Его Место На Кладбище

If you marry me

Would you bury me?

Would you carry me to the end?

***

— Без тебя всё так же сложно. Пожилой мужчина, склонившись, смотрел на одинокую могилу. Даже спустя годы Байрону было сложно смириться со смертью своей жены. Он часто приходил сюда. В праздники и выходные. В плохие дни и хорошие. Он был одиноким человеком, и ему было не с кем поговорить, поэтому он рассказывал всё ей. Холодной могильной плите. Если бы он верил в Бога, он бы молил его о смерти. Если бы он был чуточку смелее, он бы совершил суицид. Но Байрон не верующий и не подросток, который не видит смысла в жизни. К сожалению, он просто уставший, одинокий старик, который приходит на кладбище повидаться со своей мёртвой женой, надеясь, что скоро ляжет тут же. Солнце почти село. Тени деревьев и крестов становились всё больше, а Байрон продолжал сидеть тут и прогонять в голове сегодняшний день. Это была его отдушина. Личный сеанс у психолога, который помогал так же хреново. Когда темнота укрыла всё вокруг, на плечо мужчины тяжело опустилась рука. Байрон тут же встрепенулся и обернулся. На него упал приглушённый свет ручного фонаря. Сердце от чего-то забилось быстрее. Он поднял глаза на высокое нечто, которое стояло совсем близко. Лицо того было скрыто тенью, но глаза всё равно будто горели. Если бы Байрон верил в потустороннее, он бы подумал, что это смерть. Но он не верил. — Уже достаточно поздно. Разве вам не пора домой? — сказал высокий мужчина, чуть сильнее сжимая чужое плечо. — О Господи. В ответ Байрон услышал смех. К его удивлению, это был самый обычный смех. Совсем не такой, как у злодеев из мультиков. — Извините, я вас напугал? — мужчина вскинул свой плащ и сел рядом. — О, я помню эту могилу. Кажется, лет пять назад тут похоронили прекрасную женщину. — он сказал это, не смотря на надгробие. Надписи на нём уже давно скрылись в темноте. — Да, это моя жена. — Меня всегда удивляло, что за столько лет она до сих пор выглядит, как новая. Вы, наверное, хорошо за ней ухаживаете. Хотя с тем, как часто я вас тут вижу, это неудивительно. Знаете, другие не так часто захаживают на кладбище. Это же такое страшное и угнетающее место. А вам тут, походу, даже нравится. Степень удивления и даже некоторого возмущения на лице Байрона было сложно переоценить. Мужчина напротив опять тихо посмеялся. — Извините, а вы кто? — О, что-то я забылся. Я надзиратель этого кладбища. Если видели на окраине дом, — мужчина махнул рукой в сторону, — я там живу. Дом, про который он говорил, на самом деле был огромным особняком. В книгах и фильмах в таких обычно живут потомственные вампиры, не иначе. Мужчина поднялся и легко поклонился с напускным аристократизмом. — Моё имя Мортис. С латыни — «мёртвый». Не находите это забавным? — мужчина посмотрел на него с легкой улыбкой. — А как ваше? Байрон смог получше рассмотреть мужчину. Он правда был похож на вампира. И на мёртвого тоже. Бледная кожа, высокие скулы, впалые щёки и почти светящиеся глаза, вокруг которых были тёмные синяки. Руки у него тоже были длинными и жилистыми. При желании этими когтями можно было бы вспороть кому-то глотку. — Байрон. — Что ж, Байрон, приятно было с вами наконец познакомиться. А теперь давайте я вас провожу к выходу. Тот кратко кивнул и медленно пошёл за мужчиной. Всё вокруг он освещал своим фонарём и не промолвил ни слова до самых ворот к хорошо освещённым улицам. — До следующей встречи, Байрон. Мортис продолжал стоять в тени и смотреть на то, как тот уходит. Байрон заметил это. Он оглядывался и продолжал видеть одиноко стоящую фигуру, за спиной которой только и виднелись освещённые луной кресты. Почему-то это очень хорошо отпечаталось в памяти. Байрон долго думал и размышлял об этой встрече. Было в том мужчине что-то пугающее и завораживающее одновременно, но к разговору с ним возвращаться не хотелось. Это было до жути странно