Счастливой вечности, Фрэнки

— Это какое-то аномально жаркое лето, — пожаловался Фрэнк, откинув голову на спинку кресла и тяжело дыша. Четыре года назад примерно в это же самое время их роман с Джерардом только расцветал, а теперь цвёл всеми красками: Фрэнк почти поселился у своего двухсотлетнего возлюбленного, поскольку просто не имел сил отправиться домой из-за уничтожающей жары. — Ох, бедняжка, — рассмеялся Джерард, отстраняясь от своего альбома. Он сидел на полу в одних домашних штанах, в двух метрах от Фрэнка, и рисовал. — Ты совсем не чувствуешь, да? — с явной завистью в голосе поинтересовался Айеро. — В кои-то веки моя полная невосприимчивость к любой смене окружающей температуры играет мне на руку, — хмыкнул Джерард сквозь губы и продолжил рисовать. — А ну-ка быстро обрати меня! — возмутился Фрэнк и, соскользнув с кресла, приземлился на задницу, лениво двигаясь к Уэю. — Не отвлекай меня, — негромко предупредил тот, но было уже поздно: Фрэнк приник губами к его шее, постанывая от приятного ощущения холодной кожи, контрастирующей с раскалённым воздухом. — М-м-м, боже, о боже, — сладко промурлыкал Айеро, скользя руками по обнажённому ледяному торсу и прижимаясь всё ближе. — Чёрт, Фрэнк, мне из-за тебя становится жарко, — шёпотом выронил Джерард, резко закрывая альбом и откладывая его в сторону. — Может, я и не ощущаю температуру воздуха, но ты, чёрт возьми, человек из плоти и крови, и тебя я не могу не чувствовать. — О, я настолько горяч? — Фрэнк ласково улыбнулся, отстраняясь от чуть покрасневшей от лёгких засосов шеи Джерарда и заглядывая ему в глаза. — Ты горячее солнца, — заверил Уэй и прильнул к его чуть приоткрытым влажным губам, даря самый долгожданный поцелуй со вкусом прохлады и нежного бриза. Он всё ещё был влюблён в этого мальчика, который на его глазах постепенно превращался в мужчину. Сначала Джерард сильно переживал, боясь, что в один прекрасный день его возлюбленный возьмёт и уйдёт от него, осознав, что их отношения, с разницей почти двести лет, априори не могут быть здоровыми. Но Фрэнк не ушёл. А однажды он и сам признался, что боится потерять Джерарда, что боится проснуться пасмурным утром и, обнаружив пустую подушку, понять, что вместе с постелью опустел и город, и его жизнь. Они до дрожи боялись потерять друг друга, но вместе с тем оба делали всё, чтобы этого не случилось. — Я люблю тебя, — прошептал Фрэнк, отрываясь от желанных губ и зарываясь носом в длинные чёрные волосы. Вопреки чопорному мнению многих представителей общества о том, что слова любви нельзя говорить слишком часто, Уэй и Айеро не брезговали нежными фразами, и даже спустя столько раз сказанных «люблю» им всё ещё было мало тёплых слов. Им всё ещё было мало друг друга. — Слишком жарко для того, чтобы я забрался к тебе в штаны? — кривая ухмылка украсила лицо Джерарда, а Фрэнк с горечью и внезапным предвкушением ощутил, как от секундной мысли между ног у него стало ещё жарче. — Ты уже сказал это, так что поздно отступать, — заявил он, смахивая с лица отросшие почти до подбородка пряди волос, которые в такую жару хотелось срезать с корнем, но Джерарду такие волосы Фрэнка слишком нравились, а Фрэнк всегда щадил всё, что нравилось Джерарду. — Идём, — шепнул Уэй, поднимаясь с пола и крепко хватая Фрэнка за руку. Добираясь до спальни Джерарда, Фрэнк на ходу скинул лёгкую пижаму, в которой ходил круглые сутки за неимением менее душной и плотной одежды. Нынешней весной он брал отпуск, и они с Джерардом ездили в Ньюарк — в гости к Габриэлле, которая не так давно вернулась в большой город. Там она познакомила их со своей новой подругой, очаровательной рыжеволосой