Дружба сильнее тайн

      В это же самое время, в другой комнате, Нэд, тщательно побрившись и почистив зубы, повязал шейный платок, надел парик, поправил перед зеркалом одежду, избегая смотреть себе в лицо, и в очередной раз проверил дорожную сумку. То и дело он отвлекался, хмурился, потом возвращался к сборам, но не проходило и минуты, как снова отвлекался. Покончив с приготовлениями, он сделал несколько шагов по комнате.       Успокоившись, он прекратил винить себя и подумал, что и не стоило ожидать ничего хорошего от этого чёрта в юбке — так он неожиданно раздражённо подумал про Джорджиану. Сейчас он бы не удивился, если бы поцелуй её был холодным и влажным, как море, зубы — острыми иглами, словно у невесть как попавшейся в сети уродливой глубоководной рыбы, и вместо ласкового прикосновения был бы резкий укус — тут он инстинктивно облизнул губы, завернув их внутрь — а во рту её вместо нежного тёплого язычка были бы холодные скользкие водоросли. Он бы даже не удивился, окажись она подменышем народца-под-холмами, после недавних-то впечатлений. Он пытался понять, что же на него тогда нашло, и остановился на том, что хотел попробовать свои силы в галантном ухаживании ещё раз, а мисс Джорджиана была настолько любезна и внимательна, что поселила в нём мысль, что он хотя бы не будет высмеян. И к тому же она была недурна собой. А ещё, пожалуй, интерес и любопытство сыграли свою роль.       О чём он сейчас жалел.       Глухое раздражение, появившееся ещё в гостиной после спора о его новой поэме и вскоре было пропавшее, теперь появилось снова, усиливаясь. И мысли о Каролине, оставшейся там, в родном краю, принесли одновременно и неловкость, как будто он пытался изменить ей, и в то же время облегчение. «Действительно, пора объясниться», — подумал он.       Усилием воли Нэд наконец заставил себя думать о предстоящем путешествии, и тут же в коридоре раздались быстрые шаги, в дверь постучали, и его позвал весёлый голос Джорджа.       Нэд открыл дверь и увидел улыбающегося друга — от свежумытого бледного лица так и веяло радостным нетерпением. — Как ты отдохнул? — спросил тот. — Пожалуй, неплохо, — ответил Нэд, — хоть я и мало спал, но чувствую себя вполне бодро. — Хорошо, — Джордж повернулся на каблуках и вышел в коридор, — завтрак скоро будет готов! Да, Джорджиана сказала, что вы с ней познакомились.       Нэд издал звук, который можно было трактовать и как согласное мычание и как фырканье, и последовал за другом в коридор. — У тебя милая сестра, — помедлив, ответил он. — Признаться, я представлял её по твоим рассказам немного другой.       Тут пришла очередь Джорджа неопределённо хмыкнуть. Они спустились вниз, и Джордж предложил немного прогуляться перед завтраком. Нэд тут же взволновался, думая о том, что он обязан не упустить этот шанс поговорить откровенно, а также гадая, не рассказала ли Джорджиана о произошедшем около валуна над океаном. Ему не хотелось новых недоразумений и размолвок с другом.       Друзья вышли за калитку, немного прошли по дороге и остановились на обочине, откуда открывался вид на небольшой залив и деревушку внизу, в нескольких милях отсюда. Хоть Джордж и старался держаться спокойно, Нэд чувствовал, что тот тоже волнуется.       Джордж несколько секунд смотрел вниз, в сторону океана, но потом коротко вздохнул и решительно поднял глаза на Нэда. — Я вчера собирался сказать тебе кое-что, да всё откладывал… Ты, полагаю, уже успел заметить, что кое-что в моих привычках изменилось.       Нэд, весь внимание, коротко кивнул, не сводя глаз с лица друга, чувствуя, как пересохло в горле. — Это так, но я вижу, что ты остался тем же человеком, которого я когда-то назвал своим другом, — немного поспешно сказал Нэд.       Джордж усмехнулся. — Пожалуй, в некоторой мере я всё тот же, но… не думаю, что меня теперь можно называть человеком. Я нежить.       Нэд вперил взгляд в лицо друга. Он хотел было что-то сказать, но издал лишь короткий звук и с шумом втянул в себя воздух.       Джордж поджал губы на пару секунд. Помолчав, заложил руки за спину, нахмурился: — Прости, что я не сказал сразу. Ты бы узнал рано или поздно, а вчера я не хотел портить вечер: было так весело, и мы так славно говорили обо всём… — он помолчал несколько секунд, — Наша дружба очень дорога мне. Но… я пойму, если ты теперь захочешь держаться от меня подальше, — и внимательно посмотрел на Нэда.       Нэду показалось, что сейчас он видит перед собой Джорджиану, спрашивающую его о дружбе: точно такое же выражение и тон голоса были сейчас у её брата. Он тряхнул головой, отгоняя наваждение.       В хмурой утренней серости миловидное лицо Джорджа слабо отличалось цветом от белого шейного платка. Солёный ветер рассеянно трепал неизменную шёлковую ленту в его волосах, к простой чёрной треуголке, как заметил Нэд, испытывая смешанные чувства, была приколота шиповая роза — бледная, с нежно-розовой серединой. — Безусловно, я не причиню тебе ни капли вреда, как не причинял раньше, так что тебе совершенно нечего опасаться, если ты скажешь, что больше не желаешь меня знать.       