Соколиный клевер

Когда он, Артур Пендрагон, сильный и умелый воин, принц, а позже король Камелота и просто привлекательный мужчина начал что-то чувствовать к неловкому деревенскому пареньку? Лёгкий вопрос. С самого первого взгляда на него. Когда он полюбил? А вот тут сложно. Их с Мерлином встреча произошла так давно. Но Артур до сих пор отчётливо её видел и слышал. Полный пылкого возмущения вопрос. «Кем ты себя возомнил, королём?». Безуспешные, но рьяные попытки пинаться. Нарочито небрежный ответ. «Нет. Я его сын». Сладостное предвкушение реакции, намерения поиграть в милостивого принца и, получив извинения, позволить пареньку идти дальше своей дорогой. Но поступай Мерлин, как нормальный благоразумный человек, он не был бы Мерлином. Он не собирался извиняться, принимать раскаивающийся вид или пугаться. Он упрямо сжимает губы, давая понять, что никаких извинений с них не сорвётся, сердито сопит и, перед тем как отвернуться, одаривает Артура яростным взглядом. Было что-то в этом взгляде. Что-то такое, отчего пах, находящийся в опасной близости к чужому бедру, прострелило острым возбуждением. Артур поспешил впихнуть негодяя в руки стражников. У него и раньше мелькали смутные подозрения на счёт своих… кхем, предпочтений в постели. Но именно рядом с Мерлином постыдное желание впервые дало о себе знать настолько ощутимо, весомо, почти болезненно. Горячее желание. Но не любовь. За пределами смущающих ночных фантазий, ничего, кроме раздражения, этот нерасторопный в своих обязанностях, при этом успевающий сунуться в каждое не своё дело балбес не вызывал. Случай с выпитым ядом заставил взглянуть на Мерлина по-новому, обратить внимания на качества, ранее ускользающие от взора младшего Пендрагона. Да, Мерлин и до этого спасал ему жизнь — кинжал, Валиант, — но, если честно, Артур сомневался, что в те разы действительно нуждался в помощи, не верил, что в самом деле мог умереть, думал, что и без всяких безродных пареньков под ногами сумел бы вывернуться из лап смерти. Но полные ужаса и отчаяния глаза, искривлённое в муках лицо, бессознательное тело на полу с неумолимо затихающим дыханием — всё это предельно ясно показало Артуру его вероятную, если б не вмешательство Мерлина, судьбу. Именно тогда Артур впервые осознаёт — ему не плевать. Ему хочется, чтоб этот самоотверженный идиот жил. И дело не в том, что он занял место в сердце, добавил в жизнь красок и прочей сентиментальной чуши. Просто, если человек, способный ради других выпить яд или перед Утером оклеветать себя в колдовстве, умрёт, а один слабохарактерный принц, что не в силах отстоять право самому распоряжаться жизнью собственного слуги, продолжит, как ни в чём не бывало, жить под отцовским крылом — это будет вопиющая несправедливость. Несправедливость, которая до конца жизни будет отдаваться горечью на языке и болью под рёбрами. Небеса, это ведь не было безвыходной ситуацией! Прояви Артур больший напор, шевели мозгами поусердней, и с Мерлином бы ничего не случилось! Из кубка могли бы отпить преступники или животные. Пришлось бы чуть подождать, но разве сэкономленное время может быть ценнее человеческой жизни? Искренняя благодарность. Потребность дать в ответ на такую самоубийственную жертвенность что-то равноценное. Но пока не любовь. Поездка в Эалдор вновь что-то меняет в чувствах Артура к своему слуге. Он попадает в чужой, малознакомый мирок. Мирок с серо-коричневыми красками на фоне сочной зелени и огромным многообразием звуков, от которого не укрывают даже стены домов: сменяющее друг друга хрюканье, кудахтанье, блеяние, непрерывное тихое жужжание, время от времени вклинивающееся во всё это душераздирающее нечто, напоминающее надрывный то ли детский, то ли женский крик... Мерлин сказал, что всё в порядке, просто коты милуются, пока можно убрать меч в ножны. Мирок с катастрофической нехваткой жизненно необходимых вещей, ладно кровать, но почему нет хотя бы одного стула со спинкой и подлокотниками, позволяющего принять удобную для важных раздумий