Сильвией. Сильвия увлеклась искусством разрисовывания человеческой кожи, проще говоря, делала татуировки, и Фрэнк не сдержался и решился на парочку: теперь его спину украшало изображение светильника Джека, а низ живота — две ласточки, одну из которых сам Фрэнк ласково называл Джи. — Я же вижу, что ты смотришь на них, — торжествующе произнёс Фрэнк. Джерард сел на край кровати, немного раздвинув ноги, позволяя Айеро, стянувшему уже почти всю свою одежду, встать между них. И да, он действительно любовался татуировками Фрэнка, а не только его подтянутым телом. — Они мне нравятся, я никогда не отрицал, — тихо проговорил он, — но я боялся, что ты занесёшь какую-нибудь заразу, заболеешь и умрёшь. Вы, люди, это отлично умеете. — Даже если бы я умер, у меня в этом плане есть одно неоспоримое преимущество, — хитро улыбаясь, Фрэнк толкнул Джерарда в грудь, вынуждая упасть спиной на матрас, а сам забрался на него сверху и, наклонившись над его лицом, прошептал: — Мой любимый мужчина способен дарить жизнь после смерти. Их губы соединились в лениво-сладком танце, вновь даря одному из них нужную прохладу, а другому единственное ощущение тепла, вместе с тем заставляя сердца обоих бешено колотиться — и живое, и мёртвое. Джерард вообще долгое время думал, что в нём не осталось ничего живого, ничего человеческого, несмотря на то, что какая-то тёмная, едкая и омерзительная жидкость продолжала бежать по его венам вместо крови. Но когда его сердце начало ускорять свой темп при одном только взгляде на молодого полицейского, Джерард осознал: он всё ещё жив. В мёртвой оболочке, но где-то внутри по-прежнему жив. Он оторвался от губ Фрэнка, обхватив его лицо руками и с силой отстраняя. Тот непонятливо уставился на Уэя, часто моргая и тяжело дыша, и лишь через несколько секунд заметил кровавые слёзы, появившиеся в уголках глаз Джерарда. — Эй, ну ты чего? — прошептал Фрэнк, вскинув брови. — Ты всё ещё здесь, — прошептал Джерард. На него довольно часто нападали приступы сентиментальности, особенно рядом с Фрэнком, но он почти всегда мог это контролировать. Почти всегда... — Конечно же, я здесь, — улыбнулся Фрэнк, касаясь его виска и стирая алую дорожку слезы. — Я же люблю тебя больше всех на свете. Всхлипнув, Джерард резко сел, сгребая Фрэнка в охапку и заставляя его задохнуться от ощущения нечеловеческой силы. — Осторожно, сломаешь мне рёбра! — отчаянно воскликнул Айеро, после чего Уэй всё же ослабил хватку, но всё ещё крепко прижимал его к себе, уткнувшись носом в изгиб шеи. — Твой аромат, — прошептал Джерард, с силой втягивая носом терпкий запах горячей кожи, — нет слов, чтобы описать, как он меня манит. — Так укуси меня, — тихо ответил Фрэнк. — Что?.. — Не обращай, просто укуси. Ты же знаешь, как давно я этого хочу. Ты и сам хочешь, не обманывай себя. Тебя это заводит, меня тоже, почему бы и нет? С трудом отстранившись, Фрэнк посмотрел в глаза вампира, средь изумрудной зелени которых внезапно возникли едва заметные красноватые разводы. — Я могу причинить тебе боль, — прошептал Джерард, в ответ на что Фрэнк накрыл его губы кончиками пальцев. — Это будет приятная боль. Ну же, всё будет хорошо, я тебе верю. Некоторое время Джерард неуверенно смотрел ему в глаза, облизывая губы, а потом медленно наклонился над его шеей и... нежно поцеловал. — М-м-м, — тихо протянул Фрэнк, наклоняя голову вбок и сильно втягивая носом воздух, — чертовски приятно, но немного не... Он не успел договорить, широко распахнув глаза от неожиданности: острые клыки впились в его шею, даря резкую боль и внезапное наслаждение от мысли, что эти клыки принадлежат его любимому. Сильнее вцепившись в спину Фрэнка