Нэд слушал очень внимательно, не отрывая взгляда от друга, и к тому моменту, как Джордж закончил, на лице Нэда застыло сосредоточенно-задумчивое выражение. — Ночью я думал о своих подозрениях — сначала я решил, что ты серьёзно болен, потом понял, что дело тут нечисто, и ты — ни много, ни мало — неупокоенный мертвец. Тут на лице Джорджа промелькнула слабая улыбка. — И я спрашивал себя: изменится ли что-то в моём отношении к тебе, если это страшное подозрение подтвердится, — медленно и взволнованно проговорил Нэд. — И понял, что не изменится ничего. Ведь главное не кто ты, а твои дела, правда? Ты — настоящий друг, в чём я убеждаюсь снова и снова. И что ж до того, что ты теперь… таков?.. Это я решил для себя ещё вчера.       Джордж медленно, словно ещё до конца не веря, улыбнулся, и его лицо преобразилось, глаза, раскрывшись чуть шире обычного, зажглись радостью. Нэд, широко улыбнувшись в ответ, похлопал друга по плечу. — И снова друзья!..       Джордж в ответ коротко приобнял его за плечо. Какое-то время они молча стояли рядом, смотря на океан. Тишину нарушил Джордж: — Я действительно избегал твоего общества некоторое время — вскоре после того, как… после обращения. Боялся, что вдруг… не смогу преодолеть себя и причиню тебе вред. Я бы не простил себе этого. К счастью, всё обошлось, и теперь сдерживаться уже не составляет труда.       Нэд всем телом порывисто повернулся к другу. — Так что же с тобой произошло? Можно ли вернуть твою душу назад? И… жажда чего? — Крови.       Нэд замер и глаза его расширились: — То есть аббат Кальме был прав?..       Джордж усмехнулся: — Как! В нашем восемнадцатом столетии существуют вампиры? В царствование д’Аламбера, Дидро — и ещё чёрт знает каких просвещённых французов — мы верим в вампиров?! — воскликнул он, и его глаза весело блеснули. — Даже такой просвещённый человек, как Вольтер, может ошибаться, — задумчиво проговорил Нэд. — Он может быть и прав в том, что нет вампиров, которые после смерти спят днём в могиле, а ночью поднимаются и пьют кровь. Это не вампиры, но вурдалаки. — Ты умирал?.. — отрывисто бросил Нэд, сжав пальцы в замок за спиной. — Нет, — добросовестно задумавшись, ответил Джордж, — я бы заметил. Я не мёртв. — И что же ты получил… взамен?.. Вечную жизнь?.. Ты всегда будешь выглядеть, как сейчас?.. — тут Нэд с некоторым сочувствием посмотрел на тонкую шею Джорджа и его гладкое лицо. — Я стал видеть… больше. Помнишь, я говорил об этом? — Джордж кивнул. — Хм… ещё ты теперь не ешь человеческую еду, а… всё остальное? Ну, чувства… семья в конце концов? — Чувства у меня как были, так и остались, как видишь. Земная любовь, — тут Нэду показалось, будто Джордж слегка засмущался, — тоже доступна, как и людям. Только вот семья — вряд ли: нечисть бесплодна, — тут он беззаботно пожал плечами. — Земная любовь… — протянул Нэд, — я слышал об одном заведении на Ямайке, тебе обязательно надо побывать там… — В прошлый раз ты жаловался, что у тебя в заведении стянули платок и пять гиней.       Нэд махнул рукой: — Не помню такого, но помню, что ты постоянно куда-то пропадаешь, когда мы заходим к девицам. — Ты же туда не со мной беседовать ходишь, — махнул рукой Джордж и тут же перевёл тему, — а возвращаясь к твоему вопросу — раны и увечья мне уже не так страшны, хоть всё так же болезненны. — Так вот почему ты так быстро выздоровел после битвы с тем французским приватиром… — задумчиво произнёс Нэд. — Кровь и лунный свет ускорили выздоровление, правда, теперь унять боль или забыться мне не поможет ни одно снадобье… Ну и после «смертельных» ран, я слышал, — пока только лишь слышал, — болит долго.       Нэд посмотрел на друга с сочувствием. — Смертельных? Люди верят, что святой водой, серебром или осиновым колом… — Пусть верят, — Джордж пожал плечами и улыбнулся одной стороной рта. — Подожди, — вдруг встрепенулся Нэд, — а что же теперь твоя душа? Что было про неё в договоре? — Договоре?.. — Ну ты же подписал договор с нечистым, — почти уверенно сказал Нэд.       Джордж пожал плечами: — Я ничего не подписывал, меня обратил капитан, а я пришёл к нему сам с просьбой обратить. Это первейшее и необходимое условие. Я пришёл ещё до того, как мы попали в тот шторм, сразились с французом и повстречали тех пиратов, но тогда не успели — налетел этот чёртов шквал, — на лицо Джорджа набежала хмурая тень, — который едва было всё не испортил.       Но вот он перевёл дух, остановил взгляд на горизонте, и его лицо приняло слегка отсутствующее выражение. — Да тот пират, что один в живых остался, — на кой дьявол выставлять солдат? Ты его видел? Из него как будто душу вынули, на кой ему теперь бежать-то?.. — матрос с ведром воды пожал плечами, отходя от двух морских пехотинцев, чешущих языки на палубе.       Он посторонился, пропуская третьего лейтенанта и, как полагалось, отсалютовал свободной рукой, двигая ей рваными неловкими движениями. В неверном свете фонаря офицеру на мгновение показалось, что на половине лица пытавшегося отвернуться матроса зубы выглядывают сквозь висящую лохмотьями кожу, но стоило посмотреть пристальней, а не вскользь, как наваждение исчезло. На палубе вовсю кипела работа: отмывали кровь, чинили такелаж и рангоут — надо было наверстать упущенное время. Лейтенант, оказавшись наконец перед капитанской каютой, провёл рукой по груди, убеждаясь, что все пуговицы застёгнуты, поправил звякнувшую саблю, поднял подбородок повыше и, выдохнув, постучал.

