Истина вишневых сигарет

      Никуда не уходи.       Он поднимает взгляд. Сухие каньоны в свете заката Дикого Запада. В них нет ни тени сомнения. Уверенный штрих на карте, помеченный конечной точкой путешествия.       Не бросай меня.       Мост, соединяющий две полярные стороны обрывается навсегда. Дрожь от касаний, что уклончиво ведут то вниз, то в бок, но никак к месту, что сейчас полыхает пожаром.       Останься рядом.       Он пятится назад, не пытаясь удержать падающие тросы в тьму ущелья, что самолично только что срубил. Не жалел об этом ни секунды.       Марко оставил Жана, которого знал.       Друзья? Как глупо — думал Бодд, чувствуя как сердце рвется вниз, в то самое, навсегда пропадающее в бесконечности времени. Но он собирается с силами и указывает глупому органу новое направление, что сейчас открылось перед ним. — Жан, я здесь, — тихо шептал Марко в губы Жана, — тут, прямо перед тобой.       Минутой ранее, он сорвал с покусанных мягких губ первый реальный и тридцать второй в воображении поцелуй. Совсем легкий и недолгий, но такой желанный. Он не думал, тело само двинулось вперед, будто знало как именно нужно убедить Кирштайна в том, что его просьбы будут исполнены. Более того, его пожелания записаны в голове Бодда задолго до того, как Жан их озвучил.       Не оставлю, не уйду, не брошу. Рядом всегда — мантра звучавшая внутри, когда он смотрел на Жана.       Марко и представить не мог, как одичает, огрубеет и замкнется Жан за месяцы, что он провел в поездке за границей. Он считал, что это время должно помочь парню разобраться в себе, решить чего он хочет, а заодно внести ясности в их отношения. Он был уверен, что это сподвигнет Жана растормошиться, сбросить с себя балласт прошлого и отправиться вслед за ним. Но, вместо этого, Кирштайн сломал весла, а плот утопил, выбирая отрешенно оставаться на одном месте. — Почему? — не моргая, Жан смотрел перед собой, не веря в происходящее.       Губы все еще приятно жгло. Ощущение короткой близости малой долей расползалось по телу, ответом на которое было ненасытное: еще. Плоть просила еще, покалывая ладони, будто призывая вернуть те сладкие теплые уста и сильные ладони. Разум же ненадолго пропал в нежности, но стоило словам нарушить их, и он тут же отрезвел.       Почему остановился или почему готов остаться со мной? — два вопроса устроившие настоящую битву в голове. Жан не понимал контекста вопроса и сам нуждался в пояснении, что же он хотел узнать. — Я платил за еду, чтобы вы двое валялись на парковке? Что вообще за херня происходит? — позади них раздался возмущенный голос Флока.       Жан заелозил, спрятался за туловищем Марко и стал наспех утирать лицо. Марко же продолжал удерживать парня за плечо, позволяя скрыть от друга следы произошедшего. — Прости, мы тут повздорили чуток, но все нормально. Сейчас вернемся — освобождая их обоих от подробных объяснений, Бодд махнул Флотчеру рукой, давай понять, чтобы тот шел обратно.       Оставшийся вечер в компании они молчали. Марко порой вставлял бессмысленные фразы, Жан же рассеянно смотрел лишь в тарелку. Есть не хотелось, но следовало чем-то занять рот, иначе придется что-то говорить, что сделать он сможет сейчас вряд ли. Хоть снаружи и казалось, что Кирштайн вовсе отключился от мира, внутри же он пропалывал все мысли-сорняки тем самым вопросом почему.       Увлекаясь выбором версией ответов которые мог бы дать Марко, он перестал катать по посуде кальмаров кляре, опуская голову ниже и рассматривая свои руки.       Что я чувствую? Мне радостно или грустно? Хочется купить огромный букет и раздавать по цветку прохожим или лучше отыскать поблизости многоэтажку и полететь красиво с нее вниз? Почему мне не известно то, что я испытываю?       Линии на ладони молчали. Кисти не тряслись и не потели. Коммуникация нарушена.       В этот момент смуглая рука перекрывает ладонь Жана. Бодд продолжал смотреть на рассказывающую что-то Хитч, но его пальцы нежно оглаживали шершавую кожу, легонько царапая ноготком, как бы говоря: я тут. Напряжение и тяжесть спала, оставляя только ласку от прикосновений Марко.       По итогу посиделки, ряды желающих пойти в кино потеряли двух людей. За время обеда Хитч пришло сообщении от Энни, с просьбой помочь перевести вещи из общежития в новую квартиру, а Марло с самого начала не особо горел желанием идти в кино, поэтому вызвался помочь дамам. Флок сетовал на то, что эта парочка содержанок слилась только потому, что билеты за фильм им уже никто оплачивать не станет.       Как только Фройденберг и Дрейс ушли, Форстер принялся упрашивать оставшихся составить ему компанию. — Давайте сходим, почему нет? — Марко дал решительный ответ, не смотря на проведенные последние часы почти что в безмолвии.       Хоть он и улыбался, когда Марло делился очередной глупой историей из университета и отвечал односложными фразами, на самом деле он обдумывал, как помочь улучшить состояние Жана. От его глаз не укрылись те внезапные вспышки перемены в настроении Кирштайна. То зол и просит его не трогать, то убегает в слезах, но противореча себе, просит поддержки.       После признания на парковке, они не успели поговорить, да и не смогли бы. Разум Жана — это помятый чистый лист бумаги, а слова Марко – цветные карандаши, что сейчас переполняют композицию рисунка. Следует сместить фокус Жана на что-то другое, иначе его полотно просто разорвется от перенасыщения.

