Дурная кровь

      Проснулся Ренджун рывком, открыл глаза и уставился на высокий потолок. Та тонкая трещинка на штукатурке всё ещё была там, прямо над его головой, и тонкая вязь паутины в углу. Из щели между шторами в комнату лился прохладный, сероватый свет, и на стекле окна, уходящего высоко вверх, виднелся изящный, будто кружевной узор изморози. Лёгкий сквозняк заставлял странички оставленной на столе книги шуршать, словно тихо, сонно вздыхая. Всё казалось привычным, кроме мужчин, лежащих рядом в кровати, переплетясь с Ренджуном конечностями так, что не вздохнуть, не двинуться.       О, боже.       Нет, нет, нет.       События прошлого вечера вспыхивали перед глазами искрами в темноте. Вот, Ренджун опрокидывает графин, окатывая себя водой. Снимает рубашку и тянет за руки в постель сразу двоих, переисполненный отчаянием и жадностью, щемящим сердце нетерпением.       Что он наделал? Собирался же оттолкнуть их, и как теперь Ренджун должен был это сделать? Сказать о том, что после ночи, проведенной вместе, им следует оставить его. Застонав сквозь стиснутые зубы, Ренджун попытался высвободиться, и Джемин, заторможенно моргнув, коснулся тёплыми губами изгиба шеи.       — Доброе утро. Что-то болит? Хочешь попить или проголодался?       Голос его был тихим и интимным, ласковым, и слезы от него наворачивались на глаза. Отвернувшись, Ренджун зажмурился, буркнул:       — Ничего не надо мне.       На большее сейчас его бы не хватило, но, к счастью, этого маркизу оказалось достаточно. Наградив его лоб звонким поцелуем, он выпутался из одеяла, неспешно натянул штаны и босоногий, взъерошенный и всё такой же потрясающе красивый, расслабленной походкой направился к камину. Поленья, глухо стукнув, опустились на потухшие угли, Джемин разжег огонь и задумчиво подставил жару ладони.       — Сходить за завтраком?       — Не надо, я схожу, — Джено пошевелился рядом, так и не открывая глаз, и брови его сошлись у переносицы. — Ещё минутку.       Он уткнулся лицом в ренджуновы волосы и засопел, и мурашками пробрало до самых костей. Вчера руки Джено были на его теле, оставляя горячие отпечатки. Та неутомимая страсть, с которой он держал, брал Ренджуна, заставляла нечто тесно сжиматься в животе, пульсировать и биться, будто осколок сердца.       Беззаботно рассмеявшись, Джемин покачал головой, подхватил первую попавшуюся рубашку, набросил на плечи:       — Полежите ещё, — он выскользнул за дверь, махнул на прощание рукой, — я всё сделаю.       «Мой принц, это было хорошо?»       Мурашки скользнули вдоль позвоночника, звонкие и колкие, и Ренджун едва успел остановиться от просьбы не уходить. Это был словно один из тех снов, когда он был счастлив, и впереди их всех ждали лишь спокойные, томительно прекрасные дни. Сколько ещё их оставалось? Вот таких длинных, застывших в медовом воске мгновений тихой близости?.. В один момент им всем пришлось бы проснуться.       И как бы ни хотелось продлить это фальшивое ощущение безмятежности, всего двадцать минут спустя оно треснуло гулко и хрупко, когда дверь отворилась. Водрузив на стол поднос, Джемин развернулся на каблуках. Одет он был уже совсем не по-утреннему, в камзол и ботинки, и в волосах его ещё не успели растаять мелкие снежинки.       — Джено, мы можем поговорить? — на этот раз улыбка его была неестественной, блеклой, и Ренджун ухватил его за руку, не позволяя уйти.       Ледяные. Совсем не такие, как вчера.       Сказал бы Джемин правду, если бы он попросил? Или снова предпочел бы отвести в сторону взгляд, виновато передёрнул плечами? Ренджун имел право знать, неведение ещё никогда не было спасительным.       — Что случилось?       Переглянувшись с гвардейцем, маркиз облизнул пересохшие губы, переступил с ноги на ногу. Он колебался, это было видно невооружённым глазом, но Ренджун слишком устал терпеть и ждать для того, чтобы оставаться спокойным:       — Джемин, я спросил: что случилось.       Мягко высвободив ладонь, тот взял чайник и принялся наполнять чашки, сегодня их было две.       — Ты ведь знаешь уже, что я отправил своего человека на Юг? — уточнил Джемин, протягивая ему ароматный чай, и второй, будто бы невзначай, подвигая Джено. — Сегодня он снова написал. Удалось связаться с кем-то из дворца, и, в общем… королю становится хуже. Ходят слухи, что он отравлен. Фракция королевы все эти годы потихоньку наращивала мощь, они расширяют свои владения около Серединных земель, и каждый мало-мальски серьезный дворянин собирает отряд. Говорят, делают они это для самозащиты от провокаций Севера, но уж больно похоже на подготовку к войне. А ещё Чон Джехён негласно перехватил власть над королевской гвардией: он пользуется уважением, и если станет вопрос о ведении активных действий, костяк подготовленного и обученного войска у него имеется. Набрать нужное количество человек не составит труда, присоединив к нему личные отряды знати.       Устало опустившись на кресло рядом с кроватью, он потёр лицо ладонью, тяжело помолчал перед тем, как продолжить:       — Ренджун, я не хочу нагнетать обстановку, но всё выглядит так, будто король уже не жилец, и на тот свет ему готовы помочь отправиться. Может ли быть, чтобы наследный принц намеренно желал ускорить восхождение на трон?       Едва удержав полупустую чашку, Ренджун опустил её на поднос. Сердце ёкнуло в груди, чтобы забиться с удвоенной силой.       Отец никогда не позволил бы возобновиться войне или создать прецедент, способный разрушить этот шаткий мир: хотя Ренджун и держался подальше от политики, он знал обстановку в стране и тем более во дворце. Всё же в том, что тебя не считали сколько-нибудь значимым и весомым, имелись свои преимущества — люди смеялись над ним или вовсе не замечали, никому в голову не приходило снизить тон голоса или прервать обсуждение в его присутствии независимо от темы разговора. Да что младший принц вообще мог сделать с информацией? Уж точно не принести её королю, выселившему его подальше от центральной части дворца.       Но Ренджун слушал. Потому что хотя эти презирающие чистокровные лицемеры и считали его неспособным мыслить, был он вовсе не идиотом. Он знал, что в отличие от большей части знати, отец выступал за мирные переговоры, хотя и потерял часть авторитета из-за этого. Глубоко в душе тот был чутким человеком и не мог игнорировать бесконечные мольбы и стенания своего народа. Король читал все прошения и в более спокойные годы, а уж тогда, в войну… Каждый разрушенный город или деревня, каждая улица, поместье и дом — все они оставались страшными ранами на теле его страны, и под конец кровопролитной, бессмысленной войны король готов был заплатить сколь угодно высокую цену для того, чтобы она прекратилась. Отправить на север младшего сына, обладающего ужасной репутацией, было отличным политическим решением с любой стороны: северяне получали гарант мирных намерений, Джехён оказывался слишком далеко, чтобы продолжать сохранять с братом порочную связь, а Ренджун… Ренджун получал шанс на жизнь там, где его почти не знали.       Именно потому отец никогда не согласился бы вернуть его обратно. Это был билет в один конец, новое начало. Путь к свободе в четырех стенах, его выбор без выбора, и наследный принц это прекрасно понимал, однако смиряться с положением не собирался.       Но неужели Джехён действительно мог решиться на то, чтобы травить собственного отца?       «Ты единственный человек, кого я люблю».       Нет, этого просто не могло быть. Ренджун отказывался верить в то, что брат был на такое способен. В детстве он так страстно желал получить одобрение родителей, тянулся к отцу, пытался доказать, что достоин стать его преемником — разве мог он променять столь слепое обожание на холодный, расчётливый гнев? Король всегда относился к нему с прохладой, сейчас Ренджун видел это отчётливо. Джехёна воспитывали пару десятков учителей и гувернеров, но отец редко находил время на то, чтобы навестить его — наследный принц был слишком похож на свою мать, быть может, потому ему было сложно смотреть сыну в глаза. Это с Ренджуном король проводил выходные, его отвозил с матерью на побережье, пока Джехён долгие летние дни занимался упражнениями с мечом и штудированием учебников. Конечно, всё изменилось после смерти мадам Хуан и переезда Ренджуна во дворец, но больше времени со старшим сыном король проводить не стал. Напротив, он замкнулся в рабочих делах, а потом началась война, и ему стало совершенно не до семейных перипетий.       «Я ни перед чем не остановлюсь, чтобы спасти тебя отсюда».       Этот зудящий голос сомнения был мучительным, хуже зубной боли, и Ренджун решительно поднялся, схватил перо и бумагу. Если кто и мог дать ему ответ на вопрос, способен ли Чон Джехён на убийство собственного отца, то это был особенный человек, вхожий в святая святых, личные покои высокородной семьи.       Марк Ли, племянник короля.       