***

      Как обычно, быстро заколотившееся сердце третьего лейтенанта было слышно ещё за дверью. И, как обычно, стоило тому переступить порог, оно сорвалось на лихорадочную пляску.

***

      Большая каюта была погружена в полумрак: рассвет уже проступал взбухшей кровавой полосой на горизонте, но до первых лучей было ещё далеко. Покачивающийся на потолочной балке фонарь и два канделябра, прикрепленных к большому столу, давали бледный свет, но по углам царили тени. Здесь всё ещё оставались следы разгрома, учинённого пиратами: некоторые книги были выброшены из шкафов, чьи створки лениво колыхались в такт покачиваниям корабля, ящики стола вытащены и перевёрнуты, а их содержимое раскидано по полу.       Невысокий писарь с совершенно круглыми большими глазами, чересчур навыкате, всегда заматывавший шейный платок до самых ушей, от которого лейтенант за всё время службы так и не слышал ни единого слова, и слуга капитана, малый с отталкивающе некрасивым, умным лицом, споро наводили порядок.       Сам капитан стоял около стола, на границе тени и света, вглядываясь в какой-то документ, и его силуэт чернел на фоне бледнеющего неба в частом оконном переплёте. Лейтенант негромко кашлянул, и капитан поднял голову: в полумраке зажглись два багровых огонька. — А, вот и вы, Стюарт, — он кивнул писарю и слуге, и те вышли, бесшумно затворив дверь.       Капитан молча и внимательно посмотрел на вошедшего, словно видел впервые.       Третий лейтенант нёс службу достойно и не приносил неприятностей: ни загулов на берегу (пару раз вернулся навеселе, но кто безгрешен? Он вернулся на своих двоих и почти не шатался), ни ссор с другими офицерами. Хороший моряк и офицер, умеющий ладить с командой, не теряющий присутствия духа в сражениях, штормах и штилевых буднях.       Переодетая девушка, как выяснилось пару часов назад.       Сердце лейтенанта продолжало колотиться, как бешеное, хоть она и пыталась держаться как можно спокойнее, то и дело расправляя нахмуренный лоб. Она уже успела умыться, но, видимо, сделала это впопыхах: на щеке едва виднелось серое смазанное пятно, как будто от пороха. — Прошу прощения, сэр, — начала она, снимая треуголку.       Ей было до жути неловко спрашивать и просить о чём-то, будто бы она была совершенно не вправе это делать. Хотелось спрятать глаза от стыда и досады — она всё ещё не могла забыть сцену своего разоблачения пиратами, — но заставила себя смотреть капитану в лицо. — То, о чём мы говорили до шторма… — она остановила взгляд на тонком неглубоком шраме, похожим на быстрый росчерк пера, что пересекал его слегка впалую щёку. — Да, я сделаю, что обещал, потому и позвал вас, — просто ответил он, — рассвет уже совсем скоро, и я полагаю, вы бы не хотели откладывать ещё дальше? — Никак нет, сэр! — тут же выпалила девушка и с готовностью выпрямилась.       Она выдохнула и прямо посмотрела в лицо капитану, стройному джентльмену средних лет на вид, с резкими, но приятными чертами. Его глаза сейчас цветом походили на серые волны за бортом, в которых изредка дробился и плясал, вспыхивая искрами, тёмно-багровый свет. — Как вас зовут? — Острые небольшие клыки были лишь слегка видны, когда он говорил. «Скоро и я буду выглядеть так же по ночам», — подумала она. — Это всё так же Стюарт, сэр. — Я имею в виду ваше имя. Вы же не Джордж?.. — Никак нет! Я Джорджиана. Джорджиана Шарлотта, сэр.

***

      Её сердце теперь билось в ином ритме: глубоко ухало сильными замедляющимися ударами. Кашлянув, она на мгновение приложила руку к груди. Тонкие пальцы нервно подрагивали, и она, снова сделав невозмутимое лицо, завела руки за спину.

***

      Капитан, встав из-за стола, поманил Джорджиану рукой, и она ступила на границу света и тьмы. Когда он сделал шаг к ней, она вдруг еле заметно напряглась и задержала дыхание. — Вы боитесь меня? — прямо спросил он. — Никак нет, сэр, — она на мгновение замешкалась. Вздохнув, отвела глаза: — Жизнь научила меня, что… Я ни в коем случае не предполагаю, что вы бы могли поступить даже отдалённо так, сэр… — Как то отребье, что собиралось издеваться над вами? — Нет, я ни в коем случае не думаю, что…       Капитан, внимательно слушавший её, дёрнул уголком рта. — Я не обижу вас.       Джорджиана медленно подняла глаза и едва заметно выдохнула. — Итак, — капитан перешёл к делу, — я уже всё рассказал вам ранее. Действительно ли вы всё ещё хотите того, что просите? — Да. Я согласна стать нежитью, потому что хочу этого, а не ради другой цели, — медленно произнесла Джорджиана, сцепив пальцы в замок перед собой.       Она прекратила говорить тем низковатым голосом, каким старалась говорить обычно, дабы более соответствовать образу юноши, и сейчас её голос зазвучал мягче.       Капитан кивнул, поманив её ближе, и Джорджиана, положив треуголку на самый краешек стола, рядом с его треуголкой, подошла ближе к нему. Её руки перестали дрожать, а сердце наконец выровняло темп. Слегка порозовев, она закрыла глаза и начала развязывать высоко повязанный шейный платок. Когда оставалось только снять его, помедлила. На шее девушки теперь выделялась светлая полоса — платок защищал её от налёта порохового дыма.       Тёплая кожа, пульсируя от ударов сердца, всё ещё хранила почти неуловимый запах душистого мыла. — В шею будет не слишком больно?.. — вдруг спросила она. — Не должно, — негромко раздался голос капитана прямо над её ухом, — но может быть чувствительно, а вы и так уже вчера перенесли достаточно… Давайте лучше руку.       Джорджиана засучила рукав и доверчиво протянула руку. На запястье виднелась ссадина от верёвки и уже потемневшие синяки. Капитан поднёс её к губам. Джорджиана зажмурилась, едва почувствовав холодные прикосновение, и её сердце снова отчаянно заколотилось. Она ощутила холод и сразу прошедшую слабую боль: капитан слегка, совсем неглубоко прокусил пульсирующую жилку — нескольких капель крови будет достаточно.

