Всё это время

Услышав щелчок закрываемой двери, Юджин опустился на кровать и закрыл лицо руками, чувствуя, как ежесекундно сгорает от стыда. Он не стал просматривать системное окно Пробужденного, не желая снова видеть информацию об обновленном ключевом слове. Черт возьми, он только что собственными губами сказал Юхёну, этому проклятому панку, что любит его. Сказал без малейшего зазрения совести — даже после того как увидел кучу всякого непотребного дерьма в воспоминаниях своего донсэна, из-за чего в итоге оказался с таким жестким стояком, что им определенно можно было бы заколачивать гвозди (в гроб его брата, а затем и его самого). Юджин и не подозревал, что его милый младший брат, этот нежный одуванчик (способный голыми руками крошить бетон и лица других охотников S-ранга), так сильно запал на него, что порой мог по несколько раз за ночь пойти подрочить на их старые совместные фотографии. Да после такой детальной порнографии, щедро приукрашенной выдуманными Юхёном деталями, Юджин так охуел, что обеспечил себе худшее повторное Пробуждение за всю историю (и, будем честны, единственное такое). Но, по крайней мере, он был рад, что пробудился не со словами "Так ты, черт возьми, все это время хотел меня трахнуть?" или даже "Я, блять, совершенно не против этого". Нет-нет-нет, он должен быть против этого, иначе воспитатель из него получится крайне хуевым, что бы ни говорил там титул. (Ладно, кого он нахуй обманывает?) * После душещипательной сцены с объятиями Юджин еще несколько дней пытался начать Очень Серьезный Разговор, однако Юхён, сраный панк, каждый раз ловко избегал его (и наверняка где-нибудь издалека следил, сохраняя в копилку воспоминаний еще одно — то, в котором Юджин неистово бесится, но ничего поделать с этим не может; или то, в котором с помощью Ким Сонхана ломает другим Охотникам лица ради малознакомого парня; или…). Когда у Юхёна наконец нашлось время на Не Такой Уж И Серьезный Разговор, Юджин решил прижать его к стенке. Буквально. Они стояли в такой позе не дольше пары секунд, пока Юхён мягко не оттолкнул его в сторону. Едва заметный румянец вдруг показался им ярче любого маяка, и Юджин невольно опустил голову вниз, к брюкам брата. Блять. — Что такое, хён? — как можно спокойнее попытался спросить Юхён. Что ж, ему почти удалось обмануть их обоих. Почти. — У тебя только что… встал? На меня? (Ебаный извращенец.) (Ладно, ладно, они оба ебаные извращенцы.) — Это не то, что ты… — Блять, не лги мне! — раздраженно закричал Юджин, не желая слушать отговорки. Он буквально прожил всю жизнь своего донсэна, а потому прекрасно знал, что это именно то, чем кажется. — Ты думаешь, это так сложно заметить? Юхён вздохнул, признавая поражение. — Хён, да, у меня встал на тебя. Но я могу себя контролировать, и это… "Никак не повлияет на тебя и твою жизнь" — вот что он хотел сказать, однако остановился на полуслове. Они оба знали, что Юхён уже повлиял на кучу всего и что дерьмо явно не затолкать обратно в вентилятор. — Как бы то ни было, хён, я не могу позволить тебе уйти из гильдии. Ради твоей безопасности. Юджин усмехнулся, глядя на то, как ловко его донсэн меняет тему, а затем… Затем он решил рискнуть. И поцеловал Юхёна. Их поцелуй был до смешного неловким, но в то же время чертовски возбуждающим. Юджин чувствовал жар дыхания на своей коже (невольно в то же время вспоминая предсмертный холод и жалкую улыбку, которая досталась ему на прощание пять лет вперед), и пальцы, крепко сжимающие его бока, и губы, крадущие каждый рваный вздох, и взгляд — горячий как сам Ад, который разверзнется для них за все, что они сделали в своей жизни. Они терлись друг о друга, как стыдливые подростки, пока Юджин не осмелел и не сжал оба их члена в своей руке. Он вспоминал, как много раз Юхён представлял этот момент в своих мыслях; как планировал трахать его сначала жестко, а потом нежно; как собирался кусать и целовать до головокружения и потери пульса — вспоминал, точно зная, что ровно такие же мысли проносятся в голове его донсэна. Они кончили почти одновременно, задыхаясь в объятиях друг друга, и Юджин, глядя на раскрасневшегося и взмокшего Юхёна, внезапно почувствовал себя по-настоящему живым.