Ясно солнышко

NC-17 с привкусом тыквы. Сразу две главы с первый весенний день! Компенсация за ожидание. Лю.

***

Теперь они были повсюду. Маленькие, едва заметные или огромные, затаившиеся в тени. Издающие тихий звон или глухо рычащие из крон деревьев. Светящиеся. Порхающие. Ползающие. Пробегающие на мелких ножках и внимательно следящими за тем, кто их теперь видит. Их было много. В городе они почти не встречались, но за его пределами — полно. Особо любопытные приближались совсем близко, легонько касались сапог и тут же растворялись в земле. Джин старался не обращать внимания. Думал, если задержит на них взгляд чуть дольше, рассмотрит получше — ебнется окончательно. Знай себе упрямо возделывал почву, прежде чем укрыть ее на зимний покой ворохом опавших листьев и заставлял себя не смотреть на попискивающие комочки, что ютились на ветвях граната, по размеру точно совпадая с его спелыми плодами. «Джунимо, лесные духи. Абсолютно безвредные». Теперь он знал их. Чувствовал. Повторял их имена про себя, держась на грани и убеждая себя в том, что это не стремительно развивающаяся шизофрения. Еще раз про себя обложил хуями деда, который явно что-то знал, от того и затянул внучару на эту проклятую землю заместо себя, когда почувствовал, что выдыхается окончательно. Они будут кормиться. Долина будет кормиться до тех пор, пока не истощит начисто. Паразитизм? Или все же симбиоз? Нет. Мутуали́зм — широко распространённая форма симбиоза двух или более видов, при которой взаимоотношение между организмами является жизненно необходимым для всех особей в симбиозе. Джин захлопывает книгу и воспаленно смотрит на собранную им коллекцию минералов, аккуратно разложенную Гюнтером. Пока что не полная, не доставало еще парочки-другой. На сколько его хватит? Вот откуда у него столько сил и одновременно — абсолютно глухой сон, переполненный кошмарами, где тени обступают его непроходимой стеной. А кошмары ли это были? Ветер гуляет по вспотевшей коже под виды видавшей футболкой, когда Джин подходит к почтовому ящику с опущенным флажком, мельком утирая пот под кудрявой челкой. Новое письмо. «Чувствуешь холодок?». Первая строчка — будто издевка. Да и все приглашение на День всех духов — одна сплошная плохая шутка, но парень равнодушно принимает его и бросает конверт в ящик для отгрузки. Для него теперь каждый день — это день ебать-их-в-рот духов. Которые по чуть-чуть обживают кровно возделанные им территории, расселяются на высаженных им деревьях, беснуются среди домашних животин, незаметно отщипывая у них частички жизни. А самые матерые духи замерли в глубинах шахт в зловещем ожидании, чтобы поживиться им самим, а потом выпнуть наружу, нагуливать «жирок». Раз уж приглашение на местный Хэллоуин поступило, отклонять его нельзя. Где-то была припрятана маска в виде черепа на такой случай — трофей из гильдии искателей приключений.

***

Костюм был никакой — маска да старая куртка, — но красные стекляшки в глазницах светились так, что повстречавшийся неподалеку от лабиринта Винсент с визгом шарахнулся в сторону, посчитав его частью аттракциона. Джин даже не улыбнулся. Он просто шел — с залипшими в кармане пальцами и пустотой в голове. Духов сегодня была тьма, и в особенности их кишело около лабиринта, сотворенного руками Расмодиуса. «Это ж он целую кормушку им забабахал, козел старый». Джин видел их. Сначала — боковым зрением, случайными бликами в листве, смазанными силуэтами на границе света и тени. Потом — четче. Лицами, будто вылепленными из коры и мха. Глазами, глубокими, как колодцы, и такими же пустыми. Невинными шариками, сотканными из света, робко прячущимися среди сыпучей гальки. Они не говорили, но всегда смотрели. Им нужна энергия. Эмоции, боль, страсть, страх, любовь — всё это они пили, как мёд, втягивали в себя через кору, траву, воздух. Больше всего они любили острые чувства — те, что вспыхивают резко и жгут до пепла. Поэтому в такие места, как лабиринт на День всех духов, они слетались, как осы на варенье. Тут было чем поживиться: детский визг, адреналин взрослых, нервный смех, внезапные поцелуи за поворотами. А Джин — он был чем-то вроде маяка для них. Они чуяли его насквозь. Не потому, что он особенный, а потому что внутри него всегда бурлило слишком много — злости, тоски, любви, страха. Целая плантация еды. Он вошел в лабиринт, и духи уже стекались к нему. Листья шевелились, даже когда не было ветра. Камни чуть заметно пульсировали под ногами. Они ждали. Иногда он даже чувствовал их прикосновения — сквозь воздух, как лёгкую дрожь на коже, когда рядом проходит кто-то невидимый. Они никогда не навредят ему напрямую, но когда он злился или боялся, они подпитывали эти чувства, раздували их, как угли. Джин понимал это, но ничего не мог сделать. Вот и сейчас — он только вошёл в лабиринт, а внутри уже заклокотало. Внутренний компас закрутился бешеной стрелкой, и Джин понял: Сэм где-то здесь. И духи это тоже поняли. Или же они подсказали? Они любили его злость, его бешеную упрямую любовь, его обиду — такую колкую, как молодая крапива. Они хотели посмотреть, как это всё взорвётся при встрече. Джин шёл вперёд, а за его спиной скользили тени. Лианы тянулись к ботинкам. Красные глазницы маски светились сильнее обычного — потому что духи, хоть и немые, но умели оставлять метки. И сейчас Джин был помечен как главный источник эмоций на весь этот грёбаный вечер. И после — тоже. Он