***

      Три идиота решивших свалить на каникулы в Индию, но неизвестным образом они прошли через портал и попали в магический мир "наоборот" — сюжет сие фильма, на который их затащил Флок. — В целом, сюжет неплохой, — неловко потирая шею пытался оправдаться виновник потраченных впустую двух с половиной часов, на что друзья ответили ему сомнительным взглядом. — Ладно, но декорации явный плюс этого кино, это я как специалист говорю. — К черту, — встрял Жан, — по-твоему отдавая 7 евро, я шел поразглядывать блошиный рынок, который и так есть Дели! Господи, какая студия выделила на снятие этой херни деньги?       Между ними завязалась перепалка, где Форстер хоть и понимал, что его позиция и слабая, но просто из чистого упрямства не желал отступать. Пока Кирштайн разносил его по фактам, со стороны за ними наблюдал Бодд, периодически извиняясь перед посетителями за шумный спор его знакомых. Ему отрадно видеть, что план-таки сработал и фильм, каким бы идиотским и ужасным не был, но сумел взбодрить Жана. Напористый, язвительный и громкий — такой уже привычный вид друга поднимал настроение.       Провожая Флока до остановки, дальше парни шли вдвоем. Понимая шаткое положение, Марко перебирал в голове темы на которые можно поговорить, но ничего нейтрального в голову не приходило. — Мне неловко, — честно признался Жан, выдергивая Марко из мыслей, — нам стоит обсудить… все.       Бодд едва улыбнулся, кивая.       Он понимает, что молчание ничего не решит. Теперь понимает и хочет поговорить — про себя думал он.       Жан одной рукой ковырял губу, отрывая кусочки кожи. Видно, как сложно ему было говорить о происходящем, но тем не менее он пытался сконцентрироваться и подобрать слова. — Я не знаю, как выстраивать этот диалог, но думаю, лучше поговорить не на улице. Если ты не против, мы могли бы зайти ко мне.       Марко резко перехватил руку Жана и тут же сунул ее в карман куртки парня. — Ты прав, к тому же, на улице уже холодает, пойдем, — пролепетала сама невинность, вгоняя Жана в краску.       Рубанок придает форму доске, превращая ее из куска обычной древесины в дом, оружие, корабль — зависит от задумки творца. Стругая брус, с него слетают щепки, отделяя лишнее, придавая форму, выделяя углы. Но весь процесс всецело зависит от самого создателя. Идея в его голове, четкость представление конечного итога, движение рук и самого главное, мотивация для работы. Чего он хочет? — Надолго ты в Вестерланде? — нерасторопно заливая в кружку чай, спросил Жан. — У меня нет особых планов, — размытый ответ не удовлетворил любопытство Кирштайна.       Вот именно за это процент симпатии к нему падал. Юлить Марко не умел, поэтому единственное, что ему оставалось, это уходить от ответа. В такие моменты он начинает нервно посмеиваться, поднимая голову к верху. Сам Марко рассматривал в этом заботу над чувствами других, опасаясь, что его ответ заденет их. Жан постоянно упрекал его в чрезмерной доброте, поэтому обычно, пока Марко обдумывал как лучше сказать что-то, его друг резал правду матку. — Будешь просто сидеть дома что-ли? — раздраженно бросил он. — Нет конечно, просто… — Просто скажи. Не нужно со мной возиться, — перебив, он поставив перед ним кружку, а сам занял место у кухонной тумбы.       Сложил руки на груди и смотрит так …грустно? Ему отвратительна жалость, он хочет честности и Бодд знает это. Знает и все равно делает наоборот. — Я хочу попробовать уехать на север Европы. Та поездка в Венгрию была приятным опытом, но не более. — Атлантический океан? — с усмешкой, закусывая большой палец, произносит Жан, — Я-то думал, ты позабыл об этой мечте.       