позу? Мирок, где можно лежать рядом с Мерлином и болтать, пока сон не возьмёт своё, можно осмелеть и, якобы для удобства беседы, перелечь головой в ту же, что и он, сторону, придвинувшись при этом чуть ближе, а потом, когда послышится мерное посапывание, совсем обнаглеть — забросить на него руку, потом ногу, а на утро невозмутимо заявить, что он всегда во сне ворочался, в том, что в этот раз под боком всякие слуги разлеглись, его вины нет. Он сидит на подгнившей лавке, прикрытой такой же подгнившей, кем-то изгрызенной тряпицей. Настроение тоже гнилостное, отравленное осознанием, что после всех громких слов и пылких обещаний придётся бросить поверивших в возможный хороший исход людей и с позором вернуться в Камелот к разгневанному отцу. Наверно, в сотый раз проводит шлифовальным бруском по клинку. Ладонь горит, на ней точно появятся надрывы и мозоли. Клинок острее некуда, ему давно не горячо, не холодно. Артур слышит шаги, жалобный скрип дерева, чувствует лёгкое соприкосновение своего колена с Мерлиновым и не может поднять глаз, в которые словно песка сыпанули. Он так его подвёл, вместо помощи навлёк на его чудный мирок ещё большую беду. Если Мерлин этого не простит, если не пожелает более ему служить, тем более, рисковать за него своей жизнью, Артур поймёт. И отпустит без вопросов или упрёков, с щедрым жалованием напоследок, хотя вряд ли отыщется сумма, способная покрыть нанесённый ущерб. В нос щекотливо толкается что-то пушистое. Артур оставляет в покое меч, удивлённо смотрит на округлый светло-пурпурный… цветок? Таки повернувшись к Мерлину, видит в левой руке целый пурпурный с зелёными проблесками букетик. — Что… — Ты совсем упал духом, Артур, хочу тебя немного порадовать, — произносит Мерлин с озорной улыбкой, от которой и так явно проступающие под кожей скулы приобретаю ещё более отчётливые очертания. — Цветочками?! Артур не знает, как реагировать. Он не в том положении, чтоб злиться на кого-то, кроме себя. Но предположить, что он, приученный убивать с рождения воин, точно мечтательная девица порадуется цветочкам — это возмутительно! — Почему нет? — Мерлин невозмутимо пожимает плечами, с наслаждением принюхивается. — Они красивые, вкусно пахнут и это не просто цветочки. Это клевер! Он приносит удачу, а самое главное, — отрывает похожий на маленькое пёрышко лепесток, подносит к губам, надкусывает кончик, — он сладенький. Не то, что какие-нибудь одуванчики, бе, никогда, ни при каких обстоятельствах не жуй одуванчики. — Я и не собирался, — растерянно отвечает Артур. — И не собираюсь, я не корова, чтоб есть траву. — Верно. Ты другое копытное. Ну не упрямься, попробуй. — Он нагло тычет в лицо мягкие цветки с правда приятным медовым ароматом. — Однажды, в самый тёмный и невыносимый период моей жизни, когда в голову лезли только плохие мысли, я решил, что обязательно доживу до следующего лета только для того, чтоб ещё разок ощутить этот клеверный вкус. И Артур сдаётся. Сладость слабая, едва уловимая. Но Артур радуется. Не цветам. В самом деле, он не девица. Мерлин не зол. И с этим скромным букетиком совершенно очарователен. Да, в Эалдоре Артур окончательно и бесповоротно очаровался Мерлином. Но это не любовь. Что-то очень похожее, почти от неё не отличимое, но нет, ещё нет. В общем, чего только Артур не чувствовал к Мерлину. Чувства эти с течением времени лишь множились, поочерёдно затухая и вспыхивая с новой силой, смешиваясь, переплетаясь друг с дружкой в весьма причудливые композиции. Изначально замешанные на раздражении мысли о том, что в край обнаглевшего слугу пора бы приструнить, слишком легко и часто сворачивали не в то русло. Фантазия настойчиво подкидывала варианты, которыми мог кончится сюжет с той же нагретой до кипятка водой и облитым в возмущённом порыве Мерлином. А если ещё взять платье, с которым Мерлин шастал тем же вечером… За тем приходило раскаяние и за необоснованно сильные вспышки гнева, толкающие на не самые справедливые действия, и за неуместную тяжесть в паху. Мерлин со своей