В плену у осени

      “Жестокий город, — думала Инеж, сидя на скользкой черепице церкви Бартера. — Временами просто отвратительный!”       Сырая капля упала ей за воротник, заставив зябко передернуть плечами. Под ней простирался Кеттердам, вольготно раскинувшийся по многочисленным островкам и соединенный кровеносной сетью каналов, испещренный тонкими черточками мостов и переливающийся множеством огней.       Светло-сизый туман шел от моря, исподволь пробирался в городские ворота, наполнял улицы сиреневой белесой пеленой. Багряное, красноватое солнце почти утонуло в молочной взвеси далекого морского горизонта. Инеж протянула ладонь, пытаясь поймать его последний луч, скользнувший мимо по стене.       Нога чуть соскользнула, и на мгновение Инеж закачалась над туманной бездной. Впрочем, она тут же нашла равновесие вновь, но дыхание все равно перехватило от ощущения мимолетной опасности и необъяснимого восторга.       Когда-то отсюда летела Дуняша, её несостоявшаяся убийца и просто заносчивая девчонка, которой не повезло поверить в проигравшую сторону. Инеж до сих пор каким-то крохотным уголком души скорбела о ней и, приходя сюда, порой читала краткую молитву Святым за успокоение той мятущейся души.       Сегодня ей и самой не помешала бы такая молитва. Инеж инстинктивно коснулась ладонью живота, как будто успокаивая то крохотное существо, которое ещё не обрело ни сущности, ни имени, но уже хотело жить. Жить внутри неё. И сердце его билось уже как у настоящего человека…       Первой это услышала Нина и вначале удивленно замерла, а затем проверила ещё раз. Ошибки не было. Да и не могло быть, не для такого чуткого сердцебита, как она.       Инеж не сомневалась. Она чувствовала что-то в последнее время: какой-то трепет, таинство и странный восторг, который диковинным цветком распускался внутри неё. Но поверить до конца так и не смогла.       Мысли метались встревоженными воронами. Тело уже приняло случившееся, но душа стремилась обратно в море, к свободе и вольному ветру, к кораблю и верной команде, не желая смиряться с принудительным покоем и неизбежными изменениями. Сейчас Инеж и сама себя не понимала: ей до слёз было жаль прежней жизни и страшно до дрожи в коленях, но вместе с тем её терзало любопытство. Она хотела узнать себя с этой стороны и боялась этого же с той же силой.       Она пришла сюда, как всегда приходила в минуты сомнений, и теперь вглядывалась в таинственные клубы тумана, будто пытаясь найти в нем ответ на невысказанные вопросы. Что её ждёт теперь? Кем она станет?       Этот город мог как уничтожить её, так и вознести на самую вершину. Одно лишь слово его негласного хозяина, который столько лет жил среди зыбких теней и беззакония, что, верно, и не помнил, что остались незыблемые законы бытия, изменить которые не под силу даже ему.       Надо думать, Каз Бреккер никогда бы не смог представить, что от его плоти и крови однажды продолжится его род. Он давно смирился с этой мыслью и едва ли задумывался об обратном.       Инеж, разменявшая уже больше четверти века, тоже давным давно выбросила эту мысль из головы и никогда не стремилась к большему. Пусть сердце порой щемило смутной тоской и нежностью, но это было слишком мимолетно.       А теперь эта мысль была выжжена на её веках с обратной стороны. И Инеж боялась, больше всего на свете боялась, что у неё ничего не получится. Они умели любить, столь смиренной, искалеченной любовью, где не было ни нежных красивых слов, ни пылких объятий, но было безграничное доверие, выстраданное и выплаканное сухими глазами без слёз. Они прикрывали друг другу спины, они доверяли друг другу любые деньги, и хватало одного касания пальцев и короткого взгляда, чтобы задать вопрос и получить ответ.       Скупо, холодно и незаметно со стороны. Многие до сих пор не подозревали, что Грязные Руки и Призрак Морей могут быть женаты. Да и разве это брак, когда жена проводит по несколько месяцев в морях, выслеживая работорговческие суда, а заодно сопровождая и охраняя торговые караваны, а муж будто бы вовсе забывает о её существовании на это время, закрученный в вихре афер и финансовых махинаций, организуя всё новые и новые торговые экспедиции. Инеж и Каза это устраивало. До недавних пор.       Прекрасно налаженная и гармоничная жизнь стремительно катилась под откос, и Инеж решительно не знала, что с этим делать.       