Однажды в дальнем королевстве

      — Наконец-то! Алан радостно улыбнулся молоденькой служанке, что принесла в его комнату поднос с едой. А самое главное: горячий медный кувшин с вином, старательно укутанный в льняную ткань. Здесь вино подогревали с мёдом и специями, дольками яблок — получалось душисто, вкусно, пьяно и согревало быстро. Это особенно важно, а то Алана битый час бил озноб, пусть он и устроился возле очага сразу, как вернулись в замок. На прогулке же вяло завидовал принцу Эрику, что радостно гонял коня по полю, стреляя из небольшого арбалета по зайцам. Принц раскраснелся, скинул тёплый плащ, полностью находясь в своей стихии азарта погони, тогда как у мага зуб на зуб не попадал.       — Поставить свечи на стол? — служанка ловко нарезала хлеб и сыр. Сняла крышку с плоской миски, полной душистой каши с узкими полосками жаренного мяса, красиво расстелила вышитую салфетку. И теперь бросала на Алана лукавые взгляды, ожидая небольшое вечернее представление. Вот же плутовка, — от пузатого небольшого горшка с гусиным паштетом шёл такой упоительный дух, что впору слюной подавиться. Но он первым делом налил себе вина, быстро отпил, а теперь грел руки о стенки кружки. — Ставь, — улыбнулся восхищению в её взгляде. Девушка шустро принесла с полки тяжёлый подсвечник, укрепила свечи, поправила фитили и встала рядом, аккуратно сложив руки на переднике. Собственно, воспламенить небольшие огни Аланир мог щелчком пальцев ещё лет в пять, но раз уж публике хочется зрелища… поводил над свечами открытой ладонью, словно заклиная тлеющее внутри пламя. Дождался, когда на концах фитилей появятся алые точки, разогреются, станут ярче. И тогда только сжал руку в кулак, повёл резко вверх, отчего огни ярко вспыхнули, взметнулись следом, чтобы после затрепетать на ветру алыми лепестками и опуститься, гореть ярко и ровно.       — Ах, — девушка выдохнула, словно в первый раз чудо такое увидела и перевела сияющий взгляд со свечей на мага. Алан даже спрашивать не стал, знал, что она управится с делами и к ночи вернётся сюда, в его башню, взбить, ну и согреть перину. Когда стихли торопливые шаги на лестнице, свечи он погасил, оставил одну. Неспешно перекусил и переместился с кувшином обратно, к очагу. Ещё и в одеяло завернулся, чуть ли не с головой, наслаждаясь ощущением тепла, которое медленно разливается по всему телу, согревает и уши, и ноги, и пальцы рук. Как он тут выдержит целую зиму, если только ноябрь, а он уже помирает от холода? Ничего, как-то сумеет, — постарался отогнать панические мысли. Сможет, потому что у него нет другого выхода. Но заказанные тёплые вещи нужно забрать из мастерской, да побыстрее. Огненные саламандры танцевали в языках пламени, навевая дремоту, и Алан не стал бороться, закрыл глаза, погружаясь в сон. Лучше бы он этого не делал! Или подмешал себе в вино толчённого чёрного корня, чтоб спать без всяких видений! Потому что коварные пылающие ящерки убаюкали его внимание, усыпили, завели в свой призрачный мир, где видел он вовсе не сон, а отголоски того, что произошло совсем недавно и вовсе не с ним. Мазанная глиной лачуга, пожилой крестьянин с сединой в бороде, ставит на стол миску с горячими, исходящими паром клубнями — он, Алан, сейчас смотрит на мир глазами Маллима, своего друга. Они вместе сбежали от их жестокого учителя, мэтра Келлфера. Вот только Аланир не останавливался, пока не оказался далеко на севере, а Маллим явно вернулся домой, в родной посёлок. Я же твердил тебе — не делай этого! — бессильно злится во сне Алан. Не докричишься — это всего лишь сон. Миг, где его друг абсолютно доволен и счастлив — он снова дома, после нескольких лет разлуки увиделся с семьёй, посидел за столом, наелся вволю. Они в детстве продали тебя пришлому магу, за несколько мешков ячменя, Мал! — хочется докричаться, ухватить за плечо, вытащить из лачуги. Надавать по шеям, приговаривая: Беги, беги оттуда! Маллим поражал его своей доверчивостью и желанием всем дать второй, а то и третий шанс. Наверняка ведь спешил домой не только повидаться, а и похвастаться тем, чему научился у колдуна. И помочь. Сколько их было, разговоров: «Вот если бы я вернулся домой! Купил бы всем подарки: и сёстрам, и невесткам, и отцу с матерью!» Алан скорчился во сне, как от боли — уже знал, что этот сон про Мала, — последний. Потому что видел, как недалёкий