ещё не видел Сэма, но духи уже видели обоих. И они облизывались. Лабиринт путал ноги, как мысли. И тут — голос. Родной, до зубного скрежета знакомый. — Да чтоб тебя, ёб твою мать! — заорал кто-то за углом, и Джин застыл. Шаг вперед, на крошечное самодельное кладбище, и он увидел Сэма. Того самого Сэма, с лохматой головой, в своей нелепой и неизменной джинсовой куртке, с фонариком в руках, который трясся от злости или страха — хрен поймешь. Сэм тоже замер, пару секунд всматривался в красноглазого урода перед собой — а потом полетел мат-перемат, вперемешку с криками: — Ты чё, конь педальный, так пугать, а?! Тебе жить надоело? Я тебе череп проломлю, скотина ты ряженая! Джин попытался снять маску, но руки вдруг оцепенели — то ли от неожиданности, то ли от того, как бешено заколотилось сердце. Маска сползла наполовину, всего на пару мгновений открывая его лицо — бледное, виноватое, со знакомым до боли изломом пухлых губ. Сэм заткнулся так же резко, как и заорал до этого. — Привет, — неуверенно отозвался Джин. И вот тут Сэма реально переклинило. Он кинулся было к нему, потом затормозил, потом снова кинулся — как ошпаренный. В глазах каша из обиды, радости, ненависти и какого-то безумного облегчения. — Ты, блядь… — Сэм поймал воздух ртом, будто выброшенная на берег форель. — Ты ж, сука, исчез! Ты ж к морю не пришел! Ты… Джин не знал, что сказать, поэтому просто стоял, прикидываясь одной из мрачных декораций лабиринта. А Сэм уже заводился по полной, выплескивая на него все, что накопилось. И лабиринт, со своими чахлыми фонариками, кривыми коридорами и мохнатыми гигантскими пауками, вдруг стал фоном для самого страшного шоу — настоящего. Где два пацана, которые так и не научились говорить о чувствах нормально, стоят друг напротив друга — один в рваной маске, второй с мокрыми глазами — и уже сами пугаются того, как сильно скучали. — Ты охуел, да? — повторил Сэм, громче с дрожью в голосе. — Я тебе писал, как дурак, звонил! А ты в домике. Все, как всегда — молчанка, блядь. Я что, призрак ебучий? Джин медленно поднял голову, и Сэм в первый раз за все время увидел себя в этих красных стекляшках. Такой же: маленький, злой, на грани. И от этого только сильнее засвербло внутри. — Скажи ты хоть слово, скотина, — Сэм схватил себя за волосы, будто захотел разорвать собственную голову пополам. — Я тебе нужен или чё? Или это я себе все придумал? Тишина жрет лабиринт вместе с ними. Лианы шевелятся, будто тоже слушают. Джин сделал шаг вперед, и Сэм вздрогнул, отошел, но тут же остановил себя, потому что за спиной колючая живая изгородь, а впереди — он, бледный, как мел, и высокий, как долбаная колокольня. — Я тебе сейчас хлеборезку снесу, если будешь дальше молчать! — Сэм срывается на крик. — Ты ждал, пока я сам догадаюсь, да? Пока я сам все решу? Ну так вот — пошел ты нахуй, понял? Понял, Джин?! Джин наконец зашевелил губами. Слова слиплись в горле, как разваренные макароны, но он все же выдавил из себя: — Прости… Гитариста рвало на части. Одной половине хотелось вмазать по этой отвратительно равнодушной ко всему происходящему маске, другой — схватить за шею и поцеловать до синяков. А вместе это вышло в кривую усмешку, нервную и неуместную. — Прости, говорит… Ты бы еще письмом сову прислал, Гарри Поттер хуев. Где ты был, Джин? Где ты был, когда меня крутило по ночам, а? Где ты был, когда я у воды сидел и ждал? Я тебя, суку, ждал, понял?! Джин сделал еще шаг, и Сэм толкнул его в грудь. Ладонь обожгло, будто не ткань под пальцами, а угли. Брюнет не отошел — стоял, как дерево да смотрел сверху вниз. Сил на большее не оставалось, а духи ликовали, исполняя бесноватый танец на периферии зрения. И наконец он прошептал. — Я боялся. — Боялся? — Сэм дернул головой, как побитая собака, психованно утерев жесткой тканью рукава джинсовки расчерченную влажной дорожкой слезы щеку. — Чего ты боялся? Меня? Ты кинул меня! Нассал в уши, кулон этот дебильный подарил и кинул! Даже к морю не пришел, а ведь так поговорить хотел, чмо кучерявое! Красные блестяшки-стекляшки в глазных прорезях маски виновато блестели. Джин стоял неловкой горой, вытянув внезапно мешающиеся руки по швам и внимал пылкой нескладной речи, молчаливо соглашаясь и с «иди нахуй», и с «чмом» и с другими последующими оскорблениями. Молчание Сэма тоже не устраивало. — Ну и хули ты молчишь, в пизде торчишь, чучело лесное, а? — подросток забрехал снова, но уже не так уверенно, потому что после угрозы этот ряженый клоун зашевелился и медленно пошел на него, все еще держа голову по-виноватому опущенной. Обманка. — Стой где стоишь, борода в елках! Красные глазки нашкодившего скелетрона снова сверкнули, но на этот раз совсем нехорошо. С осязаемой даже в воздухе угрозой. Сэм попятился назад, на ходу придумывая колкости, чтобы разозлить и наконец заставить обалдуя говорить. Да пусть хоть орет в ответ, это всяко лучше молчания. Уж слишком долго оно тянуло жилы из беспокойного подростка, вставало комом в горле, мешая есть, клубилось в голове беспокойным песчаным вихрем, стирая подчистую сон. Сейчас хотелось орать во весь голос, наплевав на возможность быть услышанным. Драться, несмотря на то, что он совершенно точно проиграет — Сэм лишь раз видел, как Джин отрабатывает удары на груше, сделанной из холщового мешка, плотно набитого соломой, и сейчас запоздало прикусил язык, вспомнив угрозу снести кабину незадачливому любовнику — как бы своя не отлетела. Вот что остановит Джина от этого? Был бы Сэм девчонкой — смог бы уповать на неприкосновенность. Фермер дикарь, но не настолько, чтобы лупить женщину. А здесь… — Ненавижу тебя, баран, — наперекор всякому здравому смыслу, выплевывает он и прекращает пятиться. Во-первых, сзади — живая изгородь из плотно посаженных туй. Во-вторых — нечего ссать в портки. Он прав, и точка. И будет стоять до талого. В конце концов, у него батя военный. «А это вообще при чем?» Сэм не успел придумать, при чем. Судорожно поймав клочок прохладного воздуха ртом и колеблясь, он предостерегающе зацепился пальцами за кожаный шнурок, на котором все еще висел кулон Русалки, натянул его до еле слышного потрескивания и все же выпалил то, о чем мгновенно пожалел: — Забирай кулон и пиздуй отсюда. И тут — движение. Молниеносное. Сэм и пискнуть не успел, только зажмурился, но мужественно подставил лицо, ожидая, что сейчас расплескает слюни вперемешку с зубами по всему лабиринту. Но нет. Длинные смуглые пальцы сомкнулись на шее и смачно вбили прямо под трепещущий кадык украшение раздора, заставив мальчишку сипло закашляться. Вот и пришло время отвечать за свой лихой базар. Спесь как ветром сдуло. Желание пиздиться — тоже. Куда против такого попрешь? Вон, гипнотизирует алыми глазницами, ни одной эмоции не видно из-за этой маски дебильной, и Сэм сам не знает, рад этому факту или нет. Лучше, наверное, когда видишь эту бессовестную морду. Хотя вряд ли она сейчас сильно отличается от маски. Наверняка такая же бездушная, неподвижная и белая от злости. И показалось малому, будто маска — это и есть лицо. И никакой это не Джин, а он в потемках не разглядел и давай залупаться на тварь потустороннюю. Разозлил ее, раздраконил. И вот теперь стало по-настоящему страшно. Заебатые в этом году декорации ко дню всех духов. Живенькие такие, реалистичные. Остро и малодушно хотелось попросить пощады. Вся мужественность выветрилась и вышла наружу с жалобным писком вместо слов. Сэм с ужасом ощутил, как ему все легче и легче касаться земли, пока он продолжает пятится назад под натиском этой тварины. Еще немного — и его поднимут прямо так, за шею. А потом раскрошат позвонки. В фильмах ужасов всегда было именно так. Воспаленное воображение услужливо подкидывало картинки: вот его ищут по всей площади родители, мечется под ногами заряженный их беспокойством Винс, а когда решат прочесать весь лабиринт от и до, найдут его бездыханное тело вот здесь, в укромном его уголке, с переломанной шеей. Мама будет плакать, будет страшно плакать, она ведь такая эмоциональная, а отец наоборот, весь посереет как камень и замрет, но наверняка он переживает шок не меньший, чем его жена. А Винни? Черт возьми, Винни ни в коем случае не должен увидеть, он же вообще с ума сойдет, мелочь сопливая… Сэм уже успел в мечущихся мыслях дойти до своих похорон и представить, как все будут рыдать в три ручья, а мэр официально заявит, что с этого дня больше никому не будет запрещать пидорить скейтом клумбы и пихать петарды в суп на Луау, как его мягко погрузили в живую изгородь и с шелестом протянули сквозь нее на другую сторону. Вот так вот просто, словно здесь уже был заготовлен некий потайной лаз, еле-еле скрытый ветками. Сэм пытался так считерить еще в начале лабиринта и просочиться сквозь вечнозеленые его стенки, но нихрена не получилось — хитрожопый колдун, который как раз за постройку оного лабиринта и отвечал, походу, обладал невероятными навыками ландшафтного дизайна и садоводства, если смог так плотненько насажать деревца, что даже пубертатный дрищ сквозь них не прополз, а только немного расцарапал себе моську. Все еще пораженный внезапным нахождением тайного выхода черте пойми куда, белобрысый даже немного отвлекся от удушающей хватки на шее, то и дело косясь то в одну, то в другую сторону в попытках разглядеть местность, но жуткий бес-Джин снова перетянул на себя внимание — споткнулся об корявый корешок в чуть затхлом пространстве между туями и еле слышно матернулся. Сэм от этого сразу встрепенулся, чуть обмяк, хотя и продолжил цепко держаться руками за чужое запястье в попытках оттянуть его от себя. Его это Джин, немного сбрендивший, поддавшийся злости, но точно Джин. Никакой хер монстроидный не станет материться и так смешно спотыкаться. Иллюзии пали, пусть маски все еще были на месте. А раз это не хер монстроидный, значит, коленки у него вполне себе человеческие и отзывчивые на хорошенький удар баскеткой. — Блять! Самсон искреннее старался попасть в колено в такой панике, но промазал. Джин мгновенно его отпустил и согнулся, тонко завыв на одной ноте. — Че, в яйцо? — сочувственно спросил блондин, через слово свистяще вдыхая живительный воздух и растирая розовые следы от чужих пальцев на шее. — Да, в самое гнездо, — обреченно отозвалась закорючина напротив. — Ну, сам виноват, козел. Чуть не придушил меня. — Да я отвлечь тебя хотел от истерики твоей! — Нихуя себе струя, отвлек! Надо было сразу башкой меня об пень какой приложить, вот это действенно было бы! Тебе еще не звонили из университета Зузу? Такой тут ахуенный психолог в нашем захолустье пропадает, сразу преподом приняли бы, — от накатившего адреналина Сэм тараторил так, словно у него снова могли забрать возможность пиздеть. Джин кое-как разогнулся, но пока что прикрывал свое богатство ладонями, как птенчика на морозе. — Зато помогло. Видишь, ты уже