***

      Крови, надо сказать, неплохой на вкус, но ставить новые синяки ему не хотелось: вены в этой тонкой руке пролегали глубоковато, а острые косточки прощупывались сквозь тонкую кожу даже при лёгком прикосновении.

***

      Капитан расстегнул манжету своей рубашки, засучил рукав и коротким движением прокусил запястье: — Ваша очередь, — поднёс руку к лицу девушки, чтобы той не приходилось наклоняться. Джорджиана с бьющимся в нетерпении сердцем слизнула несколько красных капель, и ей показалось, будто от языка по телу медленно разливается расплавленный металл. — Снова давайте руку, — капитан приложил запястье к её руке, и их кровь смешалась. — По вашему свободному выбору и желанию, по моему свободному согласию и воле, — сказал он. — По вашему свободному согласию и воле, по моему свободному выбору и желанию, — отозвалась Джорджиана.       Капитан кивком указал на кресло перед его столом, и она сделала несколько шагов, как вдруг почувствовала внезапное головокружение и слабость в ногах — должно быть, сильная усталость и нервное напряжение были тому виной. Она резко пошатнулась, едва не упав, и вынуждена была ухватиться за край стола, но капитан быстро оказался рядом, ловко подхватил её и помог опуститься в кресло. — Это ничего, — сказал он, медленно отпуская её, и его голос прозвучал чуть мягче обычного, — постарайтесь пока расслабиться и немного отдохнуть. Закройте глаза и откиньте голову.       Джорджиана посмотрела на массивный стол, представила, как ударяется виском о его край и неуклюже падает замертво, и ей вдруг сделалось очень тоскливо, но она из последних сил прогнала от себя эти мысли, наконец выдохнула и расслабилась. — Так точно, сэр… спасибо, сэр… — Джорджиана, наощупь завязав шейный платок, устало закрыла глаза, и это показалось ей блаженством, как и то, что наконец за долгое время удалось сесть. Но она решила держаться и не подавать вида, что устала: скоро её вахта, а она не собиралась меняться с другим лейтенантом и просить себе поблажек! И тут же вспомнила: вопрос её дальнейшего пребывания на «Артемиде» ещё не решён, что обрушило её дух и заставило тихо вздохнуть. Она было приоткрыла глаза, но капитан был сосредоточен на документе перед ним, и она не решилась пока отвлекать его.       А отдых был именно тем, в чём она сейчас нуждалась: усталость и волнения последних суток давали о себе знать. Тупая ноющая боль в ногах и спине, досаждавшая ещё с вечера, вдруг стала ощутимее, едва самые сильные переживания ушли, и Джорджиана пыталась не застонать или хотя бы не зашипеть. Она было усилием воли выпрямила шею, но вскоре всё же откинула голову назад и наконец позволила себе пока ни о чём не думать.       Сначала она не чувствовала ничего особенного. Но через короткое время боль приутихла, и в теле появилась странная лёгкость и одновременно некоторая слабость, а кончики пальцев начало едва ощутимо покалывать. — В полночь вы почувствуете преображение полностью, — негромко сказал капитан, не поднимая глаз от бумаг.       Плавно танцевали огоньки свечей в застывшем и промозглом безмолвном предрассветном сумраке, и Джорджиана, выровняв наконец дыхание, принялась неспешно рассматривать каюту сквозь полуопущенные веки. Ей всегда нравилось здесь: одну стену от края до края занимали большие окна, на остальных стенах висели большие карты, книги в шкафах притягивали взгляд едва различимыми издалека названиями, каждый раз это было всё так же занятно рассматривать. Не считая этого утра, здесь всегда царил порядок — все бумаги и нужные книги на столе разложены ровными стопками, бронзовый письменный прибор начищен, а капитанская треуголка с золотыми галунами, как обычно, лежит на краю.       В своих самых отчаянных мечтах она представляла, что когда-нибудь она сама по праву займёт такую же каюту… Да хоть бы и гораздо меньшую, где едва можно повернуться, лишь бы этот день наступил, и тут же усмехалась этим мыслям, говоря себе не очаровываться раньше времени понапрасну.       Между тем ссадины, тёмные тени под глазами, уже было потемневший синяк на скуле медленно исчезали с её бледного лица, разбитый уголок рта снова выглядел здоровым.       Капитан, занеся было перо над бумагой, задумался, снова внимательно окинув Джорджиану взглядом. Худое сложение, лицо с острыми тонкими чертами могли бы принадлежать как и девушке, так и очень молодому юноше, и он порой думал, что Стюарт наверняка прибавляет себе возраста. Кто бы мог вообразить, что этот молчаливый и серьёзный, порой, по мнению капитана, серьёзный даже до потешности (не всегда была нужна эта серьёзность) молодой офицер — на самом деле девушка? Он подумал, что было бы интересно увидеть её в женском платье и с другой причёской — она была, пожалуй, даже красива.       Если бы не случай, едва было не поменявший его планы — он ждал полуночи, чтобы вернуть «Артемиду» обратно, за изматывающе бестолковым разговором с тем недалёким пиратским главарём, как неожиданно появился помощник этого главаря, приволокший его третьего лейтенанта, бледного как полотно, с ссадиной на лице, в совершенно разорванной рубашке, с наливающимися фиолетовым большими синяками на рёбрах под явно не мужской грудью, и упорно не смотрящего ему в глаза, — если бы не этот случай, капитан бы так ни о чём и не догадывался. Тогда он уже был готов вмешаться, чтобы предотвратить наихудший путь, но пиратский главарь напомнил своему помощнику, что делёж добычи — всей — подождёт до утра и велел пока оставить девушку в покое.       