Лисьи тропы

— Ты знаешь, что друиды пытали друг друга? У Апеля коричневатая кожа, волосы русые, как солома. Он невысокого роста, коренастый, со смешливыми зелёными глазами. Которыми часто просили не пялиться, если не хочет получить в бубен. — Надеюсь, это какая-то сексуальная практика? Ричи выше него на две головы и умнее на две пары мозгов, но только если спрашивать его самого. — Да уж, а тебе, гляжу, до уссачки надо в кабак, — он смеётся, зубы выглядят белыми, сияющими, хоть и сколотыми в нескольких местах. Под ногами плещется лес. Земля холодная, морозит копчик. Апель и Ричи сидят рядышком, на рамке обрыва, словно выбравшиеся из картины герои. Оба пожёвывают травинки, завтра Ричи отправится к югу, в Хёсин — городок выживших гномов. До войны жили в горах, чахли над драгоценными камнями и ковали клинки, прочнее которых не найти на всём свете. Сейчас же камни и побрякушки пришлось бросить, оставить только клинки. Ричи отправится договариваться о поставке орудий. Гномы, что бы ни происходило, остаются главной кузницей. Жаль только, что не научились прятать огонь в металл. Механизмы ружей оказались неизведанными, оттого братия нежити терпела потери. — Я не о том. Мой дед рассказывал, что для того, чтобы достичь просветления, Боги должны были увидеть готовность к страданиям, — Апель почёсывает острое ухо, ветер выдыхает ему в правую щёку, норовя выкрасть травинку. — Поэтому у мудрецов существовал ритуал, суть его была в том, что они окунались в самые страшные воспоминания. Самые позорные, жестокие и тёмные. Мой дед говорил, что это называли «долиной костей». — Брехня, я никогда не слышал о таком. — Ричи разжёвывает волокна, крупинки сока падают ему на язык. Ветер почёсывает бойкие кудри, а хоб трёт тыльную сторону шеи. — Это было тайной практикой, ей не делились. Дед узнал о ней от бывшего товарища. Ну, он мне так сказал. Ещё, кстати, сказал, что «долина» эта располагалась под землёй, — Апель помотал ногами, подошвы всколыхнули мягкий воздух, пятками коснулись корней, торчащих из обрыва. — И что было со «счастливчиками» в конце ритуала? — Ричи выплюнул травинку, она спланировала вниз, словно перо. Апель сложил руки на коленях. Короткие, твёрдые пальцы закрывали митенки. — Они открывали в себе мудрость, видели больше. Мир становился иным. Кто-то говорил, что обретал храбрость, которой не было раньше. — Апелю предстоял поход за болотистые земли, запастись провиантом и найти неприкаянных беженцев. Там, где поселилось кладбище из торфяных мхов. Верно, если бы он шёл по долине, то храбрости бы не прибавилось. И без того при себе. — Но это только те, кто выживал. Других находили с покривившимся в ужасе лицом, — он поджал губы и посмотрел на Эдингейма. Тот скривился, следом опираясь вытянутыми руками о землю. Ричи приподнял подбородок, вгляделся в шершавую линию розового на горизонте. Солнце опускалось всё ниже, должное утонуть на волнах дубов, ясеней и елей. — Славненько… Знаешь, может, это трусость, но я с удовольствием проживу без духовного просветления, — Ричи сполз на спину, размеренно утыкаясь в небо. Апель прыснул, опираясь на локти, задирая голову назад. — Да я тоже, знаешь, я тоже.

