В огне сгорали

1855 г. Перед встречей с Москвой Алексей рассматривал себя в зеркале. Приглаженный мундир, погоны, петлицы, всё было на местах. Только лицо, как всегда, угрюмое и уставшее. Они не виделись сколько? Около полувека. Последний раз они встречались ещё перед войной... С тех пор то Миша был слишком занят своим восстановлением после ужасного пожара или навалившимися делами, то сам Смоленск намеренно избегал их встречи, как мог. Показываться Москве, смотреть ему в глаза... Алексей не выдержал бы этого. Не тогда, когда Миша пострадал от того, что Смоленск был недостаточно сильным. Сам Смоленск восстановился от собственных пожаров до конца вот только что, в 1854 году, спустя долгих сорок с хвостиком лет. Видеть своё тело совсем без бинтов за эти годы стало даже непривычно. И теперь избегать встречи было на повод меньше, а скрываться бесконечно — невозможно... В этот раз Миша собирался приехать в Смоленск лично, и Алексей, честно говоря, устал придумывать отговорки. Пусть Москва выскажет ему всё, что о нем думает, пусть выкажет своё разочарование. Смоленск заслужил. Молчаливое самоуничижение прервал стук в дверь. После короткого "войдите" в кабинет заскочил молоденький адъютант. — Алексей Рюрикович, там Михаил Юрьевич подъезжает, уже видно экипаж, — бодро доложил парнишка. Смоленск тяжело выдохнул. Пара минут до встречи с тем, кого не видел практически пол века. Пол века. — Спасибо, можете быть свободны, — собравшись с духом, проговорил Алексей, отпуская адъютанта. На самом деле так по-детски хотелось попросить его задержаться, ведь Москва едва ли будет ругать его при посторонних... Но Смоленск ещё не растерял последней гордости. И так слишком долго оттягивал неизбежное. Адъютант, так и не остановленный им, быстро покинул кабинет, а сам Алексей устроился в кресле. Не потому что ноги от волнения едва ли не подкашивались, нет, конечно, нет. Обычно встречи Москвы и Смоленска всегда начинались в кабинетах, чтобы они могли обсудить все насущные государственные и городские дела, а позже они уже перебирались куда-нибудь где поприятнее, позволяя себе на время откинуть все заботы и просто расслабиться в компании друг друга. Смоленск невольно подумал о том, что в этом кабинете он ещё ни разу не принимал Мишу. Его старый дом был полностью разрушен французами, а это было новое пристанище. И хотя Алексей старался обустроить всё, как раньше, всё равно это место было уже другим. И он сам тоже так сильно изменился за эти годы... Остановившийся экипаж Смоленск услышал благодаря приоткрытым для проветривания окнам. Последовавшие хлопки дверей, голоса и шаги слышно было уже внутри здания. Это слуга встретил дорогого гостя и предложил ему свои услуги, как то принять одежду и проводить к своему господину. Вежливо было бы встретить такого дорогого гостя самому, но Алексей действительно не чувствовал в себе решимости приблизить встречу, которая и так неотвратимо приближалась. Вот уже послышались шаги на лестнице. Смоленск сжал ручки кресла, вдохнул, выдохнул и поднялся. Стоило проявить хоть какие-то приличия. Слуга распахнул дверь перед гостем, пропуская Михаила Юрьевича вперёд, чтобы закрыть за ним дверь и оставить с хозяином наедине. Таковы были распоряжения господина ещё с утра. Взгляды янтарных и голубых глаз пересеклись. Неловкое молчание повисло, пока Алексей поспешил перевсти взгляд немного в сторону, а Москва наоборот внимательно сощурился. — Здравствуй, Миша, — поприветствовал наконец гостя Смоленск, с трудом удерживая голос в привычном спокойном темпе и тоне. — Ну здравствуй, Алексей, — Миша хмыкнул, — У меня почему-то было чувство, что и в этот раз что-то случится и ты найдёшь повод отложить встречу. Смоленск неловко дёрнул плечом. Отпираться не было смысла, но и на ответ слов не находилось. — Да, как-то всё не получалось встретиться.. — всё же вымолвил Алексей, чтобы не молчать. Лучше бы молчал. — Пол века? — скептически выгнув бровь, уточнил Миша с лёгкой насмешкой, — Я уж было подумал, что ты меня избегаешь, но тогда всё же странно, что ты не нашёл отговорку снова. На этот раз Смоленск едва сдержал дрожь, когда Миша так напрямую ударил по больному. По этому чертовому сроку в пол века. Вторую часть высказывания Миши Алексей уже даже не слышал, вперившись пустым взглядом в мыски сапог бывшей столицы. — Я прошу