любовью к цветочкам, с готовностью оплакать любое живое существо от застреленного ради еды (ладно, может, чуток ради охотничьего азарта) зайца, до угрюмого малознакомого мужчины бывал таким трогательным, по-детски невинным, что непотребные мысли о нём начинали казаться преступными, абсолютно недопустимыми. Заместо них в голову лезли всякие глупые сантименты — желание подарить те же цветочки, сказать что-то приятное и красивое, и такое, какое сам Артур в жизни бы не смог сформулировать, обычно, для составления возвышенно-комплиментарных речей он привлекал Мерлина. В такие моменты Артур еле сдерживался, чтоб не побиться о стену, в попытках избавиться от дури в голове, или, чтоб не одарить Мерлина целомудренным поцелуем в лоб. А потом всё вновь возвращалось к раздражению. Неуклюжий слуга имел непозволительную власть над его телом и разумом. И никто, включая Мерлина, в первую очередь Мерлина, никогда, ни при каких обстоятельствах не должен об этой власти догадаться. Долгое время ему удавалось достаточно неплохо держать лицо, не выпуская при окружающих ненужных эмоций. Потом появился Гвейн. Своего дорогого спасителя и без сомнений желанного гостя Артур удачно подлавливает у выхода из дворца, вместе с ним вышагивает во внутренний двор. Похоже им по пути, Артуру на тренировочное поле, Гвейну… а вот об этом-то и стоит поговорить. — Ты спас мне жизнь и знай, что за это, — начинает он с хорошего, надеясь смягчить дальнейшие упрёки… — Мне нет дела до твоей жизни, принцесса, — резко перебивает Гвейн, — я спасал очаровательного парнишку рядом с тобой. И ускоряет шаг. — Э-э, хм, ладно, — соглашается Артур, игнорируя оскорбление, пытается нагнать собеседника. Попутно думая, что очень уж многие люди стали отмечать очарование Мерлина. С одной стороны, хорошо, значит, наследный принц Камелота не сумасшедший, в нём правда есть что-то этакое, с другой же — чудится в этих безобидных репликах нечто посягательское, иррационально опасное. — Всё равно я тебе благодарен, за Мерлина даже больше, чем за себя. Последние слова выскальзывают сами собой, без его, Артурова, позволения. Гвейн внезапно тормозит. Поворачивается. Уголки рта опущены, верхняя губа брезгливо подёргивается. — Дурить можешь наивного мальчонку, — цедит он, — я повидал слишком много, строй из себя хорошенького сколько влезет, не поведусь на твои посредственные игры. У Артура дёргается глаз и рука в сторону меча, но он продолжает с застывшей вежливой улыбкой гнуть своё. — Рад приветствовать тебя в Камелоте, готов предоставить все возможные удобства… — Но сорок маринованных яиц — уже перебор. Невысоко ты ценишь жизнь своих слуг. — Дело не только во мне, если вести о таких нецелесообразных растратах казны дойдут до Утера, он вряд ли поймёт и по головке ни меня, ни тебя, ни Мерлина точно не погладит. — О, разумеется, тебе нельзя расстраивать папочку, титула-то лишиться не хочется, да? Похоже, этот человек всерьёз вознамерился его вывести. Ну, пусть попробует, несколько лет общения с Мерлином сделали из него крайне терпеливого и снисходительного принца. — Ладно, займусь своими потребностями, не требующими денег. Мерлин, конечно, напрочь отказался разделить со мной постель, но ты ведь можешь что-то с этим сделать? Или нет. Или просто всему есть предел, а в некоторые места бить не стоит. — Заткни свою грязную пасть, если не хочешь, чтоб я закончил начатое бандитами в таверне, — рычит он. Позабыв про всякий меч, вцепляется в ворот куртки голыми руками. Чудо, что не в горло. — Ух-ты, — из этого клятого горла вырывается задыхающийся смешок, — как мы заговорили! Что такое? Не любишь делиться? Ревнуешь? — Что ты успел с ним сделать?! — пальцы крепче впиваются в ткань, натягивают, придушивая, встряхивают. — Что ты ему наговорил?! Осознал ли уже отнюдь не желанный и слишком дорогой гость, что перспектива быть задушенным средь бела дня и людной улицы реальней некуда, разглядел ли что-то в лице камелотского принца, но мерзенькая насмешливая гримаса сменяется