и неуютно. То, как он проговаривал его имя, было некомфортно. Будто пробовал на вкус. Байрона пугало то, что этот вкус ему, похоже, нравился. Он не возвращался на кладбище ещё долго. Слишком долго. Его пугала мысль, что тот мужчина, Мортис, мог уже давно следить за ним. Это же ненормально. Пугающе. Но Байрон всё равно вернулся сюда, к могиле своей жены, с новыми цветами и мыслями. Было ещё не поздно, но он опять просидел так до самого вечера. И как только стало темнеть, Байрона охватило чувство неприятного ожидания. Он поспешил вернуться домой. В тот вечер он не встретил того высокого мужчину в нелепом цилиндре. Как и в следующий раз. И в следующий. Байрон начал думать, что та встреча ему привиделась или же это и правда была его смерть. Но в один из дней они встретились снова. Это был её день рождения. Оттого в голове было всё как-то слишком тяжело. Всё вокруг давило. Байрон взял отгул и очень долго собирался с мыслями. Купил её любимые цветы, и вот он снова тут. Был уже поздний вечер, когда он пришёл. Он стоял и смотрел, много думал и плохо следил за временем. — Давно вы так допоздна не оставались. От внезапности Байрон подпрыгнул на месте. Всё та же высокая, тёмная фигура с тусклым фонарём. Байрон мог разглядеть лёгкую улыбку на его лице. — Вы следите за мной? — Что вы. Я слежу за мёртвыми, — Мортис обвёл рукой могилы. — Работа такая. А вы, живые, просто под руку попадаетесь. Уже довольно поздно. Вам не пора… — Домой, да. Я сам решу, когда мне стоит идти домой, хорошо? И это невероятно раздражало. Байрон не верит, что он может быть не в курсе того, что сюда приходят побыть наедине, и этим людям явно не стоит мешать. — Как знаете. Можно я составлю вам компанию? Невиданная наглость. Ответом должно было быть чёткое и ясное «нет», но Байрон молчит, а Мортис воспринимает это молчание как согласие. Он садится рядом и освещает фонарём могильную плиту. — Надо же. Мало кто приходит проведать умерших родственников в их день рождения. Вы, наверное, сильно любили её. В ответ молчание. Байрон смотрит на её портрет и не может понять, когда его жизнь повернула не туда. Он, наверное, и правда выглядит очень странно. Почему-то эта мысль сильно зацепила. — Как я выгляжу со стороны? — спросил он хриплым голосом. — О, вы про общее впечатление или, ну так, про внешность? — Байрон невозмутимо поднял бровь. — Ладно, ладно. Со стороны вы выглядите как одинокий, уставший, нелюдимый старик, который даже спустя столько лет не может отпустить любимого человека, и который, возможно, скоро ляжет рядом с ней по своей же вине. Знаете, плохие мысли и тоска убивают. Но признаюсь, если снять ваши нелепые очки, вы весьма и весьма привлекательный человек. Сказать о том, что последнее было явно лишним, хотелось очень сильно, но мысли зацепились за другие слова. Прав Мортис или нет, спорить он не будет, но тоска и правда пожирает его изнутри. Это не может закончиться хорошо. — Это было достаточно… откровенно. — Вы спросили, я ответил, — Мортис пожал плечами и опять посмотрел на надгробие. — А кем вы работаете, если не секрет? Вы просто выглядите как злой школьный преподаватель, который ведёт самый скучный предмет на свете. Знаете, которого ещё все недолюбливают. — Химик в лаборатории. — Звучит интересно, если это означает смешивание всяких разноцветных жидкостей. — Байрон усмехнулся. Если бы всё было так просто. — Я когда-то увлекался химией. Совсем немного. Абсолютно сумасшедшая наука. Не понимаю, как она может быть кому-то по душе. — Будто ваша работа много кому по душе. — Согласен. Она довольно специфичная. Но правда, очень и очень душевная. Это же не просто про могилы копать и пьяниц отгонять. Это про людей. Мортис медленно поднялся и зашагал куда-то. Байрон почему-то пошёл за ним. — Вот видите эту могилу? —Мортис осветил её фонарём. Плита была покрыта мхом и паутиной, а фотография и имя были едва ли