пальцами, Джерард жадно пил его кровь, тихо постанывая от наслаждения. — Джерард, — прошептал Фрэнк, чувствуя, что тот слишком увлёкся. Однако у вампира хватило сил перебороть желание выпить всю кровь до последней капли, и он, резко оторвавшись от тёплой шеи, опрокинул парня на кровать, встретившись с ним особенно голодным взглядом. Фрэнк вздрогнул от вида ярко-алых глаз, но через секунду успокоил себя тем, что это всё ещё его Джерард, которому он бесконечно доверяет. Уэй же принялся целовалать его грудь и живот, оставляя глубокие засосы, лишь чуть-чуть прикасаясь клыками к тёплой коже. Однако, когда он опустился ниже, обхватил колено Фрэнка, приподнял его ногу и положил себе на плечо, касаясь губами мягкой внутренней стороны бедра, в его всё ещё жутких красных глазах появился немой вопрос. — Позволишь ли ты мне?.. — с этими словами он мягко засосал кожу на бедре, немного касаясь её клыками и слегка прикусывая. Это было гораздо интимнее, но от одних только манипуляций с тонкой кожей член Фрэнка вздрогнул, и он прошептал: — Да, чёрт возьми. Сложно сказать, где было больнее: в таком интимном месте или всё-таки на шее. И всё же Фрэнк коротко вскрикнул, ощутив как клыки впиваются в его плоть. В этот раз Джерарду не потребовалось говорить о надобности остановиться, он сам в один момент оторвался от прокушенной кожи, контролируя себя. Размазав всё ещё сочащуюся кровь по всему бедру и немного по нижнему белью Фрэнка, он рывком оказался у его губ, впиваясь в них неожиданно нежным поцелуем, в котором Фрэнк ощутил вкус собственной крови, что внезапно возбудило его ещё сильнее, и он начал потираться о бедро Джерарда, оказавшееся между его ног, одновременно поглаживая ледяные скулы. — Сейчас, сейчас, — прошептал Уэй и вновь опустился вниз, тут же начав поглаживать эрекцию Фрэнка через трусы. — Только не кусай мой член, — попросил тот, в ответ на что Джерард звонко рассмеялся, а в кровавой гуще, заполнившей его глаза, появились едва заметные зелёные просветы. Он отогнул резинку трусов, позволяя плоти выскользнуть наружу, и мягко прижался щекой к возбуждённому члену, едва ощутимо потираясь о него лицом и вызывая негромкие полустоны-полувздохи. Он пульсировал, сочился и однозначно был полон крови, но Джерард даже не думал пускать в ход зубы. Вместо этого он как можно нежнее обхватил губами головку и втянул её в рот, проходясь по ней языком и останавливаясь на крохотном отверстии. Фрэнк же, сильно втянув носом воздух, вцепился руками в его волосы, направляя вниз, и Джерард тут же принялся двигать губами по всему основанию члена, старательно втягивая щёки и не прекращая сводящие с ума манипуляции языком. Когда он с глубоким вздохом оторвался, позволяя члену Фрэнка выскользнуть изо рта, тот разочарованно вздохнул. — Сейчас, секунду, — прошептал Джерард, после чего окончательно стянул с Фрэнка трусы и бросил их на пол. Из-под подушки он достал припрятанную там бутылочку ароматного лубриканта и, вновь вернувшись к прежнему уютному месту между ног Фрэнка, заглянул ему в глаза. — Ты же не против, если я снова буду сверху? Тот лишь покачал головой. Прошлой ночью они уже занимались любовью, и Фрэнк скулил, уткнувшись лицом в подушку, пока Джерард вбивался в него сзади, нежно целуя его шею. Поэтому в этот раз ему не потребовалась особая подготовка: пальцы Джерарда и без того легко проскользнули внутрь. Он наконец стянул с себя штаны и, хорошенько смазав свой уже возбуждённый донельзя член, осторожно пристроил его к пульсирующему отверстию, после чего плавно вошёл, вынуждая Фрэнка выгнуться в пояснице и сильно покраснеть. Несмотря на то, что секс у них был довольно часто, иногда