удивлённо-испуганной. — Воу, полегче, — ладони просительно хлопают по напряжённым запястьям, — остынь, приятель. Ничего. Ничего такого не было, клянусь. Я просто сказал, что на кровати, пусть и вдвоём, лучше, чем на полу, не более. Мне он на пол лечь не позволил. Артур не понимает, при чём тут пол и почему кто-то должен на него ложиться. Пытается испепелить присмиревшего Гвейна взглядом. И тут осознаёт, что он идиот. Он вместе с Мерлином наблюдает, как Гвейн вальяжно и вихляюще, по серой каменистой дороге, покидает город, успевая оборачиваться, махать, подмигивать, умудряясь с каждым… ну не первым, но определённо с каждым вторым встречным переброситься словом, игривым жестом — женщины, мужчины, знатные, простолюдины, молоденькие и весьма солидные… Когда этот блудоум вообще успел совратить половину Камелота? Пробыл-то всего ничего. — Из него может выйти отличный рыцарь, — мечтательно выдыхает Мерлин. Возможно, Артур бредит, но он действительно уверен, что Мерлин, говоря об этом, сияет. Или это солнце так падает? Но платок-то на нём точно затянут слабее и ниже, чем обычно, делая горло непривычно оголённым, оттого беззащитным, и ремешок на талии не такой тугой… — Простолюдины не могут быть рыцарями. Особенно, попавшие в немилость короля, — сухо сообщает он. Что? Это просто факты, его вины в этом нет. — Но, — с робкой надеждой произносит Мерлин, — Утер не вечно будет королём. Про себя Артур думает, что Гвейну это не поможет. Вслух спрашивает: — Ты правда хочешь видеть его в Камелоте? Рыцарем? Мерлин, можешь сказать честно, ничего не стесняться, он тебя не… Совращал? Принуждал разделить постель? Пытался снасильничать? — …обижал? — Что? — Мерлин щурится, смотрит на него, как на умалишённого, нервно хихикает. — Артур, в последние дни под твоим носом меня обижали совсем другие люди. — Знаю-знаю, — он отводит взгляд. Флиртующий с Гвиневрой Гвейн — зрелище куда более сносное, чем смесь обиды, осуждения и ехидства на лице Мерлина, — я не в смысле избиений или чего-то такого, я про другое, понимаешь? — Нет. Либо Гвейн не соврал и ничего не было, либо было, но Мерлина всё устроило. — Забудь, — то ли просит, то ли приказывает, то ли умоляет Артур, он и сам не определился. Заметив краем глаза приоткрывшийся рот, добавляет: — Заткнись. Родившееся в тот миг вязкое и липкое чувство, время от времени дающее о себе знать, точно не может быть любовью. Принц, чьим разумом и сердцем завладел неуклюжий слуга. Король, многие годы не способный избавиться от навязчивых, по разным причинам стыдных фантазий, пытающийся незаметно, словно воришка, урвать себе любое лишние прикосновение, отчаянно ревнующий, стоит его слуге одарить кого-то слишком доброжелательной улыбкой и тёплым взглядом, паникующий, если он не улыбался больше трёх дней и молчал дольше трёх минут — это смешно и нелепо. Упустить Мерлина, без сопротивления отдать его в руки кого-то, кто, быть может, не нуждается в нём столь же сильно, просто ведёт себя честней и наглей — до позорного пощипывания в носу обидно. Вместе с Гвейном в жизнь Артура пришли первые серьёзные размышления о том, что стоит попробовать стать для Мерлина кем-то большим, чем изредка играющим в друга господином. Вопреки ожиданиям, главным соперником, бессовестно крадущим внимание Мерлина стал не Гвейн. Мерлина нет в положенном месте, в положенное время, с положенным принцу, почти что королю Камелота ужином. Мерлина нет на кухне или у Гаюса. Знакомый синий или красный платок не мелькает на лестницах и в коридорах. Мерлина нет в тронном зале, нет в пиршественном, нет в библиотеке. В оружейной и конюшне также никаких Мерлинов не наблюдается, Артур каждый стог сена прощупывает и под каждую лошадь заглядывает, мало ли. Нет его и в таверне. Вот Гвейн с наглой ухмылкой и собутыльниками там есть. Есть и другие рыцари круглого стола. Есть смутно знакомые стражники и куча совершенно незнакомых горожан. Мерлина нет. Да где он вообще может быть? Особенно в такое неспокойное время? Пять застывших, затвердевших, будто