***

1792 год. — До войны я редко встречал людей. Может, в лесах, когда кто-нибудь терялся, дети чаще всего. Нежить и люди особо не пересекались. Ну вы помните, что мы и между собой не торопились водить дружбу. Каждый жил в своём мирке, у кого-то был похуже, у кого-то получше. У нас вот в деревне была заброшенная мельница. Я считаю, этого хватит на то, чтобы сказать, что мы были счастливы. — Ричи опирается на палку, ноги всё ещё побаливают после крутого подъёма. У Эдингейма зажившие шрамы поставили печати тёмными отметинами. Рубашка свежая, её отдала Беверли, сказала не натыкаться на зубы, ведь на этом наряды у неё закончились. Благо компасу хоть бы хрен. В любом случае, даже подранным, зелёный прыгал от радости. Внутри себя уж точно, возможно, аж носился. За всю суматошную жизнь он не встречал гостей с Востока. Слышал только, что те земли полнятся диковинками и шелками. Лисицами, видимо, тоже. Как Билл помахал перед носом хвостами, прошло пять дней. Теперича Ричи, будто бравому морскому волку, открылись новые широты. Он ступал мягко, островками, короткими предложениями, поднятыми бровями и кивками. Перед сном считал дни, оставшиеся до укрытия, — если не подводит башка или Божки, то дойдут уже сегодня. — А мы с детства жили с людьми. Ёкаи, юрэи, простые смертные, все рядом. Кицунэ часто кому-нибудь помогали, не задаром, понятное дело. — Билл с его ночными кошмарами зевал, последние две ночи не спалось особенно стойко, всё виделась пасть продолговатого червя. Не коричневого или чёрного, а как гранит. Когда рассказал Беверли, она почесала затылок, затем прищурилась: «Мы же с тобой не встречались с гигантскими червями?» — У вас были друзья среди людей? У Ричи в друзьях ходила деревня хобгоблинов и соседских брауни. Ему нравилось мнить себя этаким соединителем судеб. На самом же деле он тяжело болел сборищами малолетних оборванцев вокруг себя. Всему виной житьё единственного ребёнка. Родителей хоб любил, хоть и не слушался, в особенности мать. Отец-то ему запрещал лишь то, где сынок мог в прямом смысле потерять голову. Некоторым родичи кажутся жестокими, ему вот медлительными. Ричи хотелось летать, а они только учились бегать. За этим он стучался в двери, собирая пацанят для игр в разбойников. — Скорее, были те, кто хорошо относился к нам, а мы хорошо относились к ним, — Билл перепрыгивает через грибной холмик. Дома был «Лисий остров», наречённый совершенно несправедливо, об этом узнаёшь от местных. Кицунэ на нём вправду хоть отбавляй, но ещё тануки, ласки, колдуны и люди. С первыми хорошо бедокурить, со вторыми воровать у путников. С третьими спать, но без эмоциональной привязки. Над последними шутить. — Например, Масаши. Старый купец, мы спасли его рисовые поля от засухи, а он решил, что должен нам по гроб жизни. В итоге мы бывали на каждой пирушке, — Билл перешагнул мухоморы. Беверли выразительно покашляла. — Ну хорошо, почти на каждой. В деревне лисят старейшины — седые, раскрашенные морщинами, витиеватыми, словно кончики пагод. Им около девяносто девяти, они ворчливые, статные и всегда