успокоился, — глаза явно лихо щурились от усмешки за красными линзами. Сэм этого не видел в темноте, но чувствовал, оттого бесился еще пуще. Но уже как-то по-доброму, без горечи и обиды. — Ты, блять, просто душить меня перестал, естественно я успокоился! Вот увезти бы тебя в каталажку какую за рукоприкладство на пару суток. — Да у вас даже участка полицейского нет. — Потому что до тебя, психа бешеного, не было нужды в участке полицейском! — Петицию еще напиши, чучело. Чтоб открыли. — И напишу! И чтобы тюрьму построили специально для тебя, тоже напишу! Полтора на полтора, чтобы ты там даже лечь не мог нормально, дылда. — Ждать меня будешь оттуда? — Нахуй ты мне вперся, уголовник. — Будешь. Сэм обреченно вздохнул и понял — а ведь будет. А еще понял, что ко всем прочим муниципальным зданиям, которые он уже распланировал в своей пламенной перепалке с Джином, нужно будет построить дурдом. Для него. Потому что это не нормально так быстро остывать и прекращать злиться, когда минуту назад из него чуть дух не выдавили. Демон этот Джин. Истинно — демон. Хоть в маске, хоть без нее, его личность не менялась. Все прощаешь ему, кретину. А он знай себе зубоскалит, вот прямо как сейчас. — Ща как дам в яйцо еще раз, — Сэм напыжился и уже замахнулся ногой, и Джин снова опасливо прикрылся ладонью, другую выставив в побежденном жесте. — Все-все, хорош мне тут омлет взбивать! — Смотри мне. И маску свою дебильную сними, а то точно въебу. — Да не могу я ее снять. — Это еще почему? Джин мялся. Почесав колкий подбородок, он развел руками. — Приросла, епт, — попытался съехать он на очередной шуточке. Сэм, будто где-то хлебнув храброй водицы, теперь стал напирать на него, блестя зелеными глазами, как рассерженная кошка. — Издеваешься, что ли? Сними, говорю, хочу в хлебало твое бесстыдное вблизи посмотреть. — А вдруг плюнешь? — Плюну, если не снимешь! Обреченно вздохнув, Джин прекратил увиливать от цепких пальцев, замельтешивших у него перед лицом и позволил им подцепить край маски, оттягивая ее вверх. Сэм присвистнул, увидев переливающийся всеми оттенками сиреневого синяк под глазом. — Нормальный фонарь! Аж на улице посветлело. Это кто тебя так? Первым порывом было на скорую руку сочинить какую-нибудь душещипательную историю о том, что Джин парой дней ранее защитил девчонку от четырех, нет, пяти хулиганов, вышел из боя с этим незначительным ранением, отчего он моментально наберет очки репутации в глазах Сэма и заодно найдет себе алиби насчет того, что не приперся на пляж во время, которое сам же и назначил. А потом Джин вспомнил, в каком именно городе он живет и вовремя закрыл рот. Единственный хулиган, который проживал на местных просторах, сейчас пялился на него и держался за маску, не давая ею прикрыться, а еще был закоренело в него влюблен. Ну, по крайней мере, так надеялся фермер. — Да у Волшебника… — Че? — лицо Сэма вытянулось. — Тебя этот фокусник опиздюлил? — Нет, я сам. Упал неудачно. Подскользнулся, а там столик был, вот я и… Джин заткнулся, почувствовав, как мальчишка осторожно тронул нежную кожицу под глазом. Совсем невесомо, явно боялся причинить лишнюю боль. — Я б тебе еще добавил, — в противовес своим действиям доверительно произнес Сэм. — Добавь, — Джин прикрыл глаз, когда большой палец щекотно задел нижние ресницы. — Я заслужил. — Маска твоя мешается. Зачем ты вообще ее напялил? И откуда взял только ее… — Так у дедов в гильдии, они мне ее подогнали в подарок. А напялил, потому что праздник же. Плюс я слышал, ты считаешь парней в масках горячими. Блондин вспыхнул в щеках и отвернулся, убирая руку. А ведь прав, гад. Было в этом что-то захватывающее дух. Ну, не только в прямом смысле. Действуй Джин немного иначе, а не идеально отыгрывая машину для убийства, Сэм повелся бы и растаял. Вот и зачем он это припомнил? Теперь в голове прочно засели картинки. Жилистая рука, которая вот-вот ноги от земли оторвет, ходящие ходуном мускулы на предплечье, блестящие от пота ключицы. Спадающие на мертвенно-белую маску прядки темных вьющихся волос, а под ними — бешеный алый взгляд. Край небритой челюсти — порезаться можно от одного только взгляда на нее, так сильно сжал зубы этот маньячила. Нет, все Джин правильно сделал. Напугал до усрачки, не сдался ни на секунду и не вышел из роли, словно действительно впав в слепую ярость, готовый придушить голыми руками. Сэм готов раздосадованно заныть. Не надо было пинать по кокоджамбо! Такую игру прервал… Теперь, когда он знает, что Джин действительно не сбрендил, а всего лишь ебанутую идею фикс в жизнь постарался воплотить в не самый подходящий момент, хотелось по траве валяться и канючить, мол «еще, еще! души меня, накачанный дядя!». Теперь оставалось только быть позорно постфактум возбужденным. Предусмотрительно засунув руки в карманы, Сэм все еще не осмеливался посмотреть на своего бойфренда, который уже что-то там чудил с маской, и огляделся. — Это куда ты меня выпихнул? Джин уже приладил черепок на место, отчего его голос снова был немного приглушенным. — Ты серьезно не заметил табличку с вопросиком снаружи? Для детей же тут все сделано. Это типа потайной вход. На «детей» Сэм хотел было обидеться и возразить, сказав, что вообще-то лабиринт довольно сложный, и звиздюки обычно в ужасе бегут к мамам после первого же поворота с торчащими из земли шевелящимися руками (надо сказать, очень реалистичными), но он промолчал, потому