Первая неделя обучения, где никто никого не знал. Столкнулись они случайно, когда их пропуска в университет потерял куратор. Дружба крепленная на общем негодовании ситуацией — что может быть лучше? Проведя пять часов гуляя по городу, они уже могли составить друг на друга полное досье. От первого падения с велосипеда, до любимого цвета их матерей. — Будапешт лишь удобно подвернувшаяся возможность испытать себя в незнаком обществе. Я вроде даже неплохо с этим справился, поэтому думаю, я готов сделать шаг шире. Но все же знаешь, в одиночку все равно сложно. Тогда я бы не согласился, если бы со мной не поехала Энни. — Хватит прикидываться, ты подружился с половиной венгров за месяц! — обвиняющий тон и хитрый прищур, заставили Марко растерянно отвести глаза. — Поэтому не прибедняйся, тебе и Дания и Финляндия, или куда ты там собрался, по плечу. — Знаешь, когда плечо к плечу, то так все же лучше.       Неосторожный срез затупил угол дерева. Последняя фраза поставила разговор в тупик. Прикусывая внутреннюю сторону щеки, Жан все же решился снова вернуться к прошлому обсуждению. — Ну так и для чего ты тогда...кхм, — медля, откашливался Кирштайн, — поцеловал? Что это вообще блять значило? — А что обычно вкладывают в понятие поцелуя? — отпивая из чашки, Марко даже немного расстроен, что его спрашивают от таком. — Ты мне нравишься Жан, разве непонятно?       Подобной прямолинейности Жан не ожидал, но о чем он вообще думал спрашивая такое? Может ему до сих пор не верилось в происходящее? — Ты чего? — с удивлением Марко наблюдал, как парень отворачивается от него. — Сам же спросил и почему еще краснеешь? А ну-ка повернись! Меня уже достало что ты вечно можешь просто прятать.       Просьба остается проигнорирована, поэтому Марко поднимается со стула и направляется к выходу из кухни. — Раз не хочешь продолжать разговор, я пошел.       Почему ему можно сбегать, а мне нет?       Лезвие нависло над плотом. Отсекает ли половину или же делает аккуратный срез?       Руки проскальзывают по бокам, скрепляясь в замок на животе, в загривок упирается горячий лоб. — Останься, — сдавленно произносит Жан. — Я не понимаю тебя. Ведь может… — Не хочу это слушать. Я тебе уже ответил один раз, это и есть ответ на все твои вопросы, — едва поворачивая назад, уверенно говорил Марко. — Но… — Если не хочешь поцеловать меня, я точно пошел.       Манипуляция срабатывает с запозданием, что даже Бодд действительно решает, что ему позволят просто уйти. Но скромно перехватывая запястье, его оттягиваю назад и буквально впечатываются в губы. Это вовсе нечто иное, когда первым проявляешь инициативу не ты. Бодд давно ждал, что Жан что-то предпримет, пойдет в наступление, а он всецело отдастся, поддаваясь напору. Воображение не раз проецировало такие зарисовки, что можно уже выпускать сборник стрипов. От подобных фантазий по телу пробегал ток, сердце кололо иглой, принося лишь мазохистическую боль, а рот подрагивал, цепляясь за несуществующий образ. Какого же сейчас испытать это вживую?       Стукаясь зубами, то углубляя поцелуй, то замедляясь, Кирштайн кажется совсем не имел опыта в таком деле. Прерывисто и робко, Жан целует Марко, растерянно не зная куда приткнуть руки. Бодд же не закрывает глаза, подсматривая за этими боязливыми движениями, едва сдерживаясь, чтобы не засмеяться. Жалясь над Кирштайном, он легко подбирает елозящие ладони и укладывает их себе на щеки.       Он не чувствует не тока, не закипающей внутри страсти, ни острого удовольствия. Все совсем не так. Неуклюжие касания, теплые и колючие, от которых разум пропадает в тумане, желая еще. Марко нравится прикушенные губы, запах горького шоколада и зеленого чая, то, как тычется нос в скулы, когда поворачивается голова в сторону, а еще как электризуется между ними одежда. Нравится, абсолютно, полностью, весь, Жан Кирштайн.       Израсходовав запас решимости, Жан отдаляется, но всего на секунды, прежде чем его хватают за футболку и тянут обратно. — Так просто отпустишь? — провоцирует Марко и снова удачно, теперь уже более смело, его обхватывают за талию, прижимая еще ближе.