У капитана не было обыкновения обращать слишком много внимания на внешность окружающих, если это не были его офицеры, чей мундир вдруг выглядел слишком небрежно для Корабля Его Величества, или же дамы, но дам он обычно не ожидал встретить на борту так неожиданно, тем более переодетых. Шторма, сражения, пираты были рутиной, в этот же раз навалилось всё сразу и как-то не вовремя, ещё и это внезапное открытие, с которым надо что-то делать. «Пожалуй, не хватало только пробоины в борту и пожара для полной картины», — подумал капитан и слегка нахмурился.       Тем временем в груди Джорджианы появилась тяжесть, сперва едва ощутимая, она медленно нарастала, и вскоре девушка поняла, что не может сделать ни единого вдоха: лёгкие как будто заполнила холодная и очень тяжёлая вода. Она вздрогнула, резко выпрямилась и прижала руки к горлу, но лишь для того, чтобы почувствовать, как сердце бьётся всё тише и реже. После слабого, едва ощутимого удара, в её груди под тёмно-синим мундиром всё окончательно затихло. — Я умираю?.. — её голос показался ей далёким и странным, как шелест сухих листьев. — Нет, — капитан сделал успокаивающий жест рукой, в которой держал перо, — это всего лишь ваш последний вздох.       Глаза Джорджианы слегка расширились. Пожалуй, ей было немного страшно. — Выдыхайте, не бойтесь.       Джорджиана медленно и осторожно выдохнула. Холодная вода как будто медленно отступала. Тут же она вздохнула снова, и снова, и всё теми же слегка расширенными глазами посмотрела на капитана. — Можно уже не дышать, разве что в обществе не стоит пугать людей.       Было странно не чувствовать ни необходимости вдохнуть, ни биения сердца в груди. Это ощущалось как лёгкость и тишина. Боль в ногах, в рёбрах, сонливость и усталость постепенно слабели. Джорджиана прислушивалась к новым ощущениям. Пожалуй, это было даже приятно, как снять обувь после долгого дня. Слабость сменялась лёгким онемением, и Джорджиана подумала, что это, должно быть, она сама медленно холодеет.       И тут она ощутила резкий и сильный удар изнутри, такой, что даже потемнело в глазах. Она вздрогнула. Сердце странно шевелилось, ровно, сильно и медленно. — Замедляйте его так сильно, как только можете, когда будете ранены, — сказал капитан, не поднимая глаз от документа, — иначе быстро истечёте кровью и будете лежать как мёртвая до следующей полуночи. — Простите, сэр, а… как его замедлить? — Попробуйте усилием воли… Да, вот так.       Джорджиана, закусив губу и прикрыв глаза, осторожно приложила кончики пальцев к груди, ощущая, как шевеление затихает.       Вместе с тем, ей казалось, что вокруг становится всё теплее — или это живое тепло покидало её?.. Ей овладела сонливость, в глазах и верхней десне зарождалась резь. Снова облокотившись на спинку кресла, она провела рукой по глазам. Онемение усиливалось. Слова капитана о том, что скоро всё пройдёт, раздались словно издалека.       Пытаясь не уронить голову на грудь, Джорджиана скользнула взглядом по каюте. Она смотрела, как капитан поднимал с пола письма: и распечатанные, и всё ещё в конвертах. Он отправлял их в стопки на столе или в металлический поднос, чтобы потом сжечь, некоторые пробегал глазами. Одно, не торопясь, прочитал дважды, и на его тонких губах появилась лёгкая улыбка. Оно заняло своё место в подносе, и перед тем, как его начало пожирать пламя, Джорджиана, борясь с собой, но всё же на мгновение скосив глаза, увидела, что короткое, в несколько стремительных строчек, письмо было без подписи. Она сразу же отвела взгляд, стараясь не поддаваться любопытству. Это письмо закрыли собой другие, с другими почерками, с другим рисунком строчек, но Джорджиана успела уловить едва слышный аромат, скорее даже его призрак: свежий и сладкий, как у белых цветов, растущих под иным, тёплым и ясным небом, названия которых она не помнила. Пламя становилось всё более ярким, и Джорджиана закрыла глаза, слушая, как шуршит перо по бумаге и огонь, пожирающий письма. Она не знала, сколько прошло времени, когда до неё донёсся запах горячего сургуча: капитан запечатывал конверт, приложив к нему перстень. Судя по тому, что за окном почти не стало светлее, прошло не более нескольких минут.       Посмотрев на свои руки, Джорджиана увидела, что с запястий исчезли синяки и ссадины. Она задумалась, как лучше спросить, будет ли её будущее связано с «Артемидой», и ей тут же стало заранее грустно, словно она уже смотрела, как корабль уходит без неё. Она вздохнула, и капитан, снова задержав руку с пером в воздухе, поднял на неё глаза. Золотые позументы на его мундире тускло блеснули. — Прошу прощения, сэр, моя дальнейшая судьба… — она замолчала, пытаясь подобрать слова. — Вы бы хотели остаться на «Артемиде», — после некоторого молчания полувопросительно-полуутвердительно сказал капитан, вздохнув и внимательно посмотрев на неё. — Да, сэр! Если это только возможно!.. — она немного подалась вперёд, но тут же взяла себя в руки и снова выпрямилась в кресле.       