Тот самый улыбчивый мальчишка на год Ренджуна старше, единственный, кто продолжил писать ему письма даже после того, как ужасные слухи о порочности младшего принца разлетелись далеко за пределы дворца.       Ренджун помнил те письма. Марк хотел дружить, быть может, даже после того, как узнал о нём столь неприглядную правду — после той жуткой ночи смелости хоть раз открыть белый вощеный конверт со знакомой печатью у Ренджуна так и не нашлось, а спустя пару месяцев бесплотных попыток до него достучаться, Марк сдался. О чём думал он в тот момент и жалел ли о том, что потратил время на такого никчемного человека, Ренджун не знал и предпочитал не задумываться — слишком много испытаний выпало на его долю в те жутко долгие годы, чтобы тревожиться ещё и об этом. Но воспоминание об искреннем и добром человеке сидело в груди, словно тонкая, длинная заноза.       Ренджун знал, писать Марку вот так, много лет спустя некрасивого разрыва, было бесцеремонно и бессовестно, но это был единственный человек, способный ему помочь. Следовало узнать, что Чон Джехён намеревается сделать, как можно скорее.       Письмо отправил Джено лично, отвезя в городское почтовое управление. Джемин порывался послать своего человека — боже, Ренджун никогда не смог бы привыкнуть к тому, что в услужение ему попал настоящий маркиз, — но от этого решено было отказаться, дабы не вызывать лишних подозрений. Не то, чтобы Ренджун совершенно маркиза не подозревал: он старался давить все те мельчайшие сомнения, что возникали в душе, ведь Джено ему по какой-то причине верил. Да и сам Ренджун, по правде сказать, начал оттаивать: от того, как Джемин смотрел на него, что-то слабое и нежное в груди сентиментально сжималось, и дыхание перехватывало.       Они оба повсюду ходили следом, даже на тренировки отправлялись по очереди, никогда не оставляли Ренджуна в одиночестве. Маркиз после того откровенного дня на свои поползновения словно карт-бланш получил: оставшись наедине, он подбирался ближе, шумно дышал в шею, мешая читать, жмурился, будто большой кот и подолгу глядел, сияя черными пронзительными глазами. Выносить его было сложно, ведь сердце каждый раз сладко ёкало, наполняясь блаженным эфиром, и в голову лезли картинки того, как прекрасное лицо это искажается удовольствием. Пожалуй, потому Ренджун согласился с предложением выйти на прогулку в сад. Стоял безветренный, удивительно тихий полдень, и мороз слегка спал — Ренджуну, как истинному южанину, всё равно было холодно, даже в этой принесённой маркизом меховой мантии, а вот Джемин, оживлённо болтая, розовел щеками и ходил туда-сюда по аллее. Заснеженный сад казался кукольно прекрасным: девственно чистый, зеленеющий кое-где можжевеловыми густыми кустами и диковинными елочками с мелкими салатовыми иголками, он был прекрасен даже зимой.       Северяне всегда высаживали вечнозелёные кустарники и деревья так, чтобы ни один мороз не смог уничтожить благостного великолепия сада. Ренджун обратил внимание на это ещё в первый год своей жизни здесь, но перестать восхищаться не смог: южные сады отличались прямотой форм и строгостью геометрии, и Ренджуну всегда казалось почти что кощунственным вот так безжалостно обрезать нежные ветки и выдирать выросшие не по линии цветы. Северяне оставляли возможность самой природе вершить волшебство, хотя и ограничивали её порой — летом при виде неё Ренджуну всегда вспоминались поездки на побережье с семьёй, где не было вычищенных аллей и строго очерченных клумб, лишь дикий лес, поля с мелкими, пахучими цветами и бесконечное, синее море.       — О чём ты думаешь? — холодный кончик носа ткнулся в щеку, Джемин шумно вздохнул, поправляя распахнутую полу чужого плаща. — Не замёрз?       Воздух был такой холодный, что каждый глоток его казался жидким льдом, но в груди всё равно засуетились горячие искры.       — Нет, — шепнул Ренджун, ощущая, как кровь приливает к лицу. — Так много снега, мне до сих пор непривычно.       Пожав плечами, Джемин коротко рассмеялся:       — Неужели ты никогда не играл в снегу в детстве? — зачерпнув пригоршню, он ловко сформировал шарик, подкинул его в воздух. — Ледяная битва. Артиллерийский залп!       Размахнувшись, маркиз запустил снежок, попадая прямо в грудь, и Ренджун ойкнул. Гнев вспыхнул в крови, игривый и лёгкий, заставляя наклониться, зачерпывая снег сразу двумя руками.       — Не двигайся, теперь моя очередь!       