сидят на ступенях у храма. Чикэко, их Бабушка, говорила, что когда-нибудь лисята, подросшие и поумневшие, будут сторожить пристанище ками. Рэй и Акико считали это скучным до одури. Билл и Беверли же, что хранить им уже нечего. — Были, конечно, места, в которых нас не жаловали, я бы сказал, не любили. Но их было мало, и обитали они в глуши. — Билл припоминал, что дома был жемчуг и драгоценности. Рис и восходящее солнце. Подальше, на соседнем острове — его именовали «остров большого куста», что странно, ведь кусты там были невысокие, плешивые и колючие. Жили в них люди, носу не казывали. Может, «сумасшедшие» смельчаки ездили торговать крупами в хвостатую нору. С Лисьим кусты соединял мост. Подсвеченный масляными светильниками, обитавший в вечном тумане, его ноги лизала морская вода. — Я, кстати, слышал, что на севере нелюдей всегда недолюбливали. Боялись там, гнали отовсюду, — Ричи закряхтел, преодолевая выросший под ногами холм. Билл тоже много слышал о том, что «на севере». На севере, где проблески небесного свода окучивала овечья шерсть, стрелы света разрезали синь, напоминая огненные хвосты драконов. Люди и нелюди плавали на длинных кораблях, ловили рыбу, собирая солёные брызги на румяные щёки. На севере, где зимой, в торговой Бирке, водные подходы являли дороги изо льда. На севере, где эйнхерии пируют в Вальхалле в ожидании последней битвы. На севере, где Один сидит под ногами повешенного, впитывая его мудрость. На севере, где из крепких воспитывали завоевателей, а слабые умирали под дланью измождённых земель. Где орды северян топтали соседние пастбища. Военные походы заканчивались кровавыми бойнями — и да помогут духи тем, кто столкнётся с их могучими топорами. Народы закалённые борой, жили набегами. Брали силой. Если говорить о причине, то это холод, от которого дохли посевы и скот. Горы и фьорды места не дружелюбные. — Не сказал бы. Я слышал, что они уважали вёльв. Предсказательниц, живших в людских племенах. К ним приходили за советом, — Билл отвлёкся на птицу, спорхнувшую с ветки. — А ещё на севере было много ведьм. Вот их люди боялись. Старухи с тростями, в красных одеждах, призывали духов, просили о здоровье и урожае. Жили на окраинах племени, не посвящали в тайны ворожбы мужчин. А ведьмы седлали Антессера, нагоняя воздушных баранов на верхушку Блокулы. — А я слышала, что на Юге человек и дух неразделимы. Что их шаманы подселяют в себя сущности предков, чтобы они направляли их. Беверли спрятала волосы под капюшон. Шла, разглядывая золотые печати меж листьев, фляга похлопывала по ноге. За руками Ричи следила едва. Даже простила ему расспросы о том, вылизываются ли кицунэ в лисьем облике и пробовали ли они в нём трахаться. — Это ещё называют одержимостью, — Беверли перешагнула скакнувшего на землю солнечного зайца. — У нас такая одержимость возникает после двух пинт, — Ричи и Билл хохотнули. Беверли закатила глаза. — Вы двое просто созданы друг для друга. Ричи подбежал к ней с «Ой-ой, ты правда так считаешь?!», потянув Билли за собой, в итоге едва не свалил с ног всех троих.

