В плену у осени

      Иногда Мал не понимает, зачем он ещё нужен этому миру. Иногда он думает, что умереть было бы проще, чем пытаться устоять под натиском этих беспрестанных бурь.       Иногда он по-настоящему недоумевает, ради чего Святые оставили его жить.       Он потерянный, уставший, слишком рано начавший седеть, все чаще выходит по вечерам на околицу, задумчиво вглядываясь в далекую рябь желтеющих полей и рыжих лесов. Там прозрачные березы осыпают его золотом листьев, а тяжелые облака, похожие на отару овец, кажутся такими близкими, что хочется погладить рукой их упругие мягкие бока.       Выжженная некогда душа глухо саднит в груди смутной далекой тоской, а мечущееся сердце просит покоя, тепла, чего-то настоящего. Они живут на пепле полыхнувшей гражданской войны и до сих пор собирают себя по кускам. Те рассыпаны по всему миру: один нежданно находится в ощущении тяжелых налитых колосьев под ладонью, другой удается отыскать в глубоком колодце, где в темной воде плещется и ухмыляется бесстыжая луна.       Мал бережно подбирает каждый осколок, пытается пристроить на место, но они рассыпаются у него из рук, не соединяются воедино, остаются сверкающей разноцветной горсткой, усыпают землю острым ярким крошевом.       Алина провожает его понимающим взглядом каждый вечер, когда он, коснувшись её плеча, выходит за порог и уходит в надвигающееся марево сумерек. Она не следует за ним, не пытается остановить, лишь улыбается с едва заметной горечью и отворачивается, так что побелевшие волосы первым снегом рассыпаются по плечам.       Его девочка из приюта стала мудрой женщиной. Жаль цена за это оказалась слишком высока. Возможно, ему стоило отступиться в своё время, просто уйти в закат и больше никогда не вернуться. Он стал бы наемником или следопытом, капитаном корабля в дальних землях и забыл её голос, её мягкие волосы и чуть раскосые глаза, что всегда умели заглянуть ему прямо в сердце.       Он так и не смог оставить её. Пытался много раз, отпускал в свободный полет и возвращался за ней вновь, бежал за своей золотой пташкой по полю, пытаясь поймать каждый раз, когда она падала, не выдержав натиска жестоких ветров там в вышине.       А может, и не место им было там, наверху, безродным, порожденным в кровавом бурьяне минувшей войны. Спаянные вместе, лишние для этого мира, объединенные стенами приюта, они отчаянно цеплялись друг за друга и никак не могли отпустить. Лишние дети, почти отбросы, они всегда находили друг друга и всегда тянулись к себе подобным, как бы люди из высшего мира ни пытались направить их по иной дороге.       Когда Мал думает об этом, вдыхая пропитанный полынью терпкий осенний воздух, ему на мгновение становится легче. Он отчаянно нуждается в смысле этой подаренной во второй раз непрошенной мирной жизни.       И однажды вечером, когда над горизонтом загорается первая звезда, а рыжее солнце прощально машет последними лучами, за его спиной впервые раздаются легкие шелестящие шаги. Прежде Алина никогда не ходила за ним. Но в этот раз она просто молча становится рядом и, утомленно прикрыв глаза, прислоняется к его груди, позволяя ему прижаться подбородком к её макушке.       А затем находит его ладонь своей, сжимает её на мгновение и осторожно кладет на свой живот.       Солнце вспыхивает в последний раз и уходит за горизонт, уступая место молчаливым звездам.