простак, отец Маллима, вручает поводья от красавца-коня покупателю. А значит, отдаёт своего сына в руки палачу. Лица во сне видно не было — того, кто насмешливо тянул: «Ну же, любезный. Я вам золотом плачу, золотом! А вы в старую узду вцепились. Да сможете взамен себе десять новых купить! Мне-то как, по-вашему, коня вести? Что за глупость: узду не отдам.» Не отдавай, глупец! Не смей, не соглашайся! — задыхался безмолвным криком Алан. Сон, причудливо всё искажая, не давал ему рассмотреть лицо, но перстни на руке видно было отлично. Он знал все эти перстни наперечёт — учитель, прежде чем приступить к изготовлению нового зелья, всегда их снимал. Медленно, один за другим, проверяя заодно камни — ярко ли играют бликами, не появилась ли муть в глубине, не поцарапаны ли? Если да — то значит перстни-артефакты пришла пора заряжать. А вот если собирался ударить — перстней учитель не снимал. В прошлом сне, что видел Ал с неделю назад, отец отнёс Маллима на базар в виде пёстрой заморской птицы в узорчатой клетке. Птица заливалась голосистыми переливами и её купили быстро, но у крестьянина хватило силы воли не поддаться на посулы и клетку оставить себе. Пару недель назад он продал лобастого пса — овечьего пастуха, без ошейника. Тоже смог, придержал ошейник, хоть и предлагали за него деньги. Но сейчас не устоял перед блеском золота, передал узду в чужие загребущие руки.       — Прости, Мал, — даже во сне болью резануло в рёбра. Они решили, что если разойдутся в разные стороны, то увеличат свои шансы спастись. Хотя, если честно, шансов у них не было. Удирая в одиночку, Аланир лишь выиграл себе немного времени. Он знал, что просчитать добродушного Маллима учителю будет несложно. Его поимка — вопрос нескольких недель. А потом Учитель придёт за Аланиром.

***

Алан всегда это знал и никогда всерьёз не задумывался о побеге. Привык, боль и тоска притупились, дни затянулись серой пеленой уныния, как заброшенный пруд тиной и ряской. Всё изменилось, когда исчез старший ученик и Алан занял его место. Легче не стало — ему даже ругани и тумаков теперь перепадало за двоих, не говоря про работу. Но зато он был допущен к столу учителя и получил возможность видеть его дочь, Мирцею. И сопровождать иногда девушку в прогулках по саду или в роще за башней. Алан уже позабыл, какое это удовольствие — болтать обо всём на свете, а не отвечать на приказы. Высказывать свои мысли, шутить, спорить. Смеяться. В его жизнь снова вернулось немного красок, стало легче дышать, ведь было чего ждать — вот этих кратких встреч и разговоров. Нет, они не были влюблены, он уж точно. Мирцея вызывала в нём жалость и опаску, ведь она всё-таки была дочерью колдуна. Девушка же порой на него посматривала украдкой, но Алан не мог понять этих взглядов, испытывал неловкость. А потом учитель привёз Маллима и стало если не весело, то терпимо. Теперь было о ком заботиться, кого защищать. Мал попал в обучение совсем мелким, но уже тогда обладал искрой таланта, силой, которая только росла. Маллим мог легко и просто обернуться любым животным, приманить и укротить любую тварь. Смеялся звонко: «Смотри, Ал, это легко!» Обхватывал себя руками — миг, — и вот уже на месте мальчишки заливисто лает пёс, крутится, пытаясь поймать свой хвост. Мирцея смотрит и смеётся. Алан так никогда бы не сумел — не хватало таланта. Это не значило, что его не было вовсе и он не преуспел в чём-то ином, но вот так, играючи, перекидываться в любое существо — не мог. После нескольких лет тренировок научился перехватывать сознание зверя, если тот бегал поблизости: мог видеть его глазами, слышать его ушами. Недолго — час-два от силы, но страшно радовался, что может составить Малу компанию. Развлечь и отвлечь. Тот очень хорошо помнил родной дом и отца с матерью, старших и младших сестёр. Рвался туда, хотел вернуться, помочь. Тосковал. Мелкий дурак, — кривил губы Алан, скрывая жалость. Знал же, где учитель будет искать в первую очередь! Сам Аланир дома не помнил — его подбросили к храму младенцем. Там же пристроили к делу — сидеть на ступенях, просить милостыню. Все монеты, что ему бросали прихожане, из кружки выгребала монахиня, старая и злобная. Кормили его плохо — чтоб был худей и жалостливей, таким больше подают. Зато лупили за любую провинность от души. Алан потирал синяки, сплёвывал в пыль у храмовой ограды, и всё