окаменевших, тел встают перед глазами. Пять посеревших, скорее всего, мёртвых тел. Пять искривлённых в ужасе лиц. Двое озорных детей, решивших поискать в лесу приключений; отец, отправившийся на их поиски; парочка, устроившая свидание на опушке. Так, спокойнее, надо мыслить здраво. В лес Мерлин точно не потащится, он и в более спокойные времена его недолюбливает, а в городских стенах подобных случаев не было. Пока. Дерьмо. Где же носит Мерлина?! — Так это не секрет, принцесса, — с неуместным легкомыслием хохочет Гвейн, — все знают, где Мерлин. Внутри вспыхивает надежда, разбавленная чувством, что его держат за идиота. — Где же? — Там же, где Ланселот. Артур оглядывает таверну. Понимает, что видит в шумной суматохе всех рыцарей круглого стола, кроме одного. Уже догадываясь, к чему идёт дело, уточняет: — Ну и где Ланселот? — А вот это сейчас знает только Мерлин. Ланселот — хороший выбор. Особенно, если поблизости шастает какая-нибудь опасная тварь. Сильный, смелый, ловкий. К тому же красивый, честный, обходительный. Ланселот — идеальный выбор. Существует ли в мире более жалкое зрелище, чем влюблённая девчонка? Определённо, да. Отвергнутая влюблённая девчонка. Артур, едва смирившийся с первым статусом, точно не желал переходить во второй. Ланселот клялся, что он Мерлину лишь друг. Артур не спрашивал, так, случайно подслушал рыцарскую болтовню. Доблестному рыцарю хотелось верить, несмотря на не сходящее с его лица многозначительное выражение «я-что-то-знаю-но-вам-не-скажу». Если подумать, Мерлин ведь смотрит на него. Артур не раз и не два ловил на себе его пристальные взгляды. Оценивающие взгляды. Тот может сколько угодно шутить про якобы полноту, но имеет ли это значение, пока он продолжает смотреть и наслаждаться зрелищем? Когда украдкой, когда и внаглую. Ланселоту удалось украсть часть этих взглядов. Но, даже когда он был жив, Артуру перепадало не мало. Только частенько эти взгляды приходились на не самые удачные моменты. На тренировках, отчего-то именно при Мерлине вдруг ослабевшие пальцы выпускали готовое к удару оружие, а под ногу коварно подкатывался камушек. Это досадно. Похоже, всякие нежные чувства действительно одурманивают и выводят из строя даже хорошо выдрессированное тело. Однажды поутру Артур обнаружил Мерлина в свой постели. Дважды. Жучков он там искал! Да, конечно! В любом случае, у Артура наконец нашёлся веский повод, полагать, что его влечение взаимно. А как Мерлин взревновал, когда обед ему принесла Гвиневра! Каким очаровательным гневом сверкали его глаза! Артур ликовал и немножко боялся. На миг показалось, что обычно осуждающий насилие Мерлин точно побьёт кого-нибудь подносом — или бывшую служанку Морганы, или своего неверного короля. Происходящее превратилось в своего рода игру. Кто первый? Кто не выдержит копившихся годами чувств? Кто осмелится заговорить об этом? Вообще самым смелым и во всём первым привык быть Артур. Но в этот раз он, для разнообразия, был не прочь уступить. Артур выругался, запнувшись о ножку стула, а затем налетев на угол стола. Без зажжённых свечей в покоях стояла непривычная темнота и она была гораздо плотнее, чем на улице. А зажечь их некому. Он же сам довёл Мерлина до его комнаты. Не обращая внимание на протесты, чуть побеспокоил Гаюса, проследил, чтоб тот влил в своего подопечного что-нибудь лекарственное, приказал спать и ближайшие часов восемь из постели не высовываться. И выходной дал. А пальцы сжимали пострадавшую стёганку, непривыкший к надолго выведенному из строя Мерлину мозг отказывался выдавать идеи, куда её деть. В итоге она просто полетела в угол, где скапливалась грязная одежда. Не так он планировал… Хотя ладно, он вообще ничего не планировал, ночная прогулка вышла чистой воды импровизацией. Просто, когда Мерлин покинул пиршество, Артур окончательно понял, что и ему тут делать нечего. К тому же, над ухом вдруг раздался учтивейший голос: — Позвольте обслуживать вас остаток этого вечера, сир. Уверяю, что справлюсь безупречно. Могу наполнить