Айеро всё ещё смущался от мысли, что твёрдый от возбуждения член Джерарда двигается внутри него. На белье и их коже всё ещё была кровь Фрэнка, шея и бедро по-прежнему болезненно пульсировали, напоминая о недавних укусах, и это лишь распаляло его: он двигал бёдрами навстречу Джерарду, пока тот, обхватив его ноги, всё быстрее толкался внутрь. В один момент Джерард рыкнул и, крепко схватив бёдра Фрэнка чуть выше колен, наклонился к нему, впиваясь в губы и вбиваясь в него с особой силой. Эта часть нравилась Фрэнку больше всего: когда у Уэя сносило крышу, включалось его дикое нутро, и он почти не контролировал силу, с которой брал Фрэнка. Холодный торс, плотно прижавшийся к разгорячённым животу и груди Фрэнка, заставил парня стонать ещё громче, почти заглушая звуки шлепков кожи о кожу. Он излился на выдохе, практически неожиданно, так как хотел чуть-чуть дольше продержать себя на краю пропасти, но не провалиться от неописуемых чувств оказалось непосильной задачей. Джерард ещё некоторое время вбивался в горячее нутро, сжимающееся вокруг него, пока не кончил следом, оставляя на ягодицах и бёдрах Фрэнка холодные белёсые разводы и размазывая их по тёплой коже. — Люблю, — прошептал он отрывисто, наклоняясь к лицу Фрэнка и целуя его мокрый и липкий от пота лоб, — люблю, — повторил он, касаясь губами щеки и наваливаясь сверху, заставляя Фрэнка сладко стонать — уже не от возбуждения, а от ощущения приятного холода, что всегда было способно подарить тело Джерарда, а в такие жаркие деньки это было особенно уместно. — Сделай меня вампиром, — с улыбкой попросил Фрэнк, обнимая Джерарда. — Мне совсем не страшно. — Тебе всего двадцать семь, — хмыкнул Уэй, устраивая голову чуть сбоку от лица Фрэнка и тыкаясь кончиком носа ему в щёку. — Многое в жизни может измениться. — Мои чувства к тебе не изменятся. А если медлить, я могу и умереть: я ведь всё ещё человек и моя жизнь может закончиться в один миг из-за какой-нибудь нелепой случайности. — Ты не умрёшь, — уверенно заявил Джерард, целуя его в подбородок. — Повторюсь: тебе всего двадцать семь лет. Ты не можешь умереть в двадцать семь, никто не умирает в двадцать семь. Он оказался прав: никто не умирал в столь молодом возрасте, во всяком случае в идеале. И Фрэнк действительно умер позже: тридцать первого октября того же года — в день, когда ему исполнилось двадцать восемь лет.

* * *

«Несмотря на жаркое лето, осень выдалась суровой» — таковы были последние мысли сержанта Айеро, когда острый нож вошёл между ребёр, вырывая из горла скорее полный неожиданности, чем боли, хрип. Он всегда справлялся, а потому и оплошал, забыв, что грабители бывают вооружены. Человек с ножом и украденной дамской сумочкой скрылся за поворотом, а Фрэнк медленно опустился на землю, понимая, что он в тёмном переулке, не имеет ни малейших сил, чтобы закричать, и никто не сможет ему помочь. И если первая мысль о суровой осени длилась беспечные несколько секунд, то мысли — тяжёлые, страшные, тоскливые — о Джерарде грозились длиться бесконечность. Рукоять ножа пугающе торчала из груди, тащить её обратно было крайне опасно, поэтому Фрэнк из последних сил принялся ползти в сторону светящихся фонарей, пока защитный механизм угасающего сознания подкидывал ироничные мысли о столь глупой скорой смерти. Джерард был прав, говоря о том, что Фрэнк не умрёт в двадцать семь. Тем вечером он ждал Айеро и приготовил ему романтический ужин, желая устроить незабываемый праздник. Вот только помешал внезапный и трагический случай. 31 октября 1930 года сердце Фрэнка Энтони Томаса Айеро-младшего навсегда остановилось, а его жизнь оборвалась. 31 октября 1930 года Фрэнк погиб.