различимы. — Тут похоронена маленькая девочка Мэган. Ей было восемь, когда она попала сюда. Кажется насилие в семье и несчастный случай. На её могилу всего один раз приходила её бабушка. Больше её никто не навещал. Мортис отодвинул фонарь и зашагал дальше. Они прошли пару рядов, прежде чем остановиться. Фонарь снова осветил надгробие. Достаточно высокое и, кажется, сделанное из мрамора. — А это Франц Мюллер. Он был врачом во времена Второй мировой. Ходят слухи, что он ставил эксперименты над людьми. Скончался от заражения крови из-за несоблюдения правил дезинфекции и стерильности. Иронично, правда? Они обошли еще пару могил, и о каждой Мортис рассказывал что-то. От этих историй по спине гулял холод. Зато Мортис, кажется, был в восторге. Байрон не находил это привлекательным, поэтому всё ещё не мог понять его выбор профессии и почему он, чёрт возьми, рассказывает ему это. Но эти разговоры дали начало их постоянным встречам. Мортис был до жути странным. Чем больше Байрон с ним общался, тем больше в этом убеждался. Он много говорил о странных вещах. У него было абсолютно непривычное видение мира. Но почему-то это и привлекало. Иногда Мортис был интересным собеседником. Его фигуру можно было увидеть только после заката в кромешной темноте. Он много говорил о своей работе, любви к ней и искренне не понимал, почему его сторонились. Рассказывал много историй якобы из своей молодости, но звучали они совсем уж фантастично. Он говорил, что у него в подвале живут скелеты, а на чердаке летучие мыши. Мортис клялся, что он вампир и что ему уже много, очень много лет. Доказывал он это своими клыками и шрамами от ожогов, якобы от солнца, на руках. Байрон ему не верил. Он не верил ни одной его байке, но слушать их было интересно. Байрон подозревал, что Мортис такой же, как и он, одинокий человек, которому не с кем поговорить. И, возможно, он был слегка не в своём уме. Но он не выглядел опасно. По крайней мере, больше нет. Правда, Байрон всё ещё дергался, когда тот появлялся. Это всегда было очень неожиданно и тихо. Даже несмотря на то, что он всегда ходил с фонарём, который хоть и светил тускло, но был единственным источником освещения на кладбище, угадать, когда именно он появится, было невозможно. Сейчас его тоже дёргает. Мортис очень много внимания обращал на такие незначительные прикосновения, а Байрон через слои одежды чувствовал холод его руки. По спине невольно бегали мурашки. — Здравствуй, Байрон. Как прошёл ваш день? — голос как всегда мертвенно проницательный. — Как обычно. И всё. Оба молчали, разговор не клеился. Тишина почему-то давила, но Байрон не смел и слова проронить. На носки ботинок падает пара капель, а после и на руки, и голову. Поздняя осень залезала под кожу своим холодным ветром и каплями дождя за шиворот. — Сегодня ливень обещали. Не хотите заглянуть ко мне на чашечку чая? — нарушает тишину Мортис. Байрон соглашается. Мысль о том, что это странно и безрассудно идти домой к странному мужчине, догоняет его уже в прихожей. Мортис показывает, куда можно повесить верхнюю одежду, и проводит его в гостиную. Внутри особняк выглядел почти так же, как Байрон себе представлял. Фотографии на стенах, сделанные, кажется, в веке девятнадцатом, кругом много подожжённых свечей, тёмные плотные шторы, старая мебель. Верь Байрон в мистику, он бы подумал, что тут и правда живёт нежить. Но он не верил. — Знаете в чём плюс жить возле кладбища? — Мортис разливает горячий чай по утончённым чашечкам. — Тут тихо и всегда есть сладкое к чаю. Мужчина довольно улыбается, пододвигая тарелку с конфетами и печеньем. Раньше Байрон даже и не посмотрел бы в сторону этих сладостей, но сейчас почему-то тянет руку за конфетой. — Вы выглядите хуже, чем обычно, — говорит Мортис, а Байрон не знает, что ответить. — А ещё как человек, которого что-то очень сильно гложет, но он держит всё в себе. Не хотите