ваш кубок и доложить еды на тарелку, если желаете… Джордж. Король Камелота спасался бегством и почти этого не стыдился. После душного, переполненного вкусными, но очень уж насыщенными ароматами зала хотелось как следует проветрить голову. Та ощущалась перегретой и опухшей, набитой заместо мозга разварившейся кашей. А где-то между горлом и грудью, словно глоток очень крепкого напитка застрял и жёг немилосердно. Артур, конечно, пил вино, но готов был поклясться, что немного и оно не было настолько ядрёным. Надеялся, что уличный воздух соберёт мозги в работающую кучку и изгонит жар из тела. Правда саднящему горлу он мог пойти не на пользу, но… Но тут сквозь оконное стекло Артур увидел Мерлина, который, для неважно себя чувствующего человека, вполне бодро шагал совершенно не в лекарские покои. Король хмыкнул. Изначально было подозрение, почти уверенность, что плохое самочувствие — наглая выдумка. Но отказывать в столь мелкой просьбе не хотелось, Мерлин много сделал для спасения Камелота, он заслужил право, праздновать так, как посчитает нужным. Факт вранья печалит. Они могли бы сговориться и удрать вместе. Пожалуй, тут Артур сам виноват, раз не смог дать понять, что так можно. Пора исправляться. Пощупав мешочек на поясе, убедившись, что нужная вещица на месте, поспешил вслед за своевольным слугой. Кулон был куплен вскоре после несправедливых обвинений в сторону Гаюса, едва не кончившихся непоправимой трагедией. То, что тогда казалось недоразумением, а теперь же выглядело очевидным вероломным планом Агравейна, кончилось хорошо. Но оставило после себя гадливый осадок. Горькое чувство, что Мерлину, не старому лекарю, именно Мерлину недостаточно словесных извинений, пусть самых искренних и пылких, что он мягкий, добрый, бесконечно преданный не простил. Озёрная голубизна глаз покрылась ледяной коркой. Он неделю был безукоризненно вежлив, обращался к нему исключительно «сир». НЕДЕЛЮ!!! Артур, понимая, что заслужил, терпел, извинялся и думал, чего бы приятного сделать, приятного и необычного, такого, чего ранее для Мерлина не делал. Он никогда не дарил ему подарков. Выходные и прибавки к жалованию ведь не считаются? Кулон случайно попался на глаза. Лежал на крохотном и скособоченном прилавке, который Артур вообще не собирался разглядывать. Во-первых, рядом стояли соседи красивее и богаче. Во-вторых, весь прилавок был усыпан перьями. Сперва, создавалось ощущение, что они лежат беспорядочной грудой, потом становилось ясно, что сие впечатление ошибочно. Серые, бурые, белёсые перья были причудливо вплетены в различные браслеты и ожерелья. У Мерлина с перьями не ладилось, одежду с ними он либо наотрез отказывался надевать, либо надевал, но не проходило и получаса, как та была подчистую ощипана. Король почти прошёл мимо. Но тут среди перьевого засилья внимание привлёк чужеродный серебристый отблеск. На ветхой тряпице одиноко лежала металлическая птичка. Артур наклонился, желая разглядеть поближе. До чего же забавно выглядела птичка. Чем-то похожа на хищника, вроде орла, но какого-то неправильного, словно не доросшего. Птенчик. Такой маленький, уязвимый. Но с ужасно гордым взглядом. Тёмный каменный глаз грозно сверкал. Определённо, птичка не сомневалась в способности кого угодно заклевать насмерть своим мелким клювиком. Наверно, будь она живой, не побоялась бы кинуться на кого-то, много крупнее и опаснее себя. Сердце начало отстукивать восторженный ритм. Эта птичка… Она ведь совсем как… — Мерлин, — внезапный клокочущий голос заставил чуть ли не подскочить, — слыхали о такой птичьей породе? — спросил старик за прилавком с изогнутым, похожим на клюв носом. Улучить достаточно удачный момент для знакомства двух Мерлинов всё никак не удавалось. Эта ночь, этот одновременный побег, это казалось знаком. Идеальным шансом. Не только для подарка. Сейчас, когда впервые за долгое время Мерлин не злился на него, отчего-то грустил, о чём-то переживал, но не злился. После того, как там, в лесу среди контрабандистов, недвусмысленно