Множество мыслей пронеслось в её разуме за одно мгновение. Она подумала, что капитан, наверное, сейчас назовёт её безумной или дурой, прочтёт мораль или спросит, кто её опекун, напишет ему письмо, а ей велит отправиться домой при первой же возможности.       Но капитан, прищурившись, неторопливо повернулся в сторону, молча взял с края стола «Регуляции и инструкции», пролистал несколько страниц и задумался.       Иметь на борту офицера, который на самом деле женщина? Но это хороший офицер. Велеть сойти на берег в ближайшем порту, чтобы первым же конвоем отправиться в Англию? Но на борту отчаянно не хватало людей... и нелюдей тоже. Предубеждения? «Но кто неоднократно сам говорил и, главное, убеждался, что главное в команде — не кто они, а как исполняют свой долг?» — тихо и немного насмешливо спросил внутренний голос, — «Кто притащил на борт оборотня и теперь доволен его службой?». «Я, кто же ещё», — мысленно ответил капитан. Запрет брать живых женщин на борт без разрешения адмиралтейства (можно было только брать с собой жену или гостью, но не в команду)? В Регуляциях ничего не сказано про немёртвых.       Джорджиана, ожидая его ответа, чувствовала, как руки снова нервно задрожали. — При всём уважении, сэр… Я смею полагать, что если вы довольны мной, сэр, и зная, что вы более цените в команде то, как они выполняют свой долг, нежели то, какие они… — внезапно для себя заговорила она, чувствуя, будто наблюдает за собой со стороны.       Услышав это, капитан едва улыбнулся одной стороной рта. Джорджиана продолжала, стараясь говорить спокойнее: — … простите за дерзость, сэр, — то могу ли я надеяться… — тут она запнулась. — Остаться исполнять свой долг дальше?.. — он приподнял бровь. — Так точно, — Джорджиана стиснула пальцы в замок, — Сэр, если вы сомневаетесь, то спросите меня что угодно, и вы увидите, что я знаю всё, что полагается лейтенанту!..       Капитан задержал взгляд на её лице: светлые глаза взволнованно распахнуты, на побледневшей худой щеке — смазанное пятно. Аккуратно застёгнутый мундир слегка великоват. Джорджиана старалась хранить на лице невозмутимое выражение, но её пальцы взволнованно подрагивали. Он молча положил перо на стол, встал и несколько раз быстро прошёлся взад и вперёд. — Во-первых, я не найду хорошую замену в короткое время. Оставаться же без одного лейтенанта… так уже было, и никому это не понравилось, — капитан вздохнул.       Он замолк и прислушался к тому, что творилось на палубе. Раздалось несколько команд голосом второго лейтенанта, старший офицер что-то сипло негромко крикнул. Через несколько мгновений он крикнул отрывистей, на палубу что-то рухнуло, и раздался взрыв нечленораздельной брани. Энергично развернувшись, капитан прошёлся ещё раз. Джорджиана тоже поднялась на ноги. — Во-вторых. «Регуляции и инструкции» не запрещают явным образом вам быть офицером, — тут он коротко усмехнулся, — видимо, составителям и в голову не могло такого прийти. Вы внимательно читали их, кстати? Не обычные, а наши?       Джорджиана замялась: она пролистала эти «Регуляции», а потом обращалась к ним пару раз по необходимости. — Да, но не от корки до корки, как те, обычные. — Ознакомьтесь с ними получше, как выдастся свободное время после вахты. — Есть, сэр, — в голосе Джорджианы затеплилась надежда. — Третье и, пожалуй, главное… Вы правы, лейтенант Стюарт, насчёт моего отношения к команде. И я не собираюсь делать исключения.       Глаза девушки слегка расширились, но она продолжала внимательно смотреть на капитана, ожидая явного решения. — Кто-нибудь ещё знает, что вы не Джордж, а Джорджиана? — Никак нет, сэр! — она быстро облизнула пересохшие губы. — Я полагаю, у вас не будет проблем с тем, чтобы все остальные здесь продолжали считать вас Джорджем и чтобы всё оставалось как прежде?.. — он едва слышно вздохнул. — Никаких проблем, сэр!       Капитан, помолчав, коротко кивнул.       Джорджиана слегка приоткрыла рот, потом улыбнулась, её глаза распахнулись совсем широко, и она было порывисто подалась вперёд, но тут же остановилась и выпалила, сжав руки и не отрывая глаз от командира: — Сэр, спасибо!       Ей явно стоило усилий не подпрыгнуть от радости, и это было так непохоже на всегда сдержанного лейтенанта Стюарта! Она постаралась снова принять невозмутимый вид, но при этом распрямилась, будто с плеч свалилась гора: — Вы не пожалеете ни на минуту, сэр!       Лицо капитана, всё это время смотревшего на Джорджиану, приобрело задумчивое выражение, и он, дёрнув уголком рта, отвернулся было, словно стараясь не смотреть больше на неё, но не прошло и полминуты, как он повернулся обратно и снова задержал на ней взгляд.       Молчание затянулось, и он нарушил его первым. — Вы приложили столько усилий, чтобы попасть сюда и остаться, когда столько мужчин дезертируют или ждут-не дождутся, когда же покинут палубу. Почему женщины — вы и другие, о которых мы время от времени читаем в газетах — «Такая-то, переодевшись, присоединилась к команде такого-то корабля, храбро сражалась с ними бок о бок, и внесла свою долю в славную победу над французским кораблём» — совершают подобный выбор, неужели жизнь моряка им кажется так хороша? Или жизнь на берегу настолько ужасна, что вынуждает рисковать всем, лишь бы избежать её? — И жизнь в море по-своему хороша, и жизнь на суше была… не из лучших. Мне было страшно, что она так и пройдёт, словно меня заживо похоронили, — Джорджиана вздохнула, — У меня давно не осталось никаких иллюзий о морской службе, и здесь я чувствую себя на своём месте, сэр. Ходить по морю мне по душе. Я бы хоть вечность провела так, сэр. Разве что… иногда устаю выдавать себя за другого человека, за мужчину. Если бы только это было возможно, я бы мечтала ходить под своими настоящими флагами… сэр.       