прощения... — слегка севшим голосом выговорил Смоленск, так и не подняв взгляда. — За что? — достаточно резко отреагировал Москва. На непонимающее помаргивание старшего он так же напористо повторил, — За что ты извиняешься? — За.. — за то, что был слабым, за то, что не смог остановить врага, за то, что не защитил и не спас, за то, что не был рядом, за то, что не поддержал при восстановлении, за то, что избегал все эти годы, — За всё... Произнеся это, Смоленск склонил голову ещё ниже, будто тяжесть собственной вины накрыла его с большей силой. Москва раздражённо выдохнул в тяжёлую тишину, окутавшую кабинет. — Лёш, ну ты не меняешься, — внезапно проговорил он уже гораздо более мягким тоном, делая несколько свободных шагов по комнате, с интересом оглядывая новую, но чем-то знакомую обстановку. Смоленск настолько растерялся, что даже поднял голову, посмотрев на спокойно изучающего книги на полке Мишу. Такая резкая смена тона с намеренно столичного на тот, к которому Алексей веками привыкал во время их спокойных посиделок и прогулок, выбила старшего из колеи. — Чего смотришь? Я вообще-то скучал по тебе. Хоть раз бы вспомнил обо мне, а то сидишь тут и носа не кажешь. Чай не горел, — на этой фразе дёрнулись оба. Алексей от воспоминаний о лижущих его тело языка пламени, Миша от того же и понимания, что ляпнул не то, ведь читал документы, знал, что не только он пострадал от наполеоновцев. Но, пытаясь разговорить Смоленск, немного отдался детской обиде на то, что когда-то взявший его под защиту город так и не соизволил навестить его. — Прости. Перегнул, — выдавил Миша после минуты напряженного молчания. Огонь ещё долго у обоих будет асоциироваться только с болью и страхом. Смоленск печально покачал головой: — Со мной всё в порядке. Не так уж и сильно я в отличие от... — Ты мне голову-то только не дури! — поспешил перебить его Миша, возвращаясь для этого к резкому отработанному веками на посту столицы голосом, — Не пострадал он. У меня на столе письмо о полном восстановлении города Смоленска появилось почему-то только спустя сорок лет. — И поделом мне, — едва слышно пробормотал Алексей, устало качая головой. Впрочем, Миша услышал. Его светлые брови сошлись в ярко выраженном хмуром недовольстве. — Лёш, ты что такое вообще несёшь? — на этот раз в странной смеси строгости и мягкости отчётливо послышались нотки беспокойства. Смоленск поджал губы. Что происходило в его голове он и сам плохо порой понимал. Как никак ему официально стукнет тысяча в ближайшее десятилетие. Как его голова вообще его самого выдерживала, когда ему самому хотелось просто заснуть и не проснуться? Лишь бы перестать страдать и приносить страдания другим. — Лёша, посмотри на меня, — прервал его мысли Миша строгим зовом. Это был бы приказ, если бы не звучал с такой тревогой. Смоленск неуверенно поднял взгляд. Голубые глаза Миши блестели льдинками строгости и беспокойства. Но ни разочарования, ни пренебрежения Алексей рассмотреть не смог. — Миш... — Лёша. Скажи, почему ты ни разу не пытался со мной увидеться за эти годы? — пристальный взгляд голубых глаз острее ножа, — Скажи мне. В голосе Москвы твёрдость. Готовность услышать любой ответ. Даже если Смоленск вдруг решит сказать ему, что больше не хочет его защищать поэтому и отдалился, бывшая столица это примет. Миша Московский, звёздочка одного старого города, конечно, будет опечален, но и он переживёт. Москва готов услышать всё. Но только не то, что прозвучало в следующую секунду. — Я.. Не справился. Не смог тебя защитить, не смог выстоять против французов... — как ни старался Алексей, а голос всё равно немного подрагивал и в горле стоял ком. Вот и всё. Даже если Миша ещё не презирал его, теперь Смоленск откроет ему глаза на свою слабость. — Как я могу смотреть тебе в глаза, когда из-за меня тебя сожгли? — прошептал Лёша, не доверяя своему голосу. Москва немного дёрнулся от неприятного напоминания, но гораздо больше его беспокоили все остальные слова Алексея. Гораздо, гораздо больше. — Я никогда не рассматривал эту ситуацию с такой стороны, — нахмурился Миша, стараясь быстро вкрутить в картину все нехватающие гайки. От этой самой картины волосы немного становились дыбом. Теперь, в принципе, многое становилось более понятным. Тем более он знал Смоленск уже несколько веков. На самом деле, стоило