***

— Мы пришли, — Джонатан выдохнул, перехватывая палку поудобнее. Холм, заросший крапивой, выглядел недружелюбно. Ричи благосклонно улыбнулся, скользнул по невысокому склону, тревожа пыль. Когда вставал на ноги, шурхнул по колючему уголку листа. Кожу защипало мелко, словно угодил в каменную стружку. — Вот падаль, — Ричи наклонил палкой особенно длинные побеги, двинулся вперёд, помахав левой рукой. Лисицы переглянулись, Билл буркнул «Почему путь не может быть ровным?», перед тем как спуститься следом. Коронованные листья приняли хлёстко, прямо по закрытым голеням, коленям. Когда троица подошла к месту, где крапива карабкалась наверх, Ричи остановился. Похрустел шеей — хотел добавить вальяжности. Его кожа потемнела на фоне крапивы. Он задержал пальцы над побегами, пожевал чутка губу и отодвинул кусты, как шторку в борделях. На деле они оказались шалью, укрывающей от хищников. Висящей крапива неожиданно напомнила иву. Там, где обнажился уголок, зияла чёрная дыра. — Идёмте, большинство из них не кусается, — он качнул головой. — Пошёл ты, Ричи, — Беверли двинулась первой, братец за ней.

***

Внутри сухо и темно. Билл отчётливо слышал эхо собственных шагов. Плотная занавесь жигучки не впускала свет, рыжие волосы Бев блёкло блестели. Пахло жжёным деревом, травами и потом. Пещера уходила вниз, почва шла трещинами, над головами висели обрюзгшие белые корешки. Перед поворотом Ричи наклонился постучать по стене: два стука, затем три, затем один. Где дорога заворачивала, появился мотылёк света. Хоб махнул рукой. — Главное, не смотрите им в глаза, — хобгоблин отряхнул ладони. — Заткнись, Ричи, — на этот раз первым выступил Билл. За поворотом ждала вторая пещера, такая же вялая и иссушенная. В ней бочонки с картофелем, хлебом, водой, разложенные сумки с пледами и самодельными подушками из одежды. Деревянные факелы, вбитые в землю. Котлы с пригорелой похлёбкой, грязные ложки с плошками. Безушники чистили малорослики брауни, фавны разливали воду по стаканам, каждому не больше двух пальцев. Всех вместе пятнадцать штук. Первыми откликаются брауни, бросившие свои горшки. — Вернулся! Девушка с лохмотьями каштановых волос всплёскивает смуглыми руками. Она достаёт Ричи до пупка и крепко сжимает за талию. — Вернулся-вернулся, только не задуши. — Рич прижимает её в ответ, с минуты на минуту его сгребает в охапку высокий фавн в сопровождении группки коренастых человечков. Следом подрываются остальные. Эдингейма трясут за плечи, поздравляют с возвращением, обнимают и чмокают в щёки. Трещины в стенах заполняет гомон, запаивая их. Лисицы отходят в сторонку, чтобы на пути не затоптали. — Так-так-так, расступитесь, я привёл свежих. Знакомьтесь, Билл и Беверли. На характер ужасны, но в пути полезны. — Ричи в окружении восхищённого народа напоминал Короля Артура, воротившегося с похода за Священным Граалем. — Заткнись, Ричи. Мы хотя бы не разговариваем столько же, сколько ты, — Билл зловредно улыбнулся. — Он мне уже нравится, — кудрявый фей, стоявший за высоким фавном, слабо, но весело хмыкнул. Здесь он единственный крылатый. — Прекрасно, теперь они объединились против меня, — Ричи подкатил глаза к потолку, следом прокатились смешки.

***

Когда все перезнакомились, Билл понял, что половину имён уже забыл. Лисицам объяснили, сколько есть запасов воды и еды да сколько возьмут с собой. Ричи заключил: «Выдвигаемся на рассвете. Соберите вещи. Утром времени на шорканье не будет». — Приветствую, я Стэнфорд, можно Стэн. — Курчавый и светлый, он выделялся на фоне тёмных сводов. Его крылья были синими, пронизанные бирюзовыми прожилками, словно выточенные из камня листья дланевидного клёна. Уши острые, украшенные перламутровыми узелками. На скулах виднелись светящиеся чёрточки, превращающие их в лезвия. Тонкий профиль выглядел до странного воинственным. Такой вряд ли встретишь у домашнего очага, качающим дитя в колыбельке или намывающим полы. — Приятно, Стэн. Готов к завтрашнему походу? — Билл раскладывал еду, делил так, чтобы хватило каждому из восемнадцати. Стэн подсел рядом, держа в руках новую порцию хлеба. Ричи говорил, что феи любят сладости и путать дорожки. Рассказывал, что существуют так называемые «домашние феи». Они привязаны к детям и взрослым. Живут в человеческих жилищах. Ещё рассказывал, что «свободные» феи любили путать волосы в «эльфийские замки» так, что не расчешешь. Любили награждать золотом, вот только скоро оно превращалось в листья да крошки имбирного пирога. — Всё лучше, чем прятаться здесь. Ожидание хуже смерти. Стэн похож на того, кто живёт в лесах, прячется меж лап елей. Наблюдает за зеваками-путниками, сидя на верхушке дерева. — Не поспоришь, — Билл смахнул чёлку пальцами и попросил фея наполнить ещё шесть фляжек водой.

