The Girl and the Ferret/ История о Девушке и Хорьке

Дождь барабанил, заглушая звуки города. Гермиона смотрела на существо, свернувшееся калачиком у ее открытого окна. Кажется, это был кто-то вроде горностая или ласки. Без сомнения, угроза для местных птиц. Но его глаза были широко раскрыты от шока, а сам он был весь мокрый и дрожал в куче мокрых листьев. Совсем один в темноте. — Привет, малыш, — прошептала она, осторожно протягивая к нему руку. Как будто зачарованное, существо оставалось неподвижным, уставившись на ее лицо. Дождь хлестал по его настороженно торчащим круглым ушкам. Он, казалось, не замечал ее приближавшихся пальцев, и она, затаив дыхание, потянулась ближе, не смея надеяться. И маленькое мокрое беспризорное существо вытянуло свою невероятно гибкую шею и ткнулось темным носом в кончик ее указательного пальца. Возможно, это было какое-то колдовство, потому что она могла поклясться, что что-то дрогнуло у нее внутри. Ее глаза расширились от прикосновения, и острая боль пронзила грудь, заставив отвести взгляд, прежде чем ее захлестнуло волной эмоций. Когда Гермиона обернулась, ожидая, что существо исчезнет, испуганное ее внезапным движением. Потому что в этом была вся она: то чувствовала слишком много, то чувствовала слишком мало и отпугивала всех. Но нет… Она удивленно моргнула. Зверек все еще был там. Гермиона не могла отвести взгляд от окна, когда поспешила на кухню и открыла холодильник. Что ели горностаи? Мясо? Яйца? Она вытащила контейнер с остатками куриной грудки, которые должны были стать ее завтрашним обедом, и вернулась к окну. Он наблюдал за ней все это время, поворачивая своей мокрой головкой из стороны в сторону, чтобы держать ее в поле зрения, а черные глазки были непроницаемы. Гермиона вытащила кусочки курицы из контейнера и положила их в ряд на подоконнике, молча умоляя его не убегать. До дрожи сильное отчаяние заставило ее теребить рукава джемпера и грызть ногти. Чувствовать — это нормально, напомнила она себе. Она была в безопасности, никто не мог видеть ее слез, защипавших глаза и выступивших только потому, что в ее окне появилось маленькое дикое существо. Гермиона потерла то место на пальце, которого коснулся его нос, и заметила, как зверек склонил голову, чтобы проследить за ее движением. — Никто не причинит тебе вреда, — сказала она, и ее голос немного дрогнул. — Здесь ты в безопасности. Я просто посижу рядом. И почитаю. А… ты можешь войти, если захочешь. Гермиона выдвинула обеденный стул, напоминая себе оставаться спокойной, чтобы не напугать его, и взяла книгу из стопки. Она не могла сосредоточиться на словах и даже не знала, какую книгу открыла — все, о чем она могла думать, был этот маленький горностай или хорек, или кем бы он ни был. В это время он бросил на курицу один презрительный взгляд, затем осторожно обошел угощения, прошелся по подоконнику и запрыгнул на ее маленький обеденный стол. Он склонил голову набок, глядя на книгу, которую она не читала, и, Мерлин, выражение его мордочки было так похоже на то, как будто он насмешливо приподнял бровь, что она не смогла удержаться от легкого смеха. — Ты очарователен, ты знаешь это? — Она отложила книгу, прикусив нижнюю губу, чтобы сдержать улыбку, расцветавшую на ее лице. — Ты прав, это было ужасное притворство. Ведь очевидно, что невозможно читать, когда кто-то такой милый сидит у моего окна. Его уши дернулись вперед, как будто он заинтересовался, и она снова рассмеялась — эмоции вырвались наружу, прежде чем она смогла их остановить. — О, тебе нравится, когда тобой восхищаются? Должна сказать, это было бы проще сделать в том случае, если бы с твоего грязного меха не капало на мой стол. Его черные глаза сузились, как будто он был оскорблен, и она успела только открыть рот, прежде он спрыгнул со стола и пробежал через ее кухню. Он повернул голову, чтобы посмотреть на нее через плечо, прежде чем исчез в коридоре.

