black eyes, bad guys

Шиничиро платит за выбитую дверь администратору в клубе, скидывает сообщение Такеоми и выходит на улицу к Вакасе и Санзу. Спрашивать у Харучиё напрямую про срыв Такемичи показалось нетактичным, поэтому он молча сверлит его взглядом, отчего парню становится совсем хреново. Он подавлен, постоянно хмурится и уверенно ступает из-под навеса на тротуар, подставляя лицо холодным каплям. Сано переглядывается с Вакасой, хрипло произносит: — Ты промокнешь. Лучше вернись, жди рядом. Такеоми скоро будет. — Кого это ебёт? — смеётся Санзу. — Лучше поймаю такси, чем поеду с ним. О, неплохой шанс узнать – что произошло? — У вас же наладились отношения, разве нет? — Всё пошло по пизде, когда он припёрся в Тосву! Майки ни с