рассказать? — Мне кажется, это не очень прилично перебрасывать свои проблемы на другого человека, — он отпивает чай и смотрит на блюдце с печеньем. Смешно было то, что всё печенье было разным. Он бы обязательно посмеялся с этого. Но не сейчас. — О, я люблю такое слушать, — Мортис с лёгкой улыбкой ждал, когда тот начнёт говорить. Байрон думает минут пять. Или больше. Он молчит и не знает, как подобрать слова, и стоит ли вообще. Может, ему стоит уйти домой? Верь он в Бога, он бы попросил у него помощи. Но он не верит, а по окну сильно бьёт дождь. Подумав ещё, он начинает говорить и это даётся так тяжело. Его жена умерла у него на руках. Она сильно болела, а он до последнего оставался с ней рядом. Она была лучшей из всех, кого он когда-либо знал. Она была прекрасным другом и собеседником. А ещё самой доброй и заботливой. Она была не просто его любимым человеком, она была всем для него. Её утрата стала самой большой раной на его душе и сердце, которая с годами, кажется, стала только больше. Когда Байрон закончил, Мортис долго сидел и ничего не отвечал. Только смотрел на него серьезно. Он не сочувствовал. Он не мог представить, как человек может настолько ненавидеть себя, чтобы до сих пор держать эти чувства в себе. — Байрон, это всё, конечно, грустно, но сколько времени прошло… Вы жалеете себя, предаётесь унынию, но жизнь одна, и она очень коротка. Вам не стоит… — Не говори так, будто знаешь, какого это — потерять близкого тебе человека. Сидишь тут днями на своём кладбище. У тебя хоть раз был дорогой сердцу человек? — взявшийся на пустом месте гнев был не оправдан. — О, поверьте, был. И не один. И все они умерли, поэтому я прекрасно знаю, что такое боль утраты. И если бы я продолжал думать об этом, как вы, то я бы уже давно тронулся умом. Байрон промолчал о том, что тот и так выглядит как сумасшедший, но не хотел перебивать. Мортис рассказывал, как встретил прекрасную женщину, как им было вместе хорошо, каким важным человеком она была в его жизни, но она неизбежно умерла. Мортис долго пытался смириться с её смертью. Он влюблялся снова, но все они рано или поздно умирали, и он привык. Понял, что смерть — это часть жизни. Для всех, кроме него, видимо. Байрон не верил. Ему хотелось рассмеяться ему в лицо. Такого быть просто не может. Мортису на вид не больше сорока, а он делает вид, что прожил жизнь старика в глубокой старости. Ну или же у него был пунктик на людей со смертельными заболеваниями в терминальной стадии. — Эти ваши байки… — Байрон тихо фыркает. — Клянусь, я переживу вас, и ваших детей, и внуков, и их внуков, и… — Бред. Этот разговор впечатался в подкорку. Байрон много раз прокручивал его с начала до конца и по-новой. Ему явно стоило что-то решать со своей жизнью, но поздними вечерами он снова приходил на кладбище. По ощущениям даже чаще, чем раньше. Он оправдывал себя, что это совсем не из-за странного гробовщика, но другой причины тупо не мог найти. Абсурд, если так подумать. — Как прошел твой день, Байрон? — снова рука на плече, снова этот вопрос. С момента их первой встречи прошёл почти год, а Байрон неизменно иногда находит себя тут, среди надгробий и крестов. — Устал очень. Завал на работе. Вспоминать про кипу бумаг и отчётов не хотелось от слова вообще. В его обязанности вообще-то не входит работа с документами. — Тогда почему ты здесь? Не лучше было бы остаться дома и отдохнуть? — Момент, когда они перешли на «ты», давно проскользнул мимо внимания. Почему он пришёл сюда…? Хороший вопрос. Заставляет задуматься. Байрону не нужна была причина, чтобы прийти сюда. Так он говорил сам себе, но он знал, что это неправда. Мысли о мёртвой жене трогали его намного больше, чем мысли о личных проблемах. Поэтому он приходил сюда, и в этом была его проблема. Но сейчас они сидели не у её могилы, а на потрёпанной лавочке под кривым деревом. Байрон продолжал думать о работе. Приход