*****

Гермиона нашла его в ванной комнате, разглядывающим наполненную ванну, воду в которой она забыла спустить. Какая умненькая маленькая крохотулька. Она пересмотрела свое мнение о нем: он был совсем не дикий, а, скорее всего, чей-то сбежавший питомец. Когда Гермиона вошла, он взглянул на нее своими черными глазками, и она слегка улыбнулась. — Ты весьма брезгливый, не правда ли? Как насчет того, что я возьму полотенце и вытру тебя? — Она присела на корточки и протянула руку ладонью вверх, ожидая, когда он подойдет. Его хвост дернулся, и он взглянул на ее руку искоса, прежде чем прыгнуть на край ванны и скользнуть головой вперед в воду. — Нет, нет! — Гермиона дернулась вперед, подхватила его под живот и вытащила, прежде чем он мог опуститься на дно. — Она слишком полная! Я солью ее. Мерлин, не пугай меня так больше! Не раздумывая, Гермиона прижала его к груди, и его мокрый мех пропитал ее вязаный свитер, когда она наклонилась над ванной, пытаясь вытащить пробку. Звук сливающейся воды заполнил комнату, и она покачнулась, прижимая к себе длинное покрытое мехом тельце и пытаясь взять под контроль свое колотящееся сердце. — Ты в порядке? О боже, не делай так снова. Я сказала, что ты будешь в безопасности, и в первую же минуту… Мне не следовало оставлять ванну полной, я просто не думала, я не знала… — Ее дыхание стало прерывистым, застревая в горле, когда она пыталась вдохнуть. Он мог утонуть. Если бы она не последовала за ним, он бы прыгнул в ее ванну и…. образ появился у нее в голове и не исчезал. Она виновата. Она виновата. Она должна была понимать, что в доме небезопасно, и угрозы могут поджидать его. Пожар, засада. Она подозревала, что что-то идет не так, и хуже всего было то, что и они доверяли ей, и… Задыхаясь она прервала спираль воспоминаний. — Я просто… я не знаю как… Я больше не знаю, как это делать, я не могу… Она зарылась лицом в его мокрый мех, не в силах остановить судорожные рыдания, выплескивая все эти ужасные эмоции на маленького хорька. Все, что она прятала, заперла внутри себя, чтобы никто, даже ее друзья, не могли это увидеть. Они думали, что она сильная. У Гермионы всегда был ответ. Гермиона всегда была права, всегда рациональна, всегда держала себя в руках. Когда рыдания, наконец, стали стихать, а горло саднило, Гермиона прижалась к маленькому существу. Ее тело дрожало, когда она выдавила слова извинения. — Прости, прости, прости. Гермиона знала, что это выглядит глупо, очень глупо, но не могла остановиться. Это был инстинкт, необходимая потребность, настолько укоренившаяся в ее душе, что она подумала, что извинилась бы и перед ветром, если бы он осушил ее слезы. — Я наберу в ванну чистой воды, чтобы помыть тебя, — Гермиона ослабила свою хватку и вытерла глаза рукавом. У нее вырвался дрожащий смешок, когда она поняла, что джемпер промок. — У меня все наперекосяк. О боже, я не знаю, как ты меня не укусил. Она шмыгнула носом, снова вытирая лицо, прежде чем осторожно положить его в пустую ванну. А затем сняла через голову мокрую ткань и швырнула ее в сторону двери. Воздух был холодным и пощипывал ее кожу, что помогало подавить боль в груди. Она задрожала, но не стала надевать рубашку поверх лифчика. Хорек не пошевелился, когда она наклонилась над ванной, чтобы вставить пробку на место и включить душ. Он смотрел на нее как завороженный, и Гермиона слегка улыбнулась ему. Он действительно был очарователен. — Я думаю, ты не против, чтобы тебя держали… так что я просто… — она подхватила его под живот одной рукой, надеясь, что этого будет достаточно, дабы он не двигался, в то время как сама взяла насадку для душа и промыла мягкой струей воды его мех. Он не шевелился. Даже когда она намылила его мылом и почувствовала напряжение в маленьком теле, легкую, но стойкую дрожь мышц, он ничего не сделал, только смотрел на нее своими круглыми черными глазками. — Ты такой белый, — сказала она, когда он был завернут в полотенце и устроился у нее на коленях в гостиной. Она откинулась на большие пуховые подушки своего дивана, натянув одеяло на плечи, и взяла в руку его переднюю лапку, начав осторожно вытирать между пальчиками. — Такой красивый мягкий мех. Знаешь, я думаю, что ты горностай, а вовсе не хорек. Она накрутила его хвост на палец. — У тебя черный кончик хвоста. Я должна посмотреть, чтобы удостовериться, но уверена, что где-то читала об этом. — Она продолжала болтать, вытирая его шкурку. — Мех горностая традиционно носили члены королевской семьи. Я могу это понять, почему, ты очень тактильно приятен. Гермиона подняла его головку, вытирая шею. Он обмяк у нее на коленях, и она не смогла удержаться, чтобы не наклониться ближе и не поцеловать его в животик. Он поднял голову от прикосновения, посмотрел на нее, а потом потерся носом о ее щеку. Что-то всколыхнулось у нее в груди, и она поцеловала его в крошечный темный носик. — Ты идеальный, ты знаешь об этом? Ты бы обернулся вокруг моей шеи, словно маленький меховой воротник, если бы я попросила? Составил бы мне компанию на работе? — Гермиона почесала его ушки, наблюдая, как они сначала опускаются, а затем снова поднимаются. Его глаза закрылись, когда Гермиона провела пальцем вверх и вниз по его носику. Она перешла к его шейке, поглаживая мягкий мех, пока он сладко не выгнулся, вытянувшись длинной белой стрункой вдоль ее обнаженного живота. Он был таким понятливым, таким милым. — Мой маленький белый принц, — пробормотала она, перед тем, как провалиться в сон. Драко медленно просыпался, укутанный в кокон тепла, нежась на самой мягкой кровати. Сонливая нега овладела его телом, и он попытался глубже зарыться в мягкую поверхность, надеясь снова погрузиться в сон.

