Абордаж

Музыка гремела так, что казалось, будто и внутри грохочут басы. Чистова была не самой большой поклонницей клубов и шумного кутежа, но так скучно девушке было, настолько некуда ей было деть себя, что решила очаровательная Аннушка развеяться, пусть даже вокруг бы был сплошной гламур и психоделика. На таких мероприятиях отключается мозг, зато включается желание. И девушка танцевала под пошлейшие стоны, наложенные на бесчувственные электронные скрежеты, которые на трезвую голову обругала бы последними словами. В перерывах между сменой одной попсовой песни на другую, ещё более попсовую, Чистова только и успевала отбиваться от настойчивых кавалеров. Точнее тех, кто к ней пытался «подкатить», было трудновато назвать этим благородным иностранным словом: все они были уже порядочно пьяны, глаза у них были пустые, как окна в нежилом доме, а на одинаковых, обезображенных тьмой и неоном, лицах читалась одна похоть и ни грамма ума или галантности. Правда, всему приходит конец. Вот и визгам да вихляниям пришел он — точнее, небольшой перерыв. Весёлый, тощий, ещё не совсем пьяный ведущий обьявил, что сейчас свет сделают чуть мягче и заиграет «белый» танец. Аня, выпившая воды и немного пришедшая в себя, зацепилась за что-то взглядом. Ей пригрезилось в толпе знакомое лицо. Она ещё раз посмотрела в ту сторону. Нет, не галлюцинация. В деловом костюме, выглядящем, правда, совсем не строго —галстук помят, рубашка открывает бледные ключицы и небольшой кусочек русой поросли— стоял Глеб Рудольфович Самойлов, собственной, дьявол его побери, персоной. И сейчас он повернул голову и глянул прямо Чистовой в глаза. А потом подошел к ней, обворожительно улыбнувшись краешками тонких, четко очерченных губ: —Аннушка, —он пил, но держится отлично, —здравствуй. Цедит сквозь зубы, будто и не хочет говорить вовсе. Пропускает слова через язык, говоря всегда и со всеми свысока. —И тебе не хворать, Самойлов. Какими судьбами здесь? —Такими же, что и ты. -дерзко ответил. —Сейчас «медляк» заиграет, когда эти олухи, —Анна махнула на ведущего и пару бородатых техников, которые возились с аппаратурой, очень «своевременно» залагавшей — починят все. Ты бы нашел себе пару для танца, а, Глебсон? —Не поверите, маркиза, нашел уже. —переходя на более официальный тон, ответил Самойлов. —Ты обо мне? —приподняла накрашенную бровь Чистова. —Не глупи. Ну, так милейшая дама не составит мне компанию? —он протянул девушке руку. Аня закатила глаза и дала ему свою хрупкую кисть. Свободная рука Глеба легла на худую талию, прикрытую темной тканью платья. Тут «олухи», как назвала их Чистова, наконец починили колонку и полилась плавная музыка, так контрастирующая с недавно орущей попсой. Танцевал младший Самойлов великолепно, а в самом разгаре танца даже приблизился к шее девушки и легонько куснул. И как же потрясно он пах — дорогим алкоголем, терпким табаком и чем-то природным, жестким и пьянящим. У Ани закружилась голова, а «бабочки» в животе будто закружились в водовороте. Когда «медляк» затих, Чистова все не отходила от Глеба и весело говорила с ним. Но парочку прервали. —Глебушка, что это за прелесть рядом с тобой? —бархатный голос, насмешливые интонации. Это Вадим, стоит рядом в неизменной чёрной кофте и кожаных штанах в тон. —Вадик, приглядись. Это же Анечка Чистова, дочь Лены нашей. —Ох, прости, темно. Не узнал, богатой будешь. —Скорее одинокой, Вадим. —горько усмехнулась Анна. —Ну, так почему бы нам не скрасить этой красотке одиночество? -сказал Вадик, как бы обращаясь к брату, но так, чтобы Чистова-младшая услышала его реплику. Глеб кивнул и взял девушку вод правую руку. Вадим зашел слева и положил широкую ладонь на хрупкое девичье плечо. Скулы Ани уже были