сюда не дал должного эффекта, но он сам так захотел. Не было причины. Или была? Сраное одиночество и клеем заклеенный рот — вот его причина. Ему бы стоило завести друзей. Байрону казалось, что он почти справился с этой задачей. Он не поехал сегодня домой, чтобы поговорить с ним. Но, конечно же, он не скажет это вслух. — Тут как-то спокойнее. Байрон слышит приглушённый смех. Он поворачивает голову в сторону собеседника. Лица Мортиса почти не видно, но он мог поклясться, что видел, как в темноте сверкнули клыки. — Не хочешь чаю? Сюжет, который стал обыденностью. Они встречаются у старого дерева, а после идут пить чай у него в особняке. Это стало его отдушиной. Байрон должен признать, что он любит это. При свете свечей можно было лучше рассмотреть высокого мужчину, и он выглядел нелепо. На фоне общей устрашающей внешности его розовая рубашка была почти неуместной, но Байрону даже нравилось. Чем больше он его узнавал, тем меньше думал, что он странный. Мортис был достаточно чутким и интересным человеком. С ним можно было заводить дискуссии на любую тему. Прямо как с ней. И, честно, ему этого не хватало. Чай приятно согревал руки и горло, а душу согревали их разговоры. Байрон от чего-то вспомнил, как Мортис недавно неловко обнял его при прощании, и зацепился за эту мысль. Он всегда уделял много внимания прикосновениям, но настолько близкий контакт у них был впервые. — Знаешь, мне так нравится твоя компания, — сказал Мортис, стукая чашкой о блюдце. — Да, мне тоже. Байрон видит нервную улыбку на чужом лице. Глаза его мечутся из стороны в сторону. — Можно мне тебя обнять? И это прозвучало так неожиданно и по-ребячески искренне. Мужчина поймал себя на том, что улыбается и кивает. Мортис подходит к нему ближе, и Байрон физически может чувствовать, как у того трясутся руки. У самого тоже появляется лёгкая нервозность. — Кажется, я снова наступаю на одни и те грабли, — говорит Мортис, обнимая мужчину. — Почему? — Байрон чувствует, как руки на спине сжимают его рубашку. — Влюбился. Мне клинически запрещено это делать. — Ха-ха, да ладно, — Байрон отстраняется, чтобы взглянуть ему в лицо. — И кто это? Неловкая пауза и тихо приговорённое «ты». Улыбка ещё никогда так быстро не исчезала с его лица. Мортис выглядел серьёзно и даже как-то опечаленно. — Я понимаю, как это может закончиться, поэтому я не жду от тебя ничего. На самом деле, было бы лучше, чтобы ты перестал приходить сюда по ночам, если это не… Прости. Теперь Мортис выглядел виновато. Отводит взгляд в сторону и пытается отойти. Байрон сильнее сжимает руки на его плечах. Он не знает, что делать, что сказать, как себя вести. Когда-то он вылил на Мортиса кучу своих проблем, теперь Мортис окунает его в одну свою, но это оказывается тяжелее. — Я… Я не знаю, что тебе ответить. — Давай я провожу тебя. Мортис ещё раз пытается отойти, но Байрон снова сжимает его плечи, заставляя остаться на месте. Он думает и думает. Байрона охватывает ужас и любопытство. Какого это любить мужчину в романтическом плане? Как Мортиса вообще так угораздило? С какой-то стороны его было жаль. У него как будто ещё вся жизнь впереди, и хотеть провести хоть какую-то её часть с пожилым мужчиной? Бред. — Я уже не молод, для коротких интрижек. — Будто мне восемнадцать, — виноватый взгляд разбивал сердце. — Ладно, мне не стоило говорить тебе это. Давай просто всё забудем, или как там говорят. — Мне нужно это обдумать. Я приду снова, когда приму решение. — Нет. Приди снова, только если готов сказать «да». С этого момента спокойствие в голове Байрона покинуло его далеко и надолго. Прошло уже больше недели, и это признание до сих пор было большим шоком. Периодически он забывал об этой ситуации, но, когда вспоминал снова, мог зависнуть на пару минут, размышляя об этом. Справедливости ради, когда-то очень давно у Байрона была интрижка с парнем, поэтому это не ново для