равно бежал покупать пирожки, если удавалось припрятать хоть пару монет. Так бы и жил при храме, из попрошаек, когда подрос, продвинулся бы в уборщики или даже зажигатели лампад. Сгубили его солнечные зайцы. Быть может, Учитель и прошёл бы мимо, не обратил на замурзанного попрошайку внимания. Была бы жизнь его лучше? Точно нет, но не была бы такой… В тот день — жаркий и солнечный, — он играл с котёнком, развлекаясь скачущим в пыли солнечным бликом. Светлое пятно ускользало из-под пушистых лап, зверёк радостно прыгал, пытаясь его поймать, Ал улыбался. Ничего в руках у него не было, монашке, вздумай она проверить, не в чем было Алана упрекнуть. Внимания на угрюмого чужеземца, что остановился неподалёку, поначалу не обратил, слишком увлёкся. Да и много их тут проходило, возле Храма. Почувствовал опасность, лишь когда чужой взгляд стал давить, отчего похолодели пальцы, прохладой потянуло по спине — это в жару-то. Торговались иноземец и монашка недолго. Алан и глазом моргнуть не успел, а его уже сдёрнули с тёплых ступеней за шиворот застиранной рубахи. В кружку весомо посыпались монеты, глаза у монахини загорелись горящими углями — точно такими, как головёшки, в которые превратились золотые мигом позже. Как потом узнал Алан, учитель в принципе не любил платить лишнего.       — Но тут ничего нет! — возмутилась монахиня, высыпая из кружки золу.       — Так вы ничего мальчишке и не дали, даже имени. А лохмотья и кусок хлеба — подаяния верующих, — обернулся тогда чужеземец у самой ограды. И дёрнул Алана сильнее — ворот сдавил шею, как поводок. На долгие годы. Их скрашивала тихая дружба с дочерью учителя, а после забота о Мале, который стал и другом, и младшим братом. Маллима больше нет — это Алан отчётливо понимал. Его сила напитала артефакты в мрачной башне колдуна: заиграют ярче хищными бликами камни на перстнях учителя; насытятся, нальются кроваво-алым бусы на шее у Мирцеи. Подарок отца девушка носила не снимая, постоянно касалась, крутила продолговатые бусины. А в те несколько дней, когда колдун забирал их «обновить», Мирцея не выходила из спальни. Она была больна — давно, неизлечимо. И только тёмная магия родителя удерживала тонкую нить её жизни.       — Я так устала, Ал. Постоянно мёрзну и порой не могу даже пальцами пошевелить. Просто лежу и смотрю в потолок, не в силах двинуться. Тогда приходит он, со своими зельями, шутит, раздвигает шторы, впускает солнечный свет, от которого мне больно. Лица и события путаются у меня в голове. Отец говорит, что мне скоро семнадцать, спрашивает, что я хочу в подарок. Сербряное зеркало или заморский шёлк для вышивки? Но, знаешь, я однажды нашла сундук на чердаке. Он открылся, только когда я поранила палец о стальную задвижку. Там было несколько зеркал на ручке. Наборы для вышивок — все початые. Гребни с аметистами и много всякого. Сколько раз мне уже исполнялось семнадцать? Она подошла к окну и отодвинула штору.       — Вон ту яблоню мы сажали с мамой, когда мне было лет пять. Но мне кажется, я видела её старой, покрученной и засохшей. Сгоревшей от удара молнии. Сломанной при метели. Зеленеющей снова и снова. Сколько же мне? Мирцея смотрела с таким отчаяньем, что становилось сложно дышать.       — Я давно не мечтаю увидеть хотя бы раз соседнюю деревню, руку, луг. Хочу просто отдохнуть, — тонкие пальцы касались украшения на шее, словно она пересчитывала бусины, снова и снова. Алан понимал — она давно знает цену каждому дню, что проживает. Поэтому не спрашивал, почему помогает им с Маллимом сбежать, а сама остаётся. Мерцея расчитывала, что отец погонится за беглецами и у неё появится шанс избавиться от проклятого ожерелья. Каждый из них жаждал свободы, но по-своему. Они с Малом выбрались через потайной ход, который показала им девушка, и пытались убраться как можно дальше. Купили лошадей на припрятанные деньги, простились в светлой роще. Алан гнал на север — пока хватало сил. Шёл пешком, когда лошадь захромала и её пришлось бросить. Ночевал у обочины и соглашался на любую работу за еду. Он здорово отощал и обносился, когда его приютил хозяин придорожной корчмы.       — Чего делать, спрашиваешь? Колоть дрова, носить воду, чистить конюшню. Платить много не смогу, парень, но сыт будешь каждый день. Это обещаю. На том по рукам и ударили. А в особо гнусный осенний день — холодный и дождливый, в корчму ввалилась богато одетая компания. Они втащили на плаще раненного, устроили его на столе, велев хозяину не причитать и заткнуться.       — Седлай свою самую быструю лошадь. Нам нужно позвать сюда лекаря. Срочно! Приказы отдавал грузный пожилой мужчина, в добротной тёмной одежде. Только вот, оглядывался он постоянно на молодого господина, что по большей части помалкивал. И Алан почти сразу сообразил, что именно тот, молодой, среди них главный. Поэтому обратился именно к нему.       — Я могу помочь, ваша милость.       — Ты лекарь? — тон был, вроде бы, и не надменный, но сталь в голосе сразу увеличивала расстояние.       — Нет. Но на стреле, которая торчит из раны, яд. Могу его извлечь. Иначе ваш друг умрёт задолго до прибытия лекаря. Все примолкли. Они даже не обсуждали между собой, просто ждали решения. Алану стало немного не по себе — получалось, что молодой господин не просто богат и знатен, а весьма выше их всех по положению.       — Хорошо. Делай, что сможешь. Сэр Рихард постоит рядом, он немного сведущ в заживлении ран, — усмехнулся ему только ведомой иронии господин. — Но гонца всё равно отправить! С лекарским делом Алан был знаком по верхам, хотя и его основам учитель их обучал. «Никогда не знаешь, что пригодится!» — не уставал повторять. Но за стрелу Ал браться не рискнул, опасаясь сделать хуже. Вместо этого опустил открытую ладонь к ране, а затем медленно её поднимал, мысленно приказывая яду, что уже растёкся по мышцам раненного, вернуться сначала к наконечнику стрелы, а по металлу выйти на поверхность. Он знал, что получится, вот только не рассчитал, насколько будет тяжело — очевидно, прошло достаточно времени, чтобы яд проник глубоко.       — Всё, — Ал вытер пот со лба рукавом, потряс кистью руки, избавляясь от судороги. — На остальное — воля богов.       — А вы, колдуны, верите в богов? — искренне изумился тот самый сэр Рихард, что до сих пор стоял молча, но глаз с Алана не спускал. Вместо ответа Ал криво усмехнулся, мол, каждый во что-то да верит. Ранненный по-прежнему не подавал особых признаков жизни, разве что дышать стал ровнее.       — Ну, вокресить де Ла Релля колдунчик не смог, но и не уморил, — подтолкнул Алана к столу достопочтенный сэр. — Глядишь, оклемается. Заплатить этому, Ваше Высоч… а, опять проговорился! Раненный так и не пришёл в себя в корчме, но прибывший лекарь заверил, что жизнь его вне опасности. И объявил сие чудом.       — Ты обученный маг? — без обидняков спросил Алана молодой господин, собираясь поблагодарить за помощь. — Наш придворный чародей недавно погиб, нам нужен новый. Подумай. Решишься, утром отправляйся с нами.       — Я всего лишь ученик мага, — честно ответил Ал, прямо глядя собеседнику в глаза. — Не закончил обучение. — А я только наследник престола, — хмыкнул принц. — Пока стану королём, ты успеешь накопить премудростей. Соглашайся.

***

Проснулся он в темноте — очевидно свечу задуло сквозняком, а полено в очаге почти прогорело, лишь тлели редкие огни. За окном протяжно каркнул ворон, отчего Алан дёрнулся и замер в ужасе. Зыбкое состояние полудрёмы ухватило когтями — когда от кошмара во сне не можешь ни повернуться, ни даже вздохнуть. Нет, нет, это только сон, — усилием воли сбросил оцепенение, вытер со лба холодный пот.       — Господин маг? А что это вы в темноте сидите? — он и не слышал, как девушка поднялась по ступеням. — Давайте я дров подброшу, пока вы комнату не выстудили совсем!       — Задремал, — Алан наконец-то полностью избавился от видений, выпрямился, размял плечи. Никогда ещё он не был так рад своей случайной подруге.       — Выпьешь со мной? — снова наполнил кружки, пока девушка хлопотала. — Что там болтают в городе, может видели странных приезжих? Чужаков.       — Чужаков? — служанка задумалась, замерла с подушкой, которую взбивала, в руках. — Нет, ничего такого не слышала. Дядька у неё держал трактир у главных городских ворот, так что девушка гордилась своей осведомлённостью во всяких столичных сплетнях.       — А вот Селена, дочка Нестора, Городского охотника на нечисть, вернулась. Старик-то помер недавно, упокой святые его душу, — тут девчонка быстро сделала охранный знак. — Вот у кого про странных и всякое такое надо спрашивать, если вам интересно, господин.       — Дельный совет, — Алан улыбнулся и вручил девушке вторую кружку. — Спасибо.