догадаться раньше: склонность винить себя в недостаточном старании и слабости Миша заприметил у Лёши давным-давно, но никогда не задумывался о том, насколько далеко тот может в этом зайти. Возможно Мише стоило.. Все мысли на эту тему он поспешно отогнал: если ещё и он займётся рефлексией и своим чувством вины, то они тут утонут. — Но я подвёл тебя, — покачав головой, Смоленск снова сжал губы в плотную линию. Миша вновь тяжело вздохнул. Как же тяжело со Смоленской непробиваемой упрямостью. Особенно в подобных вопросах. — Лёша, послушай меня сейчас очень внимательно, — как можно отчётливее проговорил Москва. Заметив, что Алексей так и не поднял головы, он приблизился сам и, крепко сжав старшего за плечи, хорошенько встряхнул его. Растерянный взгляд янтарных глаз наконец сфокусировался на лице Москвы. Тот с мрачным удовлетворением хмыкнул. — А теперь я повторюсь, слушай меня. Ты не виноват в том, что Наполеон прошёл дальше. Ты не мог сделать больше, тебе просто не дали шанса. У нас была тактика отступления. Они просто позволили сжечь и тебя, и меня. Да это больно, страшно, мне до сих пор неприятно видеть открытый огонь. Но так было нужно. Это ни в коем случае не твоя вина. Понимаешь? — Я.. Неужели я правда не мог сделать больше ничего? Такого не может быть.. — голос Алексея откровенно дрожал. Миша нахмурился сильнее. Ему не нравилось делать Лёше больно, но ему нужно было достучаться до того, чтобы он перестал грузить себя всем этим. — Подумай об этом. Ты ведь сам это знаешь, просто не позволяешь себе это признать. Основная часть армии отошла за город перед тем, как подошёл Наполеон. Ты же видел это. И я знаю, что ты пересматривал все документы, чтобы найти свою ошибку. Не было твоей ошибки. Те люди, что остались, они пали героями, но они не могли остановить французов. — Они... Просто оставили нас... — неверяще пробормотал Смоленск, снова смотря в пол. Он не был уверен, что если поднимет голову, картинка не полывёт, а паркет кабинета хотя бы был монотонным. — Да, оставили, — просто подтвердил Миша, как бы больно самому от этого не было, — Тогда так было нужно. Главное, что мы победили. Теперь всё в порядке. Мы с тобой в порядке. Миша отпустил наконец плечи Смоленска, вместо этого положил одну руку ему на спину. Алексей поднял голову. Глаза были сухими, но губа прокушена чуть ли не до крови. Зато теперь он будто начал немного принимать эту новую истину. Что он не виноват. По крайней мере не так сильно, как думал раньше. Даже плечи будто немного расправились, хотя Смоленск и так никогда не позволял себе слишком уж сутулиться. — Мы правда в порядке? — вот всё, что ему сейчас было важно уточнить. — Правда, — наконец облегчённо улыбнулся Миша, чувствуя, что смог хоть немного достучаться до Лёши. Возможно, пламя перестанет им сниться ещё не скоро, а с чувством вины Смоленск всё равно будет бороться до конца своих дней. Но они будут. Обязательно будут в порядке. — И Лёша, — обернувшийся Москва в эту секунду выглядел так, будто ему снова всего пара веков и они только встретились, — Спасибо тебе. За то, что стоял до конца. Я правда ценю тебя. Ты хороший защитник. Есть вероятность, что бывшая столица переборщил с пафосностью, ну, самую малость. Однако эти слова и торжественная счастливая улыбка Миши прямо сейчас были для Алексея самым дорогим, что только есть на этом свете. Ради этого действительно стоило сражаться. — И тебе спасибо, Миша, — мягко улыбнулся Смоленск. В его глазах впервые за эти сорок с хвостиком лет были привычные живые искорки. Миша на ответную благодарность только довольно хмыкнул. Вот это уже больше походило на его Смоленск. На его самый верный щит. Лёшу, который никогда не отступится от него. — Слушай, а ты меня чаем случаем не угостишь? — хитро ухмыльнулся Москва, разрушая момент тишины. — У меня припасён твой любимый, — Лёша ответил, не прекращая мягко улыбаться. — Тогда пошли лучше чай пить, — довольно заявил Миша, по-детски жмуря глаза в предвкушении лакомства и от удовольствия, что, даже не видясь с ним пол века, Смоленск продолжил держать при себе любимый сорт Москвы. — Пошли, — согласно кивнул Лёша. И они пошли пить чай. Он обжигал, как ненавистное обоими пламя. Он грел, как их тёплая вера друг в друга. Но тепло всегда будет храниться дольше, чем боль от ожога. Потому что тепло сильнее боли.