Смерть и сын
Смерть и сын В ногах я смерти,
Не слышно хохота реки.
Не раздаются вдоль дорог,
Радости детские шаги.
Не принесет он доброй вести,
Мой сын, царапающий щёки.
От синих губ, тает в улыбке,
Когда встает он на порог.
Широки очи отворив,
Не ставит он своей ноги,
Лишь тупо тот на косу смотрит,
Коса блестит, её щекочет солнце.
Щекочет и синиц замерзших,
Слегка и мягко падших на крыльцо.
И как страдалец завопив,
Пытается схватить капли воды
Несчастного дождя, острит,
Негромко, лишь щебечет незнакомцу,
Стрела небесная, и грудь мою пронзает
Резкий взмах! Словно метель
Сына моего с ног сбивает.
Трясутся руки, дрожат пальцы,
Засыпало всё тело снегом,
Морозно, не согреться,
Огнем давно горит печаль,
Горит и снег, и солнце,
И убывающая даль.
Последний раз вздохнув я,
Раскачавшись, кубарем упал со стула.
Вцепившись в ржавеющую грудь,
Вкус соли всё слепил меня,
Терял особенную суть,
Сего происхождения.
Не мог ли я лишить себя, скребущегося гула,
Или хоть зыбкого отчаяния.
Не видел я, как вдруг синицы обомлели,
Все резко встали, полетели,
Давно ли, также ль, как печаль?
Печаль что кремнем врезалась в меня,
Меня, и сына моего.
Сын мой хотел поверить в чуда проявления,
Но спасать было нечего.
Не думал он какая здесь началь,
Когда уж, и колокола пропели,
Час мой пришел, дороги всё бледнели.
Разбиты в стёкла кружки,
Разбиты все стаканы,
Разрушены все гарнитуры,
Разодраны дрова на щепки.
И бурей, скрипом, с треском,
Захлопывались двери.
Разбиты и любовь, и счастье,
Разбиты все мечты,
Разрушены все детские надежды,
Разодраны деревьев ветки.
И ржавыми гвоздями, гроба
Заколачивались двери.
В ногах я смерти,
Вдоль течения реки.
В дали я бешеных дорог,
И мнимые краду свои шаги.
Не принесет он доброй вести,
Мой сын, от бури ты беги.
Он синих губ, в большой ухмылке,
Мой стул раскрашивая, спит.
И тихой ночью,
Дождь не блещет.
Воцарился страх помешанный
На всем, что жития касалось.
Он звал гостей, сажал на стулья,
И револьвером старым: "БАМ!"
Пронзал он речи их огнем.
Ведь рядом смерти,
Он тогда,
Привидел людской стан.
И тихой ночью,
В доме старом,
Давно завешанным ветшанием,
Мой сын озлобленный сидит.
И всякую ночь, от боли спит,
Глядит, в бордовую трапезную,
И с странным вдохновением,
Осматривает мой труп дышащим жаром,
И мерзлотным смерти паром.