пунцовые, как вишни, а кожа на шее ещё помнила сухие губы Глеба и острый кончик языка. Конечно, даже какой нибудь круглый дурак понял бы, зачем Самойловы решили составить компанию Чистовой, но она даже не возражала. Они подошли к чёрному «бумеру» Вадима. Старший сел за руль, младший же открыл дверь сзади и, вежливо склонившись, пропел: —S’il vous plaît, madame, в мой экипаж.. Девушка усмехнулась: —Что, прямо там на абордаж? —Какие мы нетерпеливые… Смеясь и шутя, они сели сзади. Вадик врубил на всю машину свою же «Африканку». На припеве он убавил громкость и начал петь сам, рыча и шипя на согласных: —Ja, ja, ja, natürlich, danke schön, junge Frau!! От его голоса Аня почувствовала; как белье ее мокнет. Не укрылось это и от Глеба, второй кусочек припева он допел ей на ухо. Точнее, это было нечто среднее, между шипением и стонами. Параллельно, он поглаживал девушку по ноге. Шумную троицу несколько раз тормозили работники ГАИ, но придраться им было не к чему: Вадим предусмотрительно не пил ничего, кроме минералки, а Глеб с Аннушкой на правах пассажиров проверке на трезвость не подлежали. Наконец, спустя час, Самойловы и их прелестная спутница добрались до дома, где жил Вадим — было решено отправиться к нему. Аня уже и не помнила, как они добрались до нужной квартиры, но буквально через секунду после того, как она, вместе с Самойловыми, покинула салон «бумера», Вадим прижимал ее к мягкой постели своим телом, целуя в губы, а Глеб ласкал шею. Чистова думала, что сейчас сойдет с ума. Парфюм Вадика и запах сигарет Глеба сплелись в один, сводящий с ума аромат. Пряди волос старшего щекотали ее лицо и ключицы, пока его губы мягко терзали губы Анны. Глеб в это время жестко и больно кусал ключицы и шею девушки, оставляя кучу следов и царапая отросшими ногтями левой руки. От одежды избавились быстро и спустя мгновение Вадим откинул буйную копну своих чёрных кудрей и вошел в Аню одним рывком, напевая себе под нос припев «Чёрных волков» и ритмично, но мягко и осторожно двигаясь. Младший же брат его пока решил прикурить, и окончательно замучить плечи Чистовой, сжимая и массируя их. Она кончает, чувствуя, как большой орган Вадима пульсирует в ней. Самойлов-старший коротко поцеловал девушку в щеку и отстранился, уступив её брату. Глеб налетел на девушку хищной птицей. Он не был таким нежным, как его брат, нет — Глебу обязательно надо грубо, с кучей следов и укусов, шлепками. И тут младший верен себе — засосы сыплются на мягкую грудь девушки, ее ключицы, сгиб шеи. Глебушка решает остаться одетым пока что и взять Аню пальцами —длинными и сильными, натренированными за годы занятий музыкой. И он быстро двигает рукой, глубоко и жестко, грубовато шипя: —Тише, тише, детка, ты же сейчас разбудишь всех, кто спит за стеной. Но этого братьям мало. Глеб убирает пальцы, становится на колени так, чтобы его пах находился на уровне лица лежащей девушки. После чего расстёгивает ширинку и кивком головы побуждает Чистову — начинай, мол. И она начала, стараясь брать так глубоко, как только может, еле сдерживаясь, чтобы не застонать во всю мощь голосовых связок — Вадим устроился между стройных ножек девушки и начал ласкать. И как ласкать! Горячий и влажный язык скользит глубже и глубже, губы целуют и покусывают самое сокровенное место ее. А Аня берет старательнее, иногда отстраняясь и облизывая член, стараясь. Успокоились они только часам к четырём утра, когда нежное июньское солнце уже начало аккуратно освящать многоэтажки. Через несколько часов, по пробуждению, Чистова попросит Глеба отвезти ее к себе, Вадиму же скажет, что всегда ждёт его вечером. Братья обнимутся, поблагодарят девушку. Но это будет потом, сейчас же они спят на мягкой постели, все вместе.