него. Но всё равно сейчас это казалось чем-то абсурдным. Он уже слишком стар для такого. Или нет? Байрон тяжело вздыхает и снова принимается за работу. Концентрация упала ниже некуда. Ему срочно нужен был отдых. Боже, и ведь именно в такие моменты он приходил на это треклятое кладбище, чтобы «обсудить» всё с женой. А сейчас что? Его жена… Байрон уверен, она бы хотела, чтобы тот был счастлив. Может быть, даже нашел бы себе кого-то. Но это разве не странно? Конечно же странно. До чёртиков странно. Как и сам Мортис. С ним по-другому бы не получилось. Ну а что насчёт самого Байрона? Есть ли у него чувства к этому странному могильщику? Ха-ха. Даже звучит смешно, вот только Байрон не смеётся. Он определённо не собирается «встречаться» с ним из жалости или чего бы то ни было ещё. Нет. Это ужасно. Но и прекращать их общение тоже не хотелось. Честно сказать, он даже немного скучает. Байрон только начал понемногу выбираться из ямы, которую сам же и вырыл, и снова возвращаться в неё он не хотел. Или, быть может, это то самое, что поможет ему выбраться окончательно? К чёрту! Он сегодня же идёт на проклятое кладбище. И вот он снова здесь. На сырой лавочке под гнилым деревом. Погода оставляла желать лучшего. Было холодно и начинался дождь. Байрон нервно поглядывает по сторонам. Если он хоть секунду ещё останется под дождем он заболеет и умрёт. Это точно. Нужно было сразу идти в чёртов особняк. Теперь он настойчиво стучит в огромную дверь. Складывалось впечатление, что ему не спешат открывать. Но когда это всё же происходит, Байрон чувствует себя раздражённым и счастливым одновременно. — Я надеюсь, у тебя есть сменная одежда. Моя вся промокла, — говорит он, снимая свой жилет. — Не ожидал тебя тут увидеть. Байрон только сейчас смотрит на Мортиса, и тот выглядит очень удивлённо и растерянно. Круги под глазами стали будто больше, а вместо привычной рубашки простая футболка. — Спасибо за то, что веришь в меня. — Байрон сказал бы что-то ещё и больше, но запнулся. — Может, пройдём в гостиную? — А? Да, конечно. Всё же стоило сегодня пойти домой и уже со свежей головой приходить сюда. Или не приходить. Байрон никогда не замечал за собой склонность к импульсивным поступкам. Что ж, это будет первый. Мортис разливает чай по чашкам. Байрон уже успел переодеться в сухую одежду, и от этого чувствует себя вдвойне странно. — Ты говорил прийти сюда только тогда, когда я смогу сказать тебе «да». Так вот… — Да, это было тупо, прости. Мне не стоило ставить такие глупые условия. Всё же это кладбище не моя собственность. Я не мог запрещать тебе приходить сюда и… — Помолчи, — Байрон вздыхает. — Я всё ещё не могу ответить тебе «да», — он замечает, как взгляд Мортиса меняется. — Но, возможно, в будущем смогу. Мне просто нужно время. Смотреть на то, как медленно до Мортиса доходит, было забавно. — Хорошо, я понял, — Мортис с улыбкой отпивает чай, но через мгновение от былой радости мало что осталось. — Я правда рад, но, к сожалению, это всё равно не закончится хорошо. Для меня, по крайней мере. Голос поникший и уставший. Байрон тоже вздыхает и с опаской кладёт свою руку поверх его. — Не надо об этом. Байрон понимал, о чём, и он не хотел об этом говорить больше никогда в жизни. В какой-то степени бредни Мортиса о вечной жизни заходили слишком далеко. И, пожалуй, это был его единственный минус — излишняя мечтательность. Он будет закрывать на это глаза. Байрон плохо помнил тот момент, когда его неуверенное «может быть» превратилось в настойчивое «да». После их разговора он всё чаще стал видеть в Мортисе не просто друга и приятеля, но и мужчину в романтическом плане. Это было странно. Он уже слишком стар для подростковой влюблённости или конфетно-букетного периода. Однако Байрон любил по-своему. Сидеть рядом за чашечкой чая ему нравилось больше всего. Молча или ведя неспешный разговор. Это не имело значения. Для Байрона