Одно могло служить утешением: в них обоих определенно можно было найти достаточно тепла и пылкости, чтобы получился такой результат. Привыкшие к мысли о собственной бесплодности (последнюю Инеж подтвердили полдесятка целителей со всех стран), они почти не страховались, и теперь давнее утверждение Каза, что шарлатанам-докторам доверять нельзя, имело под собой очень веские доказательства.       За спиной послышался какой-то скрежет и тихое растворившееся в воздухе проклятье, затем несколько раз ударила трость по кирпичным стенам, а затем тяжело дышащий, но старательно скрывающий это Каз уселся на край парапета у её ног и тоже задумчиво посмотрел вдаль.       Инеж рассматривала его строгий профиль и молчала. Каз тоже не говорил ни слова. Они вместе смотрели, как туман пожирает притихший город.       Кружащий в небе ворон хрипло каркнул несколько раз, и Инеж вздрогнула.       — Маленьким я больше всего боялся заблудиться в тумане, — произнес Каз как всегда бесстрастно. — Брат пугал меня, что он живой и охотится за детьми, которые теряются в тумане, и тот забирает их навсегда. Это оказалось правдой: кеттердамский туман забрал нас обоих.       — Тебя он вернул, — тихо отозвалась Инеж, но Каз покачал головой.       — Не меня. Монстра.       — Это неправда.       — Ты сможешь любить его? За нас двоих? — Каз по-прежнему не смотрел на неё. — Такой, как я, едва ли сможет. Я даже не представляю, как это. Я могу дать вам всё, что только понадобится. Но я… ничего не чувствую.       Тяжелая сдержанная горечь в его голосе давила на сердце, Инеж прикрыла глаза, пряча слезы. Ей виделся темноволосый мальчик, заплутавший в тумане и из последних сил бредущий по щербатому булыжнику сырых и жестоких улиц Кеттердама. Она так хотела взять его за руку и вывести из этой ловушки, но и сама не знала, куда идти.       Она осторожно соскользнула с черепичной крыши и села рядом, положив голову Казу на плечо. Он осторожно склонил голову, касаясь подбородком её волос.       Солнце скрылось за огромной темной тучей, и весь мир вокруг потемнел, подернулся белесой зловещей пленкой. Стало страшно как никогда в жизни. Они были вдвоем, сколько себя помнили, их всегда было именно двое. И кто-то третий, неизвестный, непонятный, всё ещё почти не существующий, казался пугающе лишним, способным разрушить всё, чего они достигли.       Каз задал ей вопрос, и ответа Инеж не знала. Она была безжалостной, холодной, сострадательной, но отстраненной, сентиментальной, но равнодушной. Морские ветра унесли то, что не забрали работорговцы. Она по-настоящему любила лишь одного человека в этом мире, лишь с ним позволяя себе стать уязвимой и настоящей. Любить кого-то ещё казалось немыслимым.       У их сына или дочери будут черты Каза, разве нет? Эта мысль была неожиданной, пронзительно острой, и Инеж вдруг показалось, что она нащупала спасительную нить в этой непроглядной молочной пелене.       — Ты не можешь любить того, кого ещё не знаешь, это нормально, — она осторожно нащупала его руку и переплела их пальцы. — Но, возможно, ты полюбишь ту частицу меня, что живет в этом дитя.       Каз замер, а затем также безмолвно повернул к ней голову. В хмурых глазах его зажглась искорка интереса.       — Я уже не могу отказаться от него, потому что он часть тебя, — мягко продолжила Инеж. — А от тебя отказаться не в моих силах. И я, ещё не зная его, люблю его за то, что он твой. И мой. Наш…       — Наш… — повторил Каз завороженно.       Инеж мягко потянула его руку на себя, и мужская ладонь легла на её все ещё плоский живот. Каз явно боялся сделать хоть одно лишнее движение, плечи его были напряжены, но выражение лица неуловимо менялось. Эта новая тайна интриговала его. Удивительная головоломка, которую он ещё пока не знал, как решать, но уже хотел попробовать.       — Разве ты позволишь туману забрать у тебя то, что принадлежит тебе по праву? — Инеж улыбнулась. — Ты умеешь любить, Каз. И ты не потерялся в том тумане, ты просто нашел новую дорогу, и она привела тебя к тому, что ты имеешь сейчас.       — Она была грязной и жестокой, — Каз покачал головой, и его ладонь расслабилась, но вместе с тем сдвинулась в откровенно собственническом жесте, привлекая Инеж ещё ближе. — У нашего ребёнка такой не будет.       — У него будет своя судьба, — Инеж прижалась к его груди. — Но мы будем защищать его от тумана столько, сколько будет в наших силах.       До тех пор, пока их сын или дочь не вырастет, чтобы пройти этот туман насквозь, в свою очередь познав его тайны и передавая их своим детям.       И так будет, пока существует их туманный жестокий мир. Да хранят его Гезен и Святые…