что его внимание привлекла нарисовавшаяся из темноты пещера в отвесной каменной стене неподалеку. Надо же, какие реалистичные декорации… Словно эта стена здесь все время была. И чем дольше подросток втыкал в глубину этой пещеры, тем больше сгущалась в ней темнота и тем сильнее хотелось в нее зайти. Пощекотать нервишки дополнительным адреналином, а то же не хватило той дозы парой минут ранее, когда ему чуть шею не свернули. — Мне вот интересно, из какого говна и палок дядька Расмодиус это наваял? — раздалось уже оттуда. Джин и моргнуть не успел и поозираться подслеповато в своей маске, как Сэм уже исчез в темном зеве пещеры. Невольно передернуло то ли от холодка, то ли от неприятной ассоциации с шахтой, но фермер тоже зашел туда, ладонью касаясь стены. Совсем не кажется муляжом. Прохладная, каменная глыба вполне себе натурального происхождения. Волшебник, походу, не только наркотические жижи мастак варить. — Фонарик есть? — Нет, — Джин едва не приложился машушкой о слишком низкий для него каменный свод и втянул голову в плечи. Темнота кромешная, душновато, Сэма не видно вообще — слышно только, как слегка шуршит мелкий щебень под ногами, собственными и чужими. А звук резонирует, и ощущается, будто здесь чешут не только они, но еще пара-тройка людей. Фермер снова поежился и бросил быстрый взгляд назад. Спасительный вход мирно отзывался синевой ночного неба, манил обратно свежестью, тянущей оттуда, но делать нечего, нужно идти только вперед, чтобы не прослыть ссыкуном еще раз. Благо, тоннель был совсем коротким, без каких-либо резких перепадов и поворотов. Всего через пару десятков шагов забрезжил бледный лунный свет, в котором четко виднелся силуэт мальчишки, и Джин хотел было ускориться, чтобы шугануть засранца со спины крепким захватом, да только заметил, что Сэм внезапно остановился, посмотрел куда-то вверх и очень замотивированно попятился назад. А потом и вовсе развернулся, припустив со всех ног. — Там на меня упало что-то! — завопил он, и фермеру показалось, что каменный свод над ними ожил от громкого звука, заходив волнами. — Какая-то срань мохнорылая! Живая! «Срань», по-видимому, обиделась на такое название и вскоре послала еще одного своего лучшего представителя, на этот раз брюнету на плечо. Тот крупно вздрогнул, решив, что один из духов обнаглел окончательно, но потом понял, что к чему. — Не ори, напугаешь их еще сильнее! — громко зашипел Джин, прихлопнув мельтешащий и цепляющийся за футболку коготками комок ладонью и аккуратно сгребая его. — Летучие мышки это. Безобидные фруктовые мыши, у меня такие же на ферме живут. Сэм робко кашлянул, но подходить ближе не стал. Хоть и темно, а все равно заметил, что за добыча у бойфренда в руках. — А может мне спеть? Они сразу все сдохнут. Петь не пришлось. Джин и рта открыть не успел, чтобы сказать, в какое место он засунет Сэму его собственный язык, если он сейчас решит показать свои навыки вокала, как под потолком снова прошлась «живая» волна, и часть летучих мышей как по команде сорвалась со своих мест под далекий хлопок фейрверка где-то на площади. Воздух переполнился крошечными пушистыми тельцами, визгом и колебаниями, рассекаемыми полупрозрачными крыльями. Джин к летучим мышам привык еще в шахте, а там они были куда агрессивнее — воинственно пищали, пикировали с потолка, и никакой свет факелов их особо не стращал. Здесь же — мелочь хулиганистая: большая часть сбилась мохнатыми виноградинами под потолком и фонила ультразвуком, а остальная бесновалась в воздухе, пугая и себя, и Сэма до соплей. В суматохе фермер и сам не заметил, как рефлекторно зажал того у холодной, испещренной глубокими трещинами каменной стены, прикрыв собой. — В порядке? — проурчали над ухом. Сердце внезапно пропустило удар, и Сэм вместо внятного ответа просто закивал головой, отчаянно краснея щеками. Давно пора привыкнуть к этому колхознику и не млеть от его непосредственной близости, как девчонка на выпускном, которую потанцевать позвал самый популярный пихарь школы, но белобрысый вообще не справлялся, стоило под ладонями ощутить жесткий рельеф мышц и вспомнить, как этот рельеф гуляет под вспотевшей кожей, когда его обладатель копает картошку. Нет ничего привлекательнее мужика, который не подозревает, что он привлекательный. Джин настороженно смотрел в тоннель, из которого они почти вышли на свет Иобин, Сэм — на него, затаив дыхание и распахнув зеленющие глаза. А потом отмер и крепко обнял за жилистую шею, ткнувшись носом под колючую челюсть. И так сладко стало на душе, такая оттепель там случилась, что вся эта оттаявшая обида чуть ли не полилась через глаза. И, возможно, он все-таки спалился. То ли задрожал от приступа сдерживаемых слез, то ли заслюнявил футболку чужую, но Джин обеспокоенно зашевелился и попытался заглянуть ему в лицо, чуть отстранившись. — Эй, ты чего там? Вместо ответа — поцелуй: горячий, смазанный об эти до безобразия пухлые и сочные губы. Содрать бы мешающуюся маску полностью, но Сэм только приподнял ее край. Пусть остается на месте. Спертое дыхание вырывается из-под нее, опаляя лицо, точно фермер — тварь огнедышащая, вот-вот опалит пламенем, как дракон, лица не видать и неизвестно, совсем непонятно, чем сейчас он помышляет. Это ведь и в правду горячо, черт возьми, очень горячо. Шаг, другой вбок, навстречу открытому небу, не по сезону сочной и высокой травке и сытно переливающемуся в лучах лунного