При этой фразе серые глаза капитана, который слушал до этого с сосредоточенным выражением, весело блеснули. — Но если это единственный способ остаться… то быть тому. Я бы не смогла без моря, сэр. Капитан хмыкнул. — А если бы я сказал «нет», приказал сойти на берег и отправиться домой?       Джорджиана на мгновение замялась, отвела глаза в сторону и издала неопределённое междометие. — Вы бы не послушались и нашли способ снова выйти в море, да? — капитан говорил утвердительно. В его взгляде на мгновение мелькнуло любопытство. — Не хочу уходить с него, сэр, — Джорджиана кивнула с немного неловким видом. — Вас ждёт кто-нибудь, родители? — Нет, сэр. Матушка умерла в моём детстве, а отец — когда мне исполнилось пятнадцать… он тоже был капитаном военного корабля, «Стремительный»… — тут голос Джорджианы дрогнул и она, сердито наморщив свой красивый нос, резко отвернулась. — Я слышал про этот корабль, видел пару раз, но не был знаком ни с одним его командиром. Когда вам было пятнадцать… — Простите, сэр, я убавляла себе возраст. Мне не двадцать один, а уже двадцать три… — Джорджиана повернула голову обратно. Её глаза подозрительно блестели, но она приняла как можно более спокойный вид. — Целых двадцать три! — усмехнулся капитан и добавил: — хороший возраст, чтобы остаться в нём.       Джорджиана помолчала, закусила губу, потом тихо добавила: — Я не смогла сидеть сложа руки, пока остальные сражаются и погибают за Англию. Я… я хотела тоже. Может, потому, что я была воспитана в любви к моей отчизне… И думала, что моя жизнь имела бы куда больше смысла, если бы я могла быть здесь, а не сидеть на берегу, — она вздёрнула острый подбородок и внимательно посмотрела на капитана, ожидая, что он засмеётся над ней.       Её светлые глаза приняли было колючее выражение, но она тут же отвела взгляд в сторону, чувствуя себя почему-то вдруг неловко и глупо.       Но капитан не засмеялся. Посмотрев на неё несколько мгновений, он задумался, бросил взгляд в окно. — А если бы вы сильно покалечились — в битве или от несчастного случая? — Тогда я бы лишила себя жизни, — просто и спокойно, но серьёзно произнесла Джорджиана, — я бы предпочла совершить такой грех, нежели жить калекой. Это я давно решила. — Каждый волен распоряжаться своей жизнью, как посчитает нужным… Капитан помолчал и снова посмотрел в окно. — Вы ладите с командой, это хорошо. Видите сами, большинство из них — погибшие моряки, чья жизнь прервалась в море раньше срока, и они должны отслужить это время здесь, на «Артемиде» и ей подобных кораблях. На обычном флоте нас называют «ночными»…       Джорджиана встрепенулась: — Сэр, простите, но может, вы встречали когда-нибудь среди ночных моего отца?.. — она слегка подалась вперёд.       Капитан с сочувствием посмотрел в её взволнованное лицо несколько секунд а потом медленно покачал головой, закрыв глаза: — Мне очень жаль, мисс Стюарт, но я не слышал ни об одном капитане с вашей фамилией среди ночных. Видимо, его время уже пришло.       Лицо Джорджианы на мгновение погрустнело, но она быстро взяла себя в руки. — Кто-то пришёл сюда добровольно, как вы или я, штурман, боцман. И пожалуй я рад, что вы… сами решили стать ночной. С живыми ещё и больше забот. — Не было бы это хорошо, если бы на флот приходили только те, кто добровольно хочет служить и находит в море своё призвание?..       Капитан сосредоточенно нахмурился: — Да, безусловно, я предпочёл бы обойтись без вербовочных команд и тех офицеров, кто, будь их воля, и шагу бы не сделал по палубе. Это принесло бы куда больше пользы и сделало флот только лучше… Многие перемены необходимы, и, к счастью, адмиралтейство это понимает, но конечно же, всё займёт время…       Он махнул рукой, чтобы не углубиться в тему, на которую мог сказать немало, и, посмотрев на небо, вынул из кармана часы с причудливыми когтистыми стрелками: — И в мире есть вещи и помимо службы… — капитан коротко и легко улыбнулся, — но возвращаясь к ней: скоро ваша вахта.       Он взял из ящика стола фляжку из серебра и чёрного стекла: — Перед полуночью сделайте один глоток. Первое время вас будет мучить сильная жажда, как я уже говорил раньше. Надо устоять и не пытаться утолить её, иначе она станет только сильнее, и вы погибнете, не завершив превращение полностью. Так случилось с вашим предшественником, — и это было для него весьма мучительно.       Капитан на мгновение нахмурился, а потом продолжил: — Думаю, вы справитесь. Если продержитесь месяц, то потом уже нечего бояться…       Джорджиана сосредоточенно кинвнула: — Так точно, сэр. — Со временем кровь кажется всё более приятной на вкус. Что же касается более эфемерных материй — того, что называют душой, — капитан улыбнулся, — или, если угодно, жизненными силами — об этом позже, это сложнее.       