это была высшая степень спокойствия и вселенского умиротворения. Ему стало больше нравиться пасмурная погода, потому что она придавала таким моментам ещё больше уюта. Байрон думал, что без Мортиса всё это моментально утратило бы волшебную атмосферу. Мортис стал дорог ему как человек. Он всё еще был не от мира сего, с кучей недостатков, но принимать человека таким, какой он есть, — это и есть любовь. По крайней мере, для Байрона это было именно так. Зато он очень хорошо помнит момент, когда откровенно сказал Мортису «Я люблю тебя». У него был небольшой отпуск, и он чаще оставался на ночь в особняке. И вроде это был обычный пасмурный вечер, но Мортису внезапно стало скучно. Он заявил, что должен показать, как развлекался в своей молодости. Байрон сразу вспомнил дискотеки времён студенчества и решил, что его ожидает нечто подобное. Ох, как он ошибался. Мортис достал старинный граммофон и стопку пыльных пластинок. Это была очень старая музыка. Старше Байрона уж точно. Он никогда особо не ценил подобную музыку, но сейчас она звучала почти волшебно. Когда музыка заиграла, Мортис подошёл ближе, медленно двигаясь в ритм. Он протянул руку и спросил потанцует ли Байрон с ним. Байрон не умел танцевать, но разве он мог отказаться, видя настолько притягательную улыбку? Как только он кивнул, Мортис нежно взял его за руку и притянул к себе. Байрон мог поклясться, что видел в глазах напротив всю вселенную и больше. В них было столько нежности, любви и счастья. Глаза — зеркало души, и его глаза были тем же зеркалом, потому что Байрон чувствовал то же самое. — Я, кажется, люблю тебя, — на выдохе говорит Байрон. Мортис медленно останавливается, и, Боже, его улыбка была прекрасной. И последующий поцелуй был прекрасным. Он выражал все чувства лучше, чем любые слова. Байрон позволил крепче обнять себя и прижать ближе, чем они были до. Губы Мортиса были мертвенно холодными, как и руки, которые аккуратно легли ему на спину. Ладонями через ткань Байрон ощущал выпирающие позвонки и ребра, а языком — острые клыки. Сознание таяло под размеренными движения губ и спокойной, странной музыки. В какой-то момент Байрон чувствует медный привкус во рту. Мортис тоже, потому медленно отстраняется. В его открытой улыбке Байрон видит подтеки крови. Губа начинает приятно саднить. Как он смог порезаться о чертовы зубы? — Прости. В глазах напротив нет ни капли сожаления, но Байрон не против. Он просто притягивает его ближе для еще одного поцелуя. С этого момента Байрон почти жил в этом особняке. Спустя года там накопилось не мало его вещей. Его собственная квартира никогда не была особо хорошо обжита, но теперь она стала выглядеть еще более неуютно. Слои пыли, пустые полки на кухне и в шкафу нагоняли чувство слепого одиночества. Но Байрон не был одинок. Больше нет. Одно их самых сложных было свыкнуться с распорядком дня могильщика. Мортис буквально был порождением ночи. Свой день он начинал только после заката солнца. Байрон думал, что Мортис может проспать сутки, а то и больше. У Мортиса в подвале и правда лежали скелеты, но они вовсе не разговаривали. А на чердаке жили летучие мыши, но вовсе не ручные. У него были до ужаса острые клыки, но Байрону даже нравилось. Лежа в кровати, он рассматривал ожоги на руках Мортиса и не мог понять откуда тот мог получить такие серьезные раны. Байрон правда был счастлив в этих отношениях, а Мортис видимо не до конца. Догадаться, что у того творилось в голове было сложно и мучительно. Байрон часто замечал, как улыбка Мортиса становилась совсем уж грустной. Расспросы не давали результатов. Ответы всегда звучали несуразно. Все, что понял Байрон: «я не хочу, чтобы ты умирал». Слыша это его пробивало на нервный смех. Если не хочешь наблюдать за смертью своего партнера, тогда зачем начал отношения со стариком? — Ты веришь в вампиров? Внезапный вопрос вырвал Байрона из раздумий. Нахмурив