* * *

      У Мала широкие ладони, длинные пальцы, и руки кажутся неловкими, большими и грубыми, когда он впервые получает на руки сына. Своего сына! Мал долго смотрит на это маленькое создание, которое умещается на одной его ладони и кажется совсем беспомощным и нелепым, но в душе впервые за долгое время царит покой.       Младенец красный, сморщенный, кривит рот в подобии беззубой улыбки и тянет крохотные лапки к его пальцу. Мал оглядывается на измученную счастливую Алину и улыбается как мальчишка.       — Как ты назовешь его? — спрашивает он тихо, когда их сын засыпает на её груди, похожий на лысого довольного котенка.       Алина поднимает на него светящийся взгляд и качает головой.       — Назови ты. В голову ничего не идет…       Она лукавит, Мал знает это, хотя предпочел бы не знать. Его жена до сих пор скорбит по тому оставленному мальчику, который пережил века, чтобы стать проклятым монстром, который разрушил их жизни до основания, но парадоксальным образом позволил родиться и выжить.       Александр — противоречивая личность и горькая судьба. Это не то имя, которое Мал хотел бы для их сына. И у него на это немало причин. Но всё же он делает уступку.       — Может быть, Алексей?       Почти то же самое, но всё же другое. Оно не ложится на язык, не кажется правильным, но Мал все же говорит его. Однако Алина мотает головой.       — Нет!       — Тогда Михаил.       Имя погибшего товарища, которому Мал обязан жизнью. Это что-то его собственное, личное. Та часть его жизни, о которой почти никто не знает. И это позволяет крепче стоять на ногах.       — Михаил, Миша… — Алина с нежностью рассматривает сына. — Я согласна.       Мал целует её в лоб.       Он не позволит никому причинить вред его семье. Насколько бы сложными ни были их отношения с Алиной, сколько бы горечи не несли их общие воспоминания, но их сын — это совсем другое. Это их надежда, их личное солнце, их яркая звезда над горизонтом, которую Мал будет защищать до самого конца.

* * *

      Он их звезда, их солнце и затмение.       Спустя шесть лет Мал понимает, что их жизнь никогда не будет простой. Он осознает это как никогда ясно, когда видит, как их темноволосый кудрявый сын, весело смеясь, подзывает к себе тени и играет с ними, точно с лучшими друзьями. Они черными лентами вьются вокруг него и льнут к маленьким слабым пальцам.       У Мала падает из рук охапка дров и впервые очень больно колет сердце.       Вечером он уходит на привычное место и долго смотрит на догорающий закат. Как никогда хочется напиться. Чтобы забыть, чтобы не помнить, чтобы не ненавидеть так горько и яростно, что душа кажется такой же черной, как эти проклятые тени.       Черный Еретик всегда успевал первым, не так ли?       Алина никогда не могла противостоять ему — ни в юности, ни в зрелости. Мал хотел бы думать, что это было против её воли, но правда в том, что Дарклингу никогда не нужна была сила, не для этого. Алина тянулась к нему, одергивала сама себя и вновь устремлялась навстречу.       А он, Мал, был тихой безопасной гаванью, верным щенком у ног своей госпожи, любящим, но не любимым.       Он ведь не бросит её и в этот раз, просто не сможет. Как он оставит её в преддверии зимы? Как он оставит Мишку, которого накануне научил брать след на осенних тропах в лесу? Даже разлюбить его уже не получится…       Он просто тихо сойдет с ума от этой невыносимой боли. Что ж, видимо, это его судьба.       Маленький юркий кролик осторожно выглядывает из травы. Он двигается как-то странно боком, подволакивая лапку, и, оказавшись совсем близко, подергивает носиком и неожиданно тыкается мордочкой в его ладонь, точно далекий привет из детства. Мал слабо улыбается.       Кролика он приносит домой, Алина ахает, Мишка вопит от восторга, сам взволнованно прыгает вокруг не хуже ретивого зайца и бросается устраивать крольчонку гнездо. Почти как сам Мал в детстве. Только тогда кролика пришлось прятать от всех, чтобы не растерзали.       Алина понимающе ухмыляется и подталкивает его локтем. От души немного отлегает. Мал вглядывается в лицо сына(?) и не видит ни одной незнакомой чужой черты, лишь тонкие черты Алины, собственные детские кудри и светло-серые глаза.       А Мишка морщится на яркий свет лампы и говорит, что кролик не может заснуть, а затем легонько машет рукой, формируя над его корзинкой защитный купол с помощью выползших из-под лавки теней.       Мал успевает среагировать на короткий потрясенный вздох и в последний момент ловит падающую в обморок Алину.       Придя в себя, она вцепляется в его руки и в ужасе трясет головой:       — Он умер, Мал! Он умер! Умер! Мишка твой! Твой, слышишь? Я бы не солгала тебе! Не в таких вещах! Дарклинг мертв! Ты мне веришь? Веришь, Мал?       Наверное, Мал совсем сумасшедший, но он верит. Он отчаянно хочет верить хоть во что-то!       — Что же это такое?..       Алина замолкает ненадолго, напряженно хмурит лоб, а затем переводит на него полубезумный неверящий взгляд.       — Морозовская кровь! Это ты, Мал! Миша — заклинатель теней, но унаследовал он это от тебя! Вы оба Морозовы!..

