда рождается изысканный напиток — созерцание прекрасного. — Сделав вид, что подозрения итальянца его обидили, он театрально приложил тыльную сторону руки ко лбу. — Простите! — Романо осекся. Он и раньше подозревал, что винные реки не спроста текут здесь. Но все же. — Все в порядке, mon cher. Хватит натирать стакан… Я же вижу, что пока делать тебе нечего. Пропустишь со мной бокальчик? — Я на работе! — Итальянец мотнул головой, но француз был настойчив, самостоятельно беря второй бокал. Вскоре багровая жидкость разлилась по двум прозрачным бокалам, игриво мерцая в полумраке, освещаема подсветкой над стойкой. — А я твой начальник. И я сказал тебе, что немного выпить можно. Даже нужно, я тебе скажу. Вот скажи мне, Романо, как ты относишься к алкоголю. — К алкоголю… не знаю… — Осторожно взяв бокал, Ловино чуть покрутил его взбив игристую жидкость. — Наверное, опасаюсь. — Боишься, что он съест тебя? — Бонфуа усмехнулся приподнимая свой бокал, смотря на него через свет. — Да… Но только мою жизнь. Я каждый день вижу, как люди топятся в нем, постепенно исчезая. Так что я опасаюсь его разрушительной силы для сознания. Мне нельзя показывать слабость. — А ведь похожи. — Выдал директор, пригубив жидкость. — Что похожи? — Романо не понимал, отпив немного. Горло немного обожгло, но это было скорее приятно, чем больно. Жгучее тепло разлилась по телу, согревая и поддевая каждую клеточку его организма. Легка кислинка и пряность, терпкость и сладость. Необычный букет вкусов остался еще на губах, языке. Так только месье Бонфуа может — вкладывать всю душу в свое дело. Эх, если бы не проблемы с законом в прошлом, то он был бы великим виноделом. Но лицензию на производство и распространение он так и не получил. Но не сильно расстроился, как видно. — Это вино, ты и маки на твоей шее. — Француз хихикнул, а Романо покраснел. — И чем же это? — Такие же одновременно горькие и сладкие одновременно, буйно пряные и вяжущие на вкус. Опьяняют так же, как и опий. Да и цвет — насыщенно красный. Так что это вино для тебя, Романо. Можешь забрать бутылочку. Только не увлекайся, а то и в самом деле придется тебе от алкоголизма лечить. — Я не дойду до такого! — Вот и молодец! Допивай и возвращайся к работе, а то в школу опоздаешь. — Я отличник, так что могу и не ходить. — Ловино фыркнул, делая еще глоток. — Заучка ты… — Франсуа вздохнул. — Люди пьют, чтобы забыться, отдохнуть, почувствовать тепло, которого не получили в жизни. Игристый напиток придает уверенности, как и крепкий. Но только вот последние и в самом деле способные разложить человека до костей. Так что лучше пропустит бокальчик вина перед сном, чем виски на обед. Между прочим, это даже полезно будет. Если ты пьешь вино, разумеется, а не эту бурду из ларька у твоего дома. Относись к нему, как и к огню — с ответственностью — Зевнув, Франциск спиной почувствовал взгляд милой дамы на себе. — Не буду мешать, mon ami, я полетел. — В ту же секунду вместо француза осталась пустота и грязный бокал, который Ловино направился мыть, улыбаясь про себя. И все же вино ему понравилось — итальянец, как ни как. Колокольчик на двери протяжно звякнул, оповещая о новом посетителе. Романо перевел взгляд на дверь. Все хорошее настроение как рукой сняло, оставляя чувство раздосадованности.