брови, он отпил немного чая. — Ты же знаешь, что нет. У Мортиса было такое лицо будто ему сказали что-то очень обидное, но он тут же меняется на более нейтральное. Он стал выглядеть как подросток, который пытается обходными путями уговорить своих родителей отпустить его на ночевку. — Ладно. Но если чисто теоретически они бы существовали, ты бы хотел стать один из них? — Стать вампиром? Серьезно? — Ну да. В этом есть, конечно, свои минусы, но и плюсов немало. Ну знаешь, типа вечная жизнь и всё такое. — Никогда не понимал стремления людей к бессмертию. Сначала это может казаться увлекательным и приносить пользу обществу, но со временем ты теряешь ориентиры и не понимаешь, что делать со своей жизнью. — Да… Это правда. Байрон решил пропустить это мимо ушей. Мортис снова напоминал мечтательного мальчишку, который совсем немного заврался и начинает путать выдумки с реальностью. — Так что нет, я бы не хотел быть вампиром. — Хорошо, тогда немного другой вопрос, — короткая запинка. Мортис смотрит куда-то в сторону будто вид старых фотографий волнует его больше. — Может прозвучит глупо, но ты бы хотел провести со мной вечность? — Боже, Мортис. Люди в принципе не могут провести вместе вечность. — Ладно, да, возможно, ты и прав. И снова этот поникший взгляд. Байрон беспричинно чувствовал себя виноватым. Но ведь он не был! И что, черт возьми, происходит у него в голове? Байрон слишком часто пытался достучаться до него, но каждый раз слышал одно и то же: «ты ведь всё равно не поверишь», а после сразу же Мортис начинал говорить о чем-то другом. Очевидно, для него это было больной темой, но они знали друг друга уже не первый год. Боже, да они почти живут вместе. Мортис знает Байрона лучше, чем Байрон знает себя. А вот Байрон знает Мортиса почти никак. — Ты снова поднимаешь эту тему. И если для тебя это важно, почему ты просто не можешь рассказать? Мортис, что с тобой… — Происходит, да, да, я слышал. Только вот имеет ли мне смысл рассказывать, если ты не веришь? — Потому что я хочу услышать настоящую причину, а не те, за которыми ты прячешься. — Я понимаю, да, но только вот, верь или нет, я уже давно рассказал тебе обо всём, что меня беспокоит. Байрон устало потирает переносицу. Он не в себе? Да он был таким всегда, но скоро это начнет раздражать. Как строить с человеком отношения если он не может быть серьезным? — Ладно, — вздыхает Мортис и резко хлопает себя по коленям. — Давай сделаем так, я даю тебе слово, что перестану думать об этом насовсем. Улыбка напротив была такая радостная. Байрон от этого только сильнее запутался. — Но ведь проблемы никуда не уйдут и… — Все равно. Это все проблемы меня будущего, так? Нужно наслаждаться моментом. Я правда буду в порядке. Хотелось покрутить пальцем у виска. И что это сейчас было? Байрон впервые видит, как настроение человека может меняться настолько быстро. Хотелось ещё раз возразить, ведь это реально глупо, но вместо этого Байрон тоже улыбается. Всё будет хорошо. И Байрон никогда не узнает, что проблема была лишь в том, что он не хотел верить. Байрон забыл об этом и никогда больше не вспоминал. Ни в те тихие дни, когда вышел на пенсию. Ни в тот момент, когда, наконец, переехал в особняк. Ни в счастливые вечера, когда они танцевали под старые мелодии. Ни в нежные мгновения их поцелуев. Даже когда его жизнь подходила к концу. Он прожил счастливую старость, рядом с любимым человеком, не осознавая, что нанёс ему ещё одну глубокую рану. И в итоге в ладонях Мортиса не рука Байрона, а лопата. Он привычно копает землю для очередного нашедшего покой и с толикой грусти смотрит на новое надгробие. Изображение знакомого человека неприятно скребёт по душе. Но так и должно было быть. Смерть — это неизбежность. И здесь нет места для печали. И, приходя на эту могилу на протяжении многих, многих лет, Мортис каждый раз грустно улыбается. — А ты мне не верил…