***

Куриный бог висел на поясе, Беверли лежала лицом к спящему Ричарду. Билл расположил котомку под боком. Не дал никому её собрать, вернее, не представил возможности. Разбирал, вновь складывал, разбирал, всё сам-всё сам. Ради того, чтобы сейчас повернуться на бок, тихо распутывать узлы, косясь на сестру. Любовь, верно, жёсткое чувство, если заставляет врать.       «Билл. Мы так и не поговорили с тобой про Куриного бога. Беверли лежала на расстоянии вытянутой руки, Ричи спал с другого бока, разглядывая десятый сон. Она прятала руки в полах плаща, ночь хозяйничала студёная. То и дело дёргала Билла за нос.       Выбрасывать я его не стану. Это было после того, как Ричи покусали. На следующую ночь, когда братец оклемался после врачевания. Всё это время камушек висел на видном месте — пригодится-не пригодится?       Я и не думала просить. Думала. Беверли думала попросить у него пощады. Попросить не тревожить её душу, там и без того уже страшно, ступить некуда, везде кровь запеклась. Вместо этого пожурила за ложь, позволила таскать бога дальше. Как оружие или напоминание? Просить избавиться на самом-то деле бесполезно. Билл не выбросит.       Ты должен знать, что я разозлилась из-за того, что ты скрыл его от меня. Нам постоянно грозит опасность, и прошлое не должно затягиваться, как петля на шее. Петлю затянут и другие.       Я имею право вспоминать о нём. Вспоминать об осени? О запахе хрустящего камина, молока? О детстве, которого никогда больше не будет?       Имеешь. Но мысли такой силы привлекают ненужное внимание. Колдуны очень… Цепкие.       Прошло пять лет. Я ни разу с тех пор его не видел. Во снах разве что. Ночь безлунная, гладкая, холодом сковывает ноги и вынуждает съёжиться.       Я не хочу, чтобы ты страдал. Беверли хочет-надеется придвинуться, но Билл отсекает.       Это неизбежно. Волнуйся ты или нет». Билл тянется вглубь сумки, пробираясь сквозь лепёшки и пледы, дотягивается до дна и скребёт пальцем по натянутому льну. Пытается поддеть ткань, выходит с третьей попытки. Когда засовывает пальцы в узкий кармашек, сразу цепляет верёвку бусин. Набирает в ладонь, они трутся друг об друга, как мелкая галька на берегу. Беверли спит. Билл оглядывает соседей, Ричи, закрывшего глаза локтем. Пещеру греет пара факелов. Темнота свободно разгуливает от стены к стене, сворачивается в углах и течёт к горсти жемчужин. Билл держит их у сердца, прячет в обеих ладонях. Ожерелье мерцает, словно туман Альвхейма. Билли перебирает жемчужинки, прикусывая язык. Вот за это Бевви может спустить всех собак. Однако должное отдаст. Пять лет скитаний скрывать безделушку — стоит присудить Биллу орден. Или взять в шпионы. Ему же стоит прекратить сжимать бездушный жемчуг. Тереть, согревать, пялиться из ночи в ночь. Стоит похоронить его там, где самое место, — в воде. Чтобы огромная рыба проглотила, упрятала своим нутром воспоминания и сбивчивое «айшитэру». Беверли дёргает плечом. Билл льнёт к сумке, спешит спрятать остатки малодушного сердечка в тайник. Бев ложится на спину, затем вновь на бок. Билл стекает по воздуху. Привычно шуршит плечами по пледу. Тени из углов обнимают его ботинки, Лис подтаскивает поближе котомку.