света символу праздника — вот где затаилась, оказывается, заветная золотая тыковка. Но Сэму уже было безразлично: сейчас он только мельком, незаинтересованно прошелся будто пьяным взглядом по закутку лабиринта, в который выводила пещерный ход и убедился еще разок, что иным путем отсюда не выйти и не зайти. Без свидетелей. Потому что никто не должен видеть ни его, ни всего этого происходящего бесстыдства, ни его личного маньячилу, который всерьез задался целью не дать мелкому нормально дышать. И мыслить. Пальцы обманчиво ласково пробежались по тонкой мальчишеской ключице, огладили крутой изгиб плеча и вновь ожерельем легли на шею, сдавливая. На этот раз не так яростно, но этого вполне хватило, чтобы у Сэма вновь сперло дыхание, а все мысли пробкой повылетали из головы. Они вывалились из пещеры, как пара подстреленных, — какая-то, блять, пыль на одежде, маска сползла совсем вбок, у Джина глаза стеклянные, дыхание сбитое, будто его только что выдернули из воды за шкирку. Сэм случайно пнул ногой что-то твёрдое, пока пятился назад — золотая тыква все еще лежала в траве, чуть примятая, блестящая под лунным светом. Как будто ждала их. — Ты всегда так эффектно возвращаешься в мою жизнь? — голос у Сэма сорвался на нервный смешок, но руки уже шарили по Джину — пытались сдернуть него куртку, не получилось, поэтому зацепились за ремень, приятно согреваясь о поджарый живот под футболкой. Хранящий молчание маньячила-фермер вместо ответа притянул его за шею ближе, снова впиваясь в губы с такой злой нежностью, что у Сэма подогнулись ноги. Они рухнули прямо на эту чёртову тыкву — жёсткую, гладкую, идеально подходящую под поясницу гитариста, выгибая его вверх, прямо под чужие ладони. Маска всё ещё болталась на лице — Джин не успел её снять, и теперь это только больше заводило Сэма. Красные стекляшки отсвечивали дьявольским светом, дыхание срывалось сквозь щели в костяном покрытии. Сэм вцепился пальцами в завязки, натянул маску чуть сильнее — так, чтобы Джину пришлось задрать голову, подставить горло под легкий укус, от которого он тут же низко застонал. — Сними… — прохрипел он, но Сэм только качнул головой. — Нет, так лучше. Он снова поцеловал его в шею, в угол челюсти, в выступающую вену, слизывая вкус соли и страха, который смешался с желанием. Джин выгнулся, ладони его скользнули по животу Сэма под футболку, царапая ногтями кожу. Он дернулся вперёд, прижимаясь бёдрами, и мелкий ахнул под ним, выставляясь и сгорая то ли от стыда, то ли от нетерпения. Слишком долго он ждал, черт возьми, слишком долго. Тыква под ними скрипела, высокая трава липла к разгорячённой коже, а маска становилась частью их ритуала — то закрывая лицо брюнета, то съезжая набок, открывая только рот и подбородок, так что Сэм снова и снова тянулся, целуя его до боли в скулах. Джин задыхался, но не от недостатка воздуха — от того, как мальчишка терял контроль, от того, как охуенно вызывающе выглядели собственные пальцы на его горле, обвивая не сильно, не по-настоящему, просто отмечая территорию. Это сводило Джина с ума. — Сэм… — он выдохнул, но тот уже не слушал, срывая с них одежду, задирая ткань, кусая кожу, как будто хотел оставить следы, которые не смоются ни водой, ни временем. Вокруг них темнота дышала, духи скользили в траве, золотая тыква мерцала, как полная луна, но для них ничего в этом мире больше не существовало. Только они. Только руки, губы, маска и жар, который сжигал до костей. Грубые пальцы скользнули по шее выше, чуть сжали, но не до синяков — до ощущения, что ты в чьих-то руках полностью. Сэм задрал подбородок, открываясь под этот хват, и Джин склонился ниже, куснул за нижнюю челюсть, не удержался — снова, снова, оставляя метки, как зверь, маркирующий свою территорию. — Ты даже не пытался меня забыть, да? — он говорил сквозь сжатые зубы вовсе не таким робким тоном, которым просил прощения. Духи танцевали в воздухе над головой Джина, наслаждаясь его огнем и с готовностью даруя ему свой. — У тебя на груди моё имя, ебать. Ты мой, понял? Сэм не ответил, просто приподнял голову — и Джин увидел эту чёрную надпись на коже, чуть смазанную потом, немного кривовато выведенную рукой Себастиана, еще и с ошибкой, но всё ещё идеально читаемую. Jin — прямо над сердцем. — Ебанутый, — сказал старший, но голос его дрогнул. Он провёл пальцем по этой татуировке, а потом резко сжал сосок, заставив мелкого задохнуться. — Ебать ты… маньяк, — выдавил тот, пытаясь высвободиться, но Джин просто вдавил его обратно в не самое удобное ложе, прижимая всем телом. Сэм дёрнулся, хотел вырваться — и сам не понял, зачем. То ли проверить, насколько крепко Джин его держит, то ли просто, чтобы ощутить эту грубую силу, которая пёрла из него, как из племенного быка. Гитарист едва успел осознать, как его разворачивают, окончательно вытряхивают из джинсовки и футболки, расстёгивают ремень — всё это одной рукой, другой Джин уже пробирался ниже, грубо раздвигая бёдра и пихая на несчастную тыкву. Пальцы — горячие, с тёплыми мозолями, жёсткие, как у того, кто всю жизнь с землёй возится, а не лишь пару лет — сразу скользнули туда, где уже всё горело. Сэм всхлипнул — от неожиданности, от скорости, с которой его начали трогать — без раскачки, без «можно», сразу по полной программе. Жаждущий разрядки член был неудобно прижат к животу, и подросток кое-как протиснул туда влажную от волнения ладонь, крепко сжимая, чтобы хоть