* * *

      Они хранят это в тайне столько, сколько могут. Они просто не знают, что с этим делать. Лишенные прежних сил, простые отказники, у которых есть лишь память о былых умениях, они пытаются учить сами, мучительно вспоминая каждое упражнение.       Миша растет, а с ним растет и его сила. Приходит день, когда Мал достает из тайника остатки морозовских дневников и вручает Алине. Она отталкивает его руки:       — Я больше к ним не притронусь! Нет!       — Багра мертва, — произносит Мал тихо. — Улла попросит непомерную цену, а Дарклинг…       Мертв, точнее заперт на границе миров и, хочется верить, наконец-то обрел покой. Однако в комнате все равно словно сгущается тьма на мгновение.       — Тогда читай их сам, — тихо произносит Алина. — Кровь от крови, так будет правильно.       И Мал читает, продирается сквозь древний язык, ищет переводчиков и словари, и ночами после дневной работы подолгу сидит над свечами, пытаясь найти хоть что-то полезное.       Их величества приезжают в пору листопада. Инкогнито, разумеется. Простая кефта шквальной на царице и потертый камзол корсара на царе — и немного маскирующей магии Жени.       Мал выходит встречать их сам, бледный, с застывшим лицом и злым огнем в глазах. Они знают, он видит по их лицам. Плох тот правитель, кто не контролирует даже обескровленных друзей. Однако Мал ценит то, что они приехали сами, а не прислали вооруженный отряд. Это действительно знак искренней дружбы.       — Отпустите его во дворец, — говорит Зоя тихо, но непреклонно. — Он должен быть под присмотром.       Алина зыркает бешеной волчицей, вот-вот оскалится. Мал кладет руку на её плечо.       — Ему десять, он никуда не поедет, пока не вырастет и сам не решит нас покинуть.       — Подождем, пока он начнет метать теневые разрезы? — в голосе Зои нервная издевка, но в глазах испуг.       Она боится тех решений, которые может быть вынуждена принять.       — Он не Дарклинг, он не брошенный ребенок, — Алина наклоняется вперед, и в её голосе такая сила, что никто не осмеливается перебить её. — Он не Багра, отвергнутая и обиженная собственной семьей. У него есть семья, которая его по-настоящему любит! И у него… есть отец!       — Он…       — Миша — Морозов, да, — Алина иронично усмехается. — Он из рода Морозовых, как и Мал! Если вдруг кто-то про это забыл! Но я в отличие от них не отдам своего сына никому!       Они отступают. Просят лишь дать им посмотреть на Мишу. Он дичится, зыркает недоверчивым волчонком, но жмется отчего-то именно к Малу. И тот неосознанно прижимает его к себе ближе, стремясь защитить. Машинально просчитывает, как побороть шквал порывистого ветра, как сдернуть со стены охотничий нож, прикрыть собой Алину…       Николай ловит его взгляд и успокаивающе приобнимает свою царственную супругу, ненавязчиво блокируя ей руки. Они оба знают, что это лишнее, но Мал благодарен за это понимание.       — Ещё увидимся, Михаил, — Ланцов улыбается на прощание. — Я уверен, что мы о тебе ещё услышим, но это будут хорошие речи!       Очередная ложь. Это знают все взрослые в этой комнате, но Мишка улыбается в ответ, и Мал позволяет ему подойти к Николаю и принять из его рук подарок — коробку оловянных солдатиков и несколько танков.       Дверь закрывается, и Мал впервые может выдохнуть. Алина находит его руку своей, они вместе наблюдают, как Миша азартно выстраивает солдатиков полукругом и командирским голосом отдает им приказы. Ни дать, ни взять — будущий генерал.       Будущее скрывается в пелене тумана, но отчего-то всё кажется правильным. Если отныне в мире существуют солнечные солдаты, то должен был и появиться повелитель теней.       И они с Алиной сделают всё, чтобы он никогда не повторил судьбы своего предшественника.