дал понять, что всё ещё хочет быть рядом, на его, только на его, стороне — не это ли лучшее время для свидания? Но Артур решил, что перед этим за ложь отчитать Мерлина обязан. Немножко. Не потому, что всерьёз сердился, а чисто для приличия. И перегнул. Виной тому, помимо врождённой вспыльчивости, стало одно крайне неприятное происшествие. Он с лёгкостью нагнал Мерлина. Беспечный врун ожидаемо не заметил слежки. И если бы речь шла лишь о королевской слежке... Но Артур был не единственным преследователем. Уплывший глубоко в свои мысли, не обращающий ни на что вокруг внимание Мерлин изрядно заинтересовал парочку очень подозрительных личностей, высматривающих кого-то возле таверны. Долетевший до ушей обрывок разговора Артуру не понравился: — Сли… …арядненький, давай …още н…ём. — …один… …ичный, них… по стор… …отрит. — …ют — …сы, свалить …спеем. Очень не понравился. Через несколько сотен шагов, пройдя самые людные улочки и окончательно убедившись, что идут за Мерлином, что сам Мерлин опасность замечать отказывается, решил не испытывать судьбу, кликнул стражу. Соизволил ли кое-кто обернуться на небольшую суматоху? Конечно же, нет! Там, в отдалении от города, на безлюдном поле, Артур не удержался от шутки. Не смешной? Неприятной? Пожалуй. Вот только, если б не он, над Мерлином пошутили б куда более жестоко. Ну как можно одновременно быть трусоватым, шарахаться от собственной тени и при этом настолько не пуганным? Артур хотел слегка проучить. Чуть пристыдить. Если совсем честно, выпустить скопившееся напряжение, неприятно царапающееся в груди. И точно не хотел смотреть на стекленеющие глаза, слышать напоминающее о той кошмарной неделе сирканье. В голове громогласным взрывом прозвучало: «Погиб!». Перед глазами яркими вспышками замелькало это же слово. Бред, какой бред! Разумеется, ничего настолько трагичного не произошло. Мерлин расстроенный, явно спешащий замкнуться в себе, но вполне живой. Он, Артур, тем более. К счастью, наваждение было мимолётным. Просто король Камелота, как ни прискорбно это признавать, абсолютно безнадёжен в разговорах. Ну не умеет он словами играть на душевных струнах, то промахнётся, то дёрнет не то и слишком сильно, то вовсе что-то надорвёт. Действовать у него всегда получалось лучше. Нынешняя ночь не стала исключением. Он впервые решился на такой явный жест, как объятие. Не приветственное или прощальное, длящееся жалкие мгновения. А вот такое. Продолжительное, рождённое не правилами приличия или яркой эмоциональной вспышкой, а осознанным желанием. Оно было лёгким, боязливым, не совсем полноценным, не таким близким и крепким, как хотелось, но это и не важно. Ощущать Мерлина под боком, чувствовать, как он успокаивается и, во всех смыслах, отогревается, слышать щекочущий смех — куда ценнее. Если б он ещё от вопросов, которые Артур с таким трудом выталкивал из своего горла, не увиливал… Что ж, есть вещи, о которых не говорят с королями или друзьями. Но, о которых могут поговорить с кем-то более близким. Сегодняшней ночью у Артура определённо были шансы этим кем-то стать. Но, как выяснилось, о плохом самочувствии Мерлин не врал. Птичку Артур повесил на спинку кровати. — Не надо, — растеряно и как-то испуганно запротестовал устроившийся в спальном гнёздышке Мерлин. Он будто не осмеливался смотреть на кулон, да и на своего короля, всё прятал взгляд. Артур понимал его смущение. И постарался успокоить. — Всё в порядке, — он ободряюще хлопнул по укрытому одеяльцем плечу, — это подарок и из-за мелкой… эм… неприятности он не перестаёт быть твоим. Мерлин всё равно выглядел угрюмым. — И моё приглашение в силе. Просто тебе должно стать получше. Доброй ночи, Мерлин, отоспись хорошенько ради меня. «Может, оно и к лучшему» — подумалось Артуру. В своих покоях на него накатила невероятная усталость. Он кое-как выпутался из туники, на штаны сил и желания уже не хватило, заполз на кровать прямо в них. Какие уж тут свидания и задушевные беседы. Вмиг отяжелевшая голова камнем бухнулась на подушку.