***

Ричард помнил, как с Апелем набрали еды и воды. Горных хребтов, туннелей, сетей пещер было больше, чем самого леса. В каждом кто-нибудь иль что-нибудь обитало. Только в этом никого живого не нашлось, лишь хромые призраки былого времени — покусанные, истерзанные. Их, как грудь Ричи, никто не вылечил. Апель говорил, что слышал шаги, скрипучие, как когти о камень. Хоб же клялся, что никого там не было. Не дури, мол. Никого, кто ходит по земле. Были погибшие сослуживцы, беженцы, которых Ричи переправить не смог. Походы ведь никогда не бывают гладкими. Отец. Отец, которого он сжёг с другими мёртвыми пленными, когда их с матерью спасли. Отец, у которого нос вдавили в голову, изо рта торчала десна с обломками выбитых зубов. Отец, лицо которого превратилось в красный раздутый шар с заплывшими зенками. Его Ричи слышал. Тяжёлое, прогорклое дыхание. Кровь, стекающую с подбородка. Кап-кап-кап. Добродушное «Ты здесь умрёшь». — Ричи, ты уверен? — Беверли подошла сзади, зыркая на столбы камней, украшающие вход. Из низов веяло сладковатым и ледяным, словно тело, замёрзшее в снегах. Лиса на это бесцветно хмыкнула — хрен вам, её не убить какой-то древней пещерой, пусть там хоть драконы, хоть вурдалаки. Ричи рассматривал глубокую глотку, утекающую в пищевод земли. За спиной висела сумка побольше, чем своя тряпичница. Остальные кустились сзади, ближе к линии деревьев, переговаривались о чём-то быстро и неслышно. У Ричи к горлу подкатывала тошнота, будто он выбухал всю «Хромую лошадь». — А ты что, красавица, боишься? Не волнуйся, я защищу тебя, как истинный рыцарь, — чутка голос дрогнул, и улыбка вышла кривая, но рыжие волосы хоб оглядел с теплотой. Тихой такой, несвойственной его характеру. — Скорее, я тебя защищу, — Бев насмешливо протаранила плечом, проходя вперёд. Темнота туннеля обрамила её, словно книжный переплёт. Когда кицунэ обернулась, Билл уже стоял у Ричи за плечом. Он хмурился, покусывая нижнюю губу, — во сне червь поднял голову, похожую на один бесконечный рот, из-под земли и смотрел на него точно так же, как и сейчас, — голодно и пусто. — Другого пути нет, так ведь? Только отправиться по наземной дороге, переписать весь маршрут на скорую руку и идти с минимальным запасом воды. Зато с черепашьей скоростью и риском быть замеченными столь большим скопом. Билл хлопнул по плечу, приобнимая. Ричи прихватил его за запястье. — Так ведь. — Рич мог разглядеть, насколько отросла колючая чёлка и какими же малиновыми казались Билловы волосы. — Давай, Ричи, яйца в кулак, — он схватил за плечи двумя руками, встряхивая. Хоб разулыбался, скидывая его культи с себя. Беверли тем временем вернулась, пожелав туннелю «До скорой встречи», и встала около Билла. — Смотри, свои не потеряй, — Эдингейм встрепенулся, натянул лямки потуже. Когда кивнул, лисицы отошли в сторону, давая рассмотреть скопившийся народ. Ричи выцепил рога, смуглую кожу, ясные глаза, сумки, лохмотья, светлые кудри. Удар, резкий и сильный, пришёлся в живот, прокатился шквалом к груди, шею сдавило удушьем. Джо почувствовал, что земля приблизилась, готовая проглотить с потрохами, но вместо того, чтобы рухнуть, он взмахнул рукой, повышая голос. Нежданно язык заговорил сам собой, а улыбка выпрямилась на непринуждённую. Ступни потеплели, словно прогуливались по раскалённым углям. Ричи почувствовал, прощупал спиной, как дыра тоннеля разрастается — голодная, злая. Хоб покосился на Беверли, неожиданно мягкую и уверенную. Она кивнула, а Ричи услышал с током крови: «Давай, Ричи, яйца в кулак». Тогда из горла вырвалось громогласное и чёткое: — Постройтесь за мной!