немного утолить чудовищный тактильный голод и отвлечься. — Ты че, моей матери крем спиздил? — еле пискнул он, ощутив знакомый запах миндаля и ванили и рвано задышал, пытаясь то приподняться на локтях, то снова упасть, — он не знал, чего хочет больше, сопротивляться или сдаться. И так не верилось, что это происходит. А Джин явно настроен идти до конца. От этого в животе сладко ныло, полностью перекрывая неприятные ощущения. — Отрицать не буду. Чё ты корчишься, — выдохнул Джин ему в затылок, — Расслабься. А то порву случайно. Сэм хрипло засмеялся. — Порвёшь… Вот тогда и женишься, деревенщина. И за этот смех, за эти слова, за этот наглый пиздючий тон — Джин просто плюнул на подрагивающий от перевозбуждения ствол, растер влагу по всей длине и толкнулся вглубь, заставив гитариста надсадно застонать и напрячься всем телом. — Какое же ты животное, Джин, ты просто скотина… — затравленно завыл под тяжелой тушей Сэм и был готов вгрызться в эту охуеть какую неудобную тыкву, лишь бы закрыть себе рот и не подкармливать лишний раз похотливое чудовище над ним. — Ты меня ж реально порвешь сейчас, тварина, дай хоть на землю перелечь.! Какой там — мощные бедра вдалбливались размеренно, четко, со смачной оттяжкой назад. Темп был не быстрым, но мальчишка уже потерял способность дышать, просто хватая сухими губами воздух и жмурясь. Короткий черенок овоща неприятно упирался в живот, но он этого совсем не замечал, полностью утонув в ослепительных ощущениях, которые рвали мозг на кусочки. Тот, бедолажка, привыкший решать задачи не тяжелее выбора между Джоджа колой и пивом Гаса, сейчас совсем не работал, живя на абсолютно чистом ощущении туповатой боли и безумно возбуждающем понимании, что им сейчас овладевает и степенно натягивает форменный маньяк. Сэм только на первый взгляд казался хлыщом. На деле — жилистый, ловкий после многочисленных падений со скейта, с молниеносной реакцией. Гибкое и юркое продолжение Джина, который сложен более массивным и неповоротливым. Момент — и шея второго захвачена, а короткие ногтики вгрызлись куда-то под сонную артерию. Джину приходится нагнуться, а сам диву дается, как Сэм себе плечо не вывихнул при таком захвате. — Все равно не прощаю. Понял меня? — горячо шепчут в колкий подбородок, лижут вдоль кромки маски, и Джин безуспешно приоткрывает рот в попытке уловить прикосновение юркого языка. — Не прощууу дылдууу… Мелкий заскулил и повалился обратно на символ ярмарки, теряя спесь на ходу. Влажные шлепки бедер ускорились, стали еще громче, да настолько, что Сэму начало казаться, что их услышат и за пределами лабиринта, но сделать с этим не мог абсолютно нихуя, а только пищать в такт и молиться, что этого не случится. И всё равно — он сам подставлялся, выгибался, поднимал зад выше, будто требуя ещё. — Ебать, какой ты жадный… — пробормотал Джин, наклоняясь ниже, почти прижимаясь грудью к его взмокшей спине. Горячее дыхание задело шею, язык мазнул за ухом — неожиданно нежно, по-хозяйски. — Хочешь меня сожрать, да? Ну давай, попробуй. Сэм захрипел от злости и восторга, лбом уткнулся в тыкву, обхватил её руками, как спасательный круг, но Джин не дал спрятаться — потянул за волосы назад, на себя, заставляя смотреть в его красные масочные глаза, а после подался чуть мягче. Пальцы с шеи сползли на грудь, задели татуировку с его именем. Большой палец провёл по буквам, словно перечитывая, вжимая их в кожу. — Дурак, — тихо сказал он, без злости. — Дурак мой. Сэм закусил губу и почувствовал, как глаза режет от этого тихого «мой». — Джин… — сорвалось с дрожащих губ, и этот голос, хриплый, с надрывом, срывающийся на беспомощное «ааа», будто повернул в Джине какой-то внутренний ключ. Он понял. Он понял мгновенно, чего не хватает мелкому, от чего его ведет еще хлеще, чем при виде маски. Брюнет вдавился еще глубже, навалился всей своей тяжестью, прижал его так, что тот выгнулся дугой, и прошипел прямо в ухо: — Мой. Слышишь? Только мой. Блондин дернулся, как от удара током, а Джин в этот момент сжал пальцы на его горле — не до конца, так, чтобы не задушить, но чтобы любовник почувствовал это — власть, силу, непреодолимость. Сэм охнул, выгнул шею сильнее, подставляясь, как под нож, и его дрожащая рука снова потянулась вниз — дотронуться до себя, довести до конца. — Не смей, — зарычал Джин. — Я сам тебя сделаю. Резкий толчок — и Сэм закричал, сам не понял, от чего больше — от боли, удовольствия или того, как Джин вцепился зубами в его плечо, оставляя следы, которые не сойдут неделями. Волна нахлынула внезапно, вырвала дыхание, свела пальцы на ногах, а всклокоченный кудрявый демон все не останавливался, добивая его до самого конца. Он кончил первым, дернувшись всем телом, почти плача, а Джин — секундой позже, с утробным звериным стоном, впечатываясь в него так, будто хотел оставить там часть себя. Тыква сдалась мгновенно, не выдержав унижения. Она таки лопнула пополам, когда Джин устало навалился сверху, брызнула ярким соком на траву, как спелая гроздь винограда, выбросив наружу комок белесых семечек. — Бля, — только и сказал Джин, — Хороший был овощ. Сэм всхлипнул, заржал и завалился на бок, утаскивая Джина за собой. Они лежали в этой грязи, в раздавленной тыкве, мокрые, липкие, и не могли разжать рук, будто снова разойдутся — и всё. — Скотина, — выдохнул Сэм, зарывшись носом в шею Джина. — Люблю тебя. — Я тоже, — просто сказал Джин. И маску так и не снял.