***

Артура разбудило странное давление в районе бёдер и паха, будто кто-то сидит… Неужели? Мерлин?.. Распахнул глаза, ожидая немилосердно бьющего в них света. Столкнулся с тьмой. Щадящей, но какой-то ненормальной и мешающей разглядеть Мерлина. Тут восседающая на нём фигура наклонилась, сквозь мрак проступили очертания женского лица. Грудь защекотали длинные локоны. Артур тут же встрепенулся. С тем, чтоб скинуть с себя незваную девицу, не должно было возникнуть сложностей. Он сильный, хорошо тренированный мужчина и… То, что задумывалось мощным рывком, на деле обратилось слабым подёргиванием. Вряд ли заметным со стороны. Зато для него самого очень ощутимым. Рёбра с левой стороны отозвались острой болью, спина заныла, поверхность, в которую упирались лопатки, показалась невыносимо твёрдой. Не показалась. Он действительно лежал, на чём-то твёрдом, точно не являющимся его кроватью. И привыкшие к темноте глаза сообщали, что здесь не было ничего его. В одном углу шкаф, наполнением напоминающий Гаюсовский, в другом — сваленные в кучу мешки. Всюду, под потолком и на стенах, висят пучки трав, связки веточек, букеты. Стоящим в помещении воздухом дышать невозможно, он слишком перенасыщен. Вдох — ноздри обжигает острой терпкостью, ещё один — на языке ощущается медовая сладость, следующий — лекарственная горечь. — Э-ээ, кхм, я не то чтобы против, но, кажется, сейчас немножко поломан… — промямлил Артур. Нет. Это язык и губы, они сами по себе несли околесицу. Артур, имей возможность, предельно честно без расшаркиваний высказал бы все свои мысли. Но он с ужасом осознал, что не властен над своим телом. Девица улыбнулась. Пальцами пробежалась по рёбрам. — Вам больно, мой принц? От приторной сладости голоска затошнило. Из горла вырвалось невнятное бульканье. — Я могу помочь, — девица прижала ладонь к самому больному месту, — я и так помогаю. Благодаря отвару из лаванды и душицы вы смогли немного поспать. К сожалению, никакие травы не способны моментально исцелить несколько трещин и перелом или надолго унять приносимую ими боль. Но, — глаза вспыхнули золотым, ладонь раскалилась до предела, — есть другие силы. Вы чувствуете, мой принц, как срастаются ваши кости? Чувствуете, как боль покидает тело? С какой лёгкостью воздух вновь наполняет лёгкие? Артур чувствовал только ужас. — Понимаете, что вы со своим отцом беспощадно эти силы уничтожаете? Уничтожаете то, что способно облегчить и спасти жизнь. Уничтожаете нечто, способное дарить радость, защиту, красоту, понимаете? Понимаете?! Тут девичье лицо пошло рябью, вытянулось, на нём заиграли рыжие всполохи, а волосы невнятного цвета однозначно почернели. Теперь уже Мерлин пылко вопрошал: — …понимаешь? Артур, ты понимаешь? Да что ты можешь понимать… От пропитанного горечью голоса заныло сердце. Мерлин исчез. Вернулась девица. — Слушайте внимательно, мой принц, вам нужно понять несколько вещей. Первое — вы забудете этот разговор. Второе — когда вспомните, меня здесь уже не будет, не тревожьте понапрасну местных, потратьте это время на своё спасение…

***

Артур проснулся. Хорошие новости — он в своих покоях и никаких девиц на нём не сидит. Плохие — Мерлина поблизости тоже не наблюдается. А ещё горло чем-то забито и готово вот-вот зайтись в приступе кашля. Рот наполняется сладостью, напоминающей про давний Эалдорский клевер.