В каюте уже стало совсем светло, и Джорджиана заметила, что на обычно бледных щеках капитана сейчас был лёгкий румянец. Он тем временем продолжал: — Пока же того, что здесь, должно хватить, а потом рано или поздно встретим кого-нибудь, очередного вражеского приватира или пирата, — он небрежно пожал плечами, — в конце концов, месяца три мы будем ходить вдоль побережья и часто заходить в порты, перед тем, как уйти в следующую миссию, — на его лице при этих словах появилось воодушевлённо-нетерпеливое выражение. — Спасибо, сэр. Я справлюсь, сэр, — Джорджиана взяла свою треуголку, сделав шаг вперёд.       Капитан кивнул и протянул ей тяжёлую и неожиданно холодную фляжку, задержав взгляд на пятне от пороха на её щеке. Их пальцы соприкоснулись, и Джорджиана на мгновение замерла: его прикосновение сейчас впервые было для неё тёплым.       …Выйдя на палубу и с усердием потирая щёку, Джорджиана невольно зажмурилась: так светло было кругом. Резь в верхней десне усиливалась. Вот-вот первые лучи должны были залить небо. Матрос, которого она встретила утром, снова отсалютовал и одобрительно, как ей показалось, кивнул, задержав взгляд на ней чуть дольше обычного. Теперь она явно видела обгорелую дочерна кисть руки, голые кости и зубы из-под обрывков кожи на его щеке, на глазах исчезающие под первым солнечным лучом. Перекинувшись парой слов с уставшим Нэдом — у него была перевязана рука и он мечтал спуститься к себе в каюту, чтобы наконец отдохнуть, Джорджиана заступила на вахту — били склянки. — Так сколько тебе теперь надо крови? И можно ли вернуть всё обратно?.. — спросил Нэд, видя, что друг как-то очень глубоко задумался, и желая возобновить разговор. — Нет, обратно не выйдет, да я и не хочу.       Нэд широко раскрытыми глазами смотрел на друга, ловя каждое его слово. — Я пока никого так и не укусил: брезгую облизывать шеи местного люда. У нас в ходу обычно ланцет, кинжал… кортик. И ёмкость — бокал, чаша, кружка. Это всё равно как есть, используя приборы. — И сколько крови нужно? Никто не страдает особо? — Нэд затеребил пальцами пуговицу.       Джордж коротко кивнул в ответ. — Кровь… пару глотков в день будет довольно, чтобы чувствовать себя хорошо. Доктора зараз выпускают больше. Люди порой и не замечают. Правда, чтобы утолить чувство голода, надо бы побольше, но я почти уже привык игнорировать его... Ну и есть ещё вещи, которые я пока не освоил… — Эту фразу Джордж произнёс тише. — Почему же ты захотел… стать таким? — Нэд посмотрел очень внимательно. — Ты ведь видел все те странные и таинственные места, где оказывалась «Артемида», возможно, угадал в некоторых её офицерах и матросах их обитателей? Побывав там, узнав как следует, я вдруг понял, что чувствую себя в том мире… своим. Дома.       Нэд поёжился, а Джордж пожал плечами: — Ну и я уже говорил, я бы ходил по морю хоть вечность, я не хочу расставаться с ним. Мне по душе скитаться по морям и по всем тем странным местам.       Нэд задумчиво кивнул. — После обращения наступает период, когда жажда крови становится почти невыносимой. Чтобы насытиться, надо выпить очень много человеческой крови… И если ты в это время напьёшься досыта, то… быстро закончишь спятившим ночным чудовищем, которого ждёт скорая мучительная смерть. — Но теперь это позади?.. — Нэд снова поёжился и взволнованно посмотрел на друга. — Позади, — кивнул Джордж, — я дал себе слово держаться изо всех сил. И я… не хотел бы выпивать кого-то до смерти… Да и трудно найти много человеческой крови посреди океана — не будешь же пить из своей же команды, — улыбнулся он, — да ещё и из мертвецов. Меня очень выручала китовья кровь. Она сытнее, но человеческая на вкус… лучше, — на мгновение в его улыбке промелькнуло что-то неприятное, но тут же исчезло. — Зная тебя, готов биться о заклад, ты бы выдержал и посреди Лондона. — Я рад, что ты такого высокого мнения обо мне, но мне кажется, оно порой всё-таки чересчур высокое, — Джордж снова улыбнулся. — Брось, это чистая правда, — возразил Нэд, — так что же, мне надо бы теперь приглашать тебя в таверны, чтобы ты мог войти внутрь? — он немного повеселел и оживился. Его было кольнула мысль, что он пригласил Джорджа в дом своей семьи в Лондоне, ещё не зная, кто он теперь, но он подумал, что доверяет другу и его слову. — Да, пожалуй, — Джордж тоже приободрился, — без приглашения или права войти мне теперь трудновато. Я могу порекомендовать неплохую таверну по пути в Плимут, что предлагает весьма... хороший выбор напитков. Кстати о тавернах! Мы тут всё болтаем, а письмо Каролине всё не написано, и Том уже наверняка накрыл завтрак! Сказать честно, перед обращением я всё хотел съесть того чудесного цыплёнка, что готовит наш корабельный повар, но сначала налетел шторм, француз, пираты, а потом я не хотел больше терять время — даже ради вкусной еды — я боялся, что что-то ещё встанет на моём пути…       Друзья поспешили обратно в дом. Остановившись перед калиткой, Джордж повернулся к Нэду и посмотрел ему в глаза, его пальцы крепко сжали крашеное дерево: — Прости, что я скрывал от тебя. Я ненавижу лгать, — он зажмурился, потом вздохнул и медленно открыл глаза, — но у меня есть… были на то причины.       На его лице проступила вина, и он слегка нахмурился, поджав губы. — Я понимаю, и не осудил бы тебя, — ответил Нэд, и Джордж, как-то странно улыбнувшись, словно с его плеч свалился ещё более тяжкий груз, тихо сказал: — Спасибо.