***

Сэм кое-как подтянул штаны, кривясь так, будто ему прямо в задницу кто-то воткнул новогоднюю ёлку, а не любовное счастье. Джин натягивал майку в рыжих пятнах, не скрывая самодовольной ухмылки, которую даже маска не могла спрятать. — Чё, хромаешь? — с издёвкой протянул он, специально замедляя шаг, чтобы дождаться ковыляющего Сэма. — Пошел нахер, — выдал тот, но глаза блестели, уши пунцовые, и вообще видно было — гордится, что его так взяли. А уж что будет рассказать Себу! Тот сто процентов запретит появляться на пороге его дома. — Сразу после тебя, — Джин хлопнул его по заднице — не сильно, но достаточно, чтобы мелкий зашипел и едва не рухнул носом в кусты. — Ублюдок! — Сэм пнул его в лодыжку, не попал, зато потерял равновесие и чуть не приземлился опять на раздавленную тыкву. Джин ловко подхватил его за ворот джинсовки, притянул к себе и чмокнул через маску в макушку. — Красавчик, выдержал меня. Я б на твоём месте сдох, — похвалил он, не скрывая гордости. — Я вообще железный человек, баран ты мой деревенский, — буркнул блондин, но улыбку не спрятал. Они шагали по лабиринту, пихаясь локтями, задевая плечами. Джин поддразнивал, нарочно шёл слишком близко, а Сэм то и дело хватал его за край маски, как будто пытался сорвать, но передумывал. Все-таки было в этом что-то… А духи… духи в туях просто ебанулись от увиденного. Эти древние создания, которые привыкли к подношениям, к танцам с бубнами и пению под луной — они только что стали свидетелями того, как их любимый мальчик Джин устроил самый дикий ритуал из всех возможных на золотой тыкве. Энергия от этой сцены хлестнула по лабиринту так, что листья на кустах заискрились. Один особо впечатлительный дух вообще взлетел в воздух прямо из-под ног и рассыпался в блёстки над головой. То ли погиб, то ли благословил. — Чувствуешь? — Джин на секунду остановился, глядя, как что-то светится в воздухе. — Они в шоке. — Кто? — Духи. Сэм странно посмотрел на бойфренда, а потом смешливо фыркнул. — Да пофиг, — хмыкнул Сэм, таща его за рукав. — Пусть знают, с кем связались. И они вышли к ярмарочной площади — мятые, липкие, пахнущие землёй, тыквенным соком и сексом. Сэм хромал, Джин сиял, духи плакали в клумбах, а звёзды над лабиринтом мигали, как будто сами не верили, что это реально произошло. Старший с кривой ухмылкой стянул наконец маску, вытер потный лоб тыльной стороной ладони, и Сэм даже на секунду завис, разглядывая его — как будто впервые видит. Народ смеялся, кругом гудела музыка, дети носились с карамельными яблоками, кто-то уже пускал фейерверки, а Гас выкатил огромную бочку и продавал горячее пиво по собственному рецепту. Обычный деревенский праздник. Кто бы мог подумать, что буквально минут двадцать назад в сердце лабиринта произошло маленькое землетрясение на золотой тыкве. — Ну чё, герой, — Джин протянул руку, по инерции хватая Сэма за пальцы. Тот чуть не отдёрнулся — но не отдёрнулся. Ладони скользнули друг по другу, короткое прикосновение — как раскалённая спичка. Сэм фыркнул, боднул Джина плечом, Джин в ответ дёрнул его за красное ухо. Обычные мальчишечьи замашки, в них бы никто ничего не заметил… Кроме него. В стороне, чуть в тени, стоял он. Высокий, с выправкой, будто только что со строевого смотра. На лацкане тёмного пальто — маленькая брошь в виде звезды. В уголке рта — сигарета, тлеющая в такт его размеренным вдохам. Он видел. Видел всё — и это случайное касание, и то, как Сэм смотрел на Джина, и как губы у сына были припухшие от поцелуев, а шея — в бледных следах от пальцев. Он видел — и молчал. Но его взгляд прожигал насквозь. Сэм не заметил. Джин — тоже. Они смеялись, болтали, пихались локтями, тянули друг друга к Гасу за пивом. Себастиан и Абигейл присоединились к ним, хитро переглядываясь. А отец Сэма затянулся в последний раз, бросил окурок на землю и раздавил каблуком. — Праздник, значит, — сказал он сам себе. И это было обещанием.