Джемин, скорчив забавную мордашку, взвизгнул и накрыл голову руками — как будто Ренджун мог туда прицелиться, — и картинно пошатнулся, когда снежок разбился о его плечо. Мало, этого было слишком мало.       — Защищайся, — вскрикнул Ренджун, запуская ещё и ещё снежный шарик, и маркиз, ловко уклонившись, бросил в ответ.       Комок просвистел над ухом, и Ренджун азартно пригнулся, путаясь в длинном плаще, а потом спрятался за ближайшим деревом. Следующие снаряды разбились о кору, он выглянул на мгновение, и вдруг Джемин оказался совсем близко. Глаза его насмешливо блеснули, руки сжались на талии — Ренджун оттолкнул его, заставляя упасть на спину прямо в сугроб, рассмеялся.       — Попытка ближнего боя провалена, — посетовал маркиз. Подняв ноги вверх, он задёргался, будто подбитый жук. — Не могу встать, я застрял.       Конечно, он врал — Ренджун протянул руку, и успел лишь коротко охнуть, как вдруг оказался сверху, и чужое горячее сердце толкнулось прямо в ухо.       — Поймал, — шепнул Джемин, и в голосе его прорезалась интимная, чуткая хрипотца. — Я выиграл, мой принц. Разве мне не положена награда?       — Это нечестно, — так же тихо уронил Ренджун.       Сердце его билось тягуче, тяжело и сладко, и дышалось едва-едва. Чужие красные, улыбающиеся губы были так близко. Джемин сглотнул, и ресницы его дрогнули, накрывая чёрную бездну глаз.       — Разве не говорят: на войне и в любви все средства хороши, — стянув перчатку, маркиз коснулся его щеки, заправил за ухо упавшую на лицо прядь волос, а потом скользнул взглядом за спину. — Ой. Кажется, сейчас меня будут ругать.       Переспросить Ренджун не успел: потянув за плащ, его перевернули, а потом привели в вертикальное положение. В распахнутом мундире, нахмуренный и тяжело дышащий, Джено подхватил его на руки и стремительно зашагал ко входу. Пахло от него свежими опилками и животным душком лошади, и Ренджун чихнул, потёр нос:       — Привет, — он заискивающе улыбнулся, но гвардеец даже не взглянул на него, лишь крепче сжал руки. — Мы просто вышли прогуляться.       Толкнув ногой дверь в комнату, тот промаршировал до кресла, куда сгрузил Ренджуна, а потом принялся стягивать с него плащ.       — Прогуляться? — процедил он сердито, и внутри нехорошо похолодело. — Ты весь в снегу! Ренджун, что, если ты заболеешь? И чем вы занимались в саду? А если бы кто-то вас увидел?       Пальцы его прошлись по камзолу, стряхивая стремительно превращающиеся в капли снежинки. Щёки горели от тепла камина и стыда, Ренджун поджал ноги и потупил взгляд. Джено был прав. Боже, о чем он вообще думал, когда позволил себе вот так беззаботно дурачиться? Не было времени на игры, и уж точно не было времени на то, чтобы терзаться странными желаниями, пробуждающимися в груди, когда Джемин оказывался слишком близко.       — Мы играли в снежки, — виновато протянул маркиз, проскальзывая в комнату и закрывая за собой дверь.       — Лёжа? — вздернул бровь Джено, заставляя окончательно стушеваться.       — Ничего не было, — пробормотал Ренджун, закипая от смущения. — Я… мы… мы ничего не делали.       — Если хотите целоваться, то делайте это там, где никто не увидит, — вздохнул Джено, и в строгом тоне голоса его скользнула смешинка. — Джемин, я, конечно, всё понимаю: принц просто неотразим, особенно когда улыбается. Но держи себя в руках: там могут быть лишние глаза и уши. Ведь можно сделать это вот так…       Он вдруг выпрямился, а потом его губы оказались на ренджуновых. Гибкий язык скользнул внутрь, огладил ровный ряд зубов и переплелся с его языком. Дыхание перехватило, Ренджун всхлипнул, желание опалило его огнем — Джено целовал так, будто пытался проглотить его, выпить каждый стон и всхлип, заставить раствориться в удовольствии. Мысли спутались и голову повело, Ренджун потянулся за Джено следом, когда тот отстранился.       — Набери ванну, — вздохнул тот, поправляя взъерошенные им же волосы. — Джуни только недавно выздоровел, мы не можем допустить, чтобы он снова простудился, особенно в такой ситуации.       Если… если он продолжил бы вот так целовать — беспечно, внезапно и жарко, Ренджун боялся, что снова может потерять голову. Спешно поднявшись, он запахнулся плотнее в расстегнутый заботливыми руками Джено камзол, выхватил из шкафа рубашку и проскользнул в ванную комнату, дёрнул дрожащей рукой вентиль, пуская воду. Достаточно. Ренджун сделал слишком много глупостей, чтобы позволить себе ещё хоть одну.