*****

Он попробовал натянуть эту восхитительно мягкую подушку поверх глаз и осознал три важные вещи: 1. Он все еще был хорьком. 2. Мягкой подушкой была женская грудь. 3. Обладательницей груди была Гермиона Грейнджер. На мгновение он затаил дыхание. Воспоминания о вечере обрушились на него: шок от того, что он увидел ее в окне, еще больший шок от выражения ее лица, как будто его присутствие и он, смотрящий в окно, как какой-то извращенец, сделали ее… счастливой. Ему пришлось напомнить себе, что она считала его хорьком. И, конечно же, Гермиона Грейнджер питала слабость к маленьким грязным существам, попавшим в беду. А потом она протянула руку, чтобы дотронуться до него. И что, черт возьми, он должен был сделать? Хоть он и был хорьком, но у него все еще были манеры. Воспоминания о ванной комнате промелькнули в его голове: о ее панике и рыданиях, о том, как он позволил ей плакать, уткнувшись в его мех. Он отогнал воспоминания о ее уязвимости, потому что волна стыда накрыла его — она бы никогда не захотела, чтобы он все это увидел. Но что еще он мог сделать? Трансформация в человека чертовски травмировала бы ее, не говоря уже о том, что стала бы отличным способом вернуться в Азкабан, когда она с криком побежала бы за мракоборцами. Он мог бы сыграть роль дикого зверька и убежать, но, боги, она, казалось, находила утешение в его присутствии… Затем она сняла свой гребаный свитер и искупала его и… Драко зажмурился, но не мог подавить воспоминания об ощущении ее рук по всему своему телу, когда она мыла его, вытирала, шептала самые милые, чертовски ласковые слова. Он хоть и был в теле хорька, но все-таки это был его разум. Все это было более чем волнительно. Драко лежал в ложбинке между ее грудей, Гермиона была теплой и пахла розами и, боже, он не мог отрицать, что это было лучшее, что он чувствовал за последние годы. Он позволил себе одну минуту слабости, с порочным восторгом представляя гнев, который мог обрушиться, если бы она когда-нибудь узнала, кому позволила спать на этих прекрасных грудях, прежде чем он заставил себя высвободиться из ее рук, откинув в сторону каштановые кудри, и скользнул на подушки. Драко остановился на подлокотнике дивана и бросил на нее последний взгляд, прежде чем направиться к открытому окну. Гермиона свернулась калачиком на больших подушках, полулежа на боку, ее колени были подтянуты к груди, как у ребенка, одеяло соскользнуло с ее плеч, открывая прекрасный вид на ее черный кружевной лифчик и кремовые груди, усыпанные веснушками. Ее волосы были повсюду: разметались по подушкам и ниспадали на шею, скрывая ее лицо в беспорядке кудрей. Отвернуться оказалось труднее, чем он ожидал, и его челюсти были сжаты, когда он выскользнул из ее окна. Драко спустился по пожарной лестнице и побежал по опустевшей улице с мерцающими в лужах огнями, не в силах избавиться от неприятного ощущения внутри. Потому что это было неправильно. Ей не следовало оставаться одной. В переулке, где находилась металлическая лестница, он подобрал кольцо и трансформировался в человеческий облик. Когда холод прикоснулся к его обнаженной коже, все, о чем он мог думать, было то, что ему не следовало оставлять ее окно открытым. У нее вообще были защитные чары в квартире? Не дрожала ли она от холода на диване? Он должен был, по крайней мере, натянуть одеяло на нее… Нет, напомнил он себе. У нее были друзья, которые могли позаботиться о ней. Друзья, которые, должно быть, ни черта не замечали. И все же, это было не его дело. Проклиная свою принципиальность, он надел кольцо, поворачивая его когтем вверх. Магия унесла его прочь, и он обнаружил себя стоящим перед окном своей спальни, на том же самом месте, откуда ранее исчез. Драко шагнул к серванту и залпом выпил двойную порцию виски, прежде чем сразу же рухнуть в постель. И пообещал себе, погружаясь в сон, что больше не будет пользоваться кольцом. Он продержался пять дней.