* * *

Возможно, Джерардом управляла некая сила, возможно, он действовал в состоянии шока. Во всяком случае осознание — что если бы не его решительность и гипнотические умения, он бы не бежал по коридору морга, прижимая к себе бездыханное тело — именно оно пришло уже позже. К счастью, Фрэнка не успели разрезать, его тело было невредимо, если не считать огромной дыры в груди. О, Джерард с огромным удовольствием нашёл бы урода, сделавшего это, и просто выпотрошил бы его к чертям собачьим, но в тот момент было совсем не до этого. Он всё ещё помнил ужас, пережитый от слов, услышанных по местному радио: «молодой сержант был найден мёртвым в районе Патерсон-стрит» — холодный голос буднично продиктовал новость, а внутри всё перевернулось. Фрэнк не пришёл на ужин, он вообще не пришёл, из-за чего Джерард целую ночь места себе не находил, оббежав практически весь Хобокен, в то время как тело его возлюбленного остывало где-то совсем рядом. И, конечно же, он тут же бросился в местный морг, прибыв туда раньше коллег Фрэнка, которые должны были прийти на опознание, и выкрал труп. Это тело совсем не походило на Фрэнка, словно от него осталась лишь оболочка, и он не дышал. Эта мысль крутилась в голове Джерарда всю дорогу до дома, и он боялся посмотреть на заднее сидение, куда бережно положил тело, завернув его в плотную ткань. Он не дышал, он не был тёплым, он не смеялся, он явно не собирался забраться на колени к Джерарду и поцеловать его. Фрэнк был мёртв. Однако Джерард не позволял себе упустить даже одну лишнюю секунду, он ни капли не раздумывал о том, что, возможно, лишает Фрэнка выбора, ведь на тот момент этого самого выбора не было у Джерарда. Поэтому он, опасливо оглянувшись, взял внезапно потяжелевшего Фрэнка на руки и, занеся его в дом, уложил на кровать, стянув с него ткань. Джерард не должен был плакать, это не входило в его планы, но Фрэнк был мёртв, Фрэнк, чёрт возьми, был мёртв, и это разбивало вдребезги не только сердце, но и его душу. Однако тратить время было нельзя — и так вероятность действенности последней меры была крайне мала. Поэтому Джерард, схватив с письменного стола ножницы, резким движением распорол себе руку, ни на секунду не поморщившись. Он подошёл к кровати и, усевшись на её край, направил поток багровой жидкости сначала меж губ Фрэнка, а затем в открытую тёмную рану, дрожа изнутри от волнения. И когда в итоге ничего не произошло, он... не удивился. Шок затмил остальные чувства, поэтому Джерард лёг рядом с полностью обнажённым телом, посмотрел на опущенные веки и лицом уткнулся Фрэнку в его ледяную шею. — Прости меня, — прошептал он, мелко содрогаясь от постепенно накрывающих его рыданий. — Это моя вина, я должен был оградить тебя от всего самого ужасного, но я... Я не думал, что всё случится именно так, я не знал, прости меня, Фрэнки, пожалуйста... Пожалуйста, вернись ко мне... Он говорил скорее сам с собой, но всё же надеялся, что душа Фрэнка по-прежнему где-то рядом. Всё это не имело смысла, судьба не могла подарить ему Фрэнка, чтобы так скоро отнять, хоть это и были самые лучшие четыре года в жизни Джерарда. Он плакал, расходуя кровь, но ему было всё равно — он собирался найти того, кто забрал у него самое ценное, и испить его досыта. Как будто это могло вернуть Фрэнка. Даже если бы Джерард мог спать, он бы не уснул, но в тот момент он действительно жалел о том, что у него нет возможности закрыть глаза и забыться. А ещё жалел, что не может быть на месте Фрэнка; этот мальчик умер незаслуженно рано, и это было чертовски несправедливо, в то время как тот, кто безумно его любил, снова остался один и с огромной раной в груди — с такой же, как у Фрэнка, но невидимой и куда более болезненной пусть даже для вампира, чем для мёртвого человека. Джерард плакал ему в шею, не зная, сколько времени прошло: час, два или даже больше. Скорбь съедала время лишь поначалу, но он знал, что ему предстоят долгие, бесконечные годы всеобъемлющей печали. В один момент ему показалось, что его волос что-то коснулось, и он почти поверил, что это дух Фрэнка, понадеявшись, что его возлюбленный может остаться с ним хотя бы в форме призрака. — Трупы не двигаются, — прошептал Уэй практически рефлекторно, но лишь спустя несколько секунд до него дошло, что его волосы гладили теперь навек холодные пальцы — такие же холодные, как и у него, но эти пальцы ему не принадлежали. — Фрэнки? Джерард испуганно поднял голову, больше всего боясь увидеть всё то же бездыханное тело, но вместо этого он встретился взглядом с ясными зелёными глазами, пусть и слегка недоумевающими. — Я мёртв, — хрипло прошептал Фрэнк, глядя на постепенно зарастающую рану в своей груди. Конечно же, изменения в организме тоже дали о себе знать: например, Джерард, лежащий рядом, больше не был холодным. Он странным образом грел его бок, хотя это ощущение всё же отличалось от чего-то классически-тёплого. — Ты стал гораздо теплее. — А ты больше не горячий, — растерянно произнёс Джерард, но тут же поспешил исправиться: — нет, нет, ты всё ещё горячее солнца, даже с этой огромной дырой в груди, клянусь всем на свете. — Джерард, — Фрэнк всхлипнул, закусив губу, — чертовски хочется пить и... Боже, меня ведь убили, а я думал, что выживу, надеялся, а ты... — Я украл тебя прямо из морга. — Ты сумасшедший. — Я влюблённый. Хотя это, наверное, синонимы, — Джерард осторожно улыбнулся, после чего, не выдержав, молча заплакал, всё ещё глядя Фрэнку в глаза, пока его собственные застилали кровавые слёзы. — Я думал, что потерял тебя навсегда. С трудом повернувшись набок, Фрэнк обнял его, прижимая голову к раненой груди и поглаживая спутанные волосы. — Прости меня, — прошептал Уэй, — за то, что не обратил тебя раньше и не помог избежать смерти. Я знаю, как больно и страшно умирать, мне так жаль... — Умирать не страшно, — перебил Фрэнк, плавно опустив веки. — Гораздо страшнее было оставлять тебя одного. Ну же, не плачь, я ведь здесь, я с тобой... — Я так сильно люблю тебя, — всхлипнул Джерард, подняв голову и заглядывая Фрэнку в глаза. — Ты — самое лучшее, что было в моей жизни, самое лучшее, что есть во мне. Моя идеальная частица, мой воздух, моё солнце и моя луна, ты — всё для меня. И я надеюсь, что теперь мы с тобой навсегда, поэтому... Счастливой вечности, Фрэнки? Глубоко вздохнув, Фрэнк закусил губу, уже не краснея как прежде, но всё так же смущаясь. А потом улыбнулся Джерарду и, накрыв его щёку ладонью, нежно поцеловал. Есть истории со счастливым концом, где, по правде говоря, всё только начинается. Эта история немного отличалась от остальных: её причиной стала смерть. Молодой мужчина получил пулевое ранение на войне, но был спасён, о чём жалел всю свою долгую жизнь, ненавидя своего спасителя и себя. Так продолжалось до тех пор, пока в его мрачный мир не ворвался луч света — искренний, пугающийся собственных мыслей, одетый в обычную полицейскую форму. И эта история могла бы закончиться смертью, что было бы весьма символично, но... Иногда жизнь преподносит особо странные сюрпризы. И иногда спасти может то, что кажется чем-то парадоксальным. И вот, два вампира, чьи жизни оборвались внезапно и слишком рано, будучи смертельно холодными, всё же грелись в объятиях друг друга. Обычная кровать в тёмной комнате на Патерсон-стрит, небольшой город, где случаются чудеса, два влюблённых сердца и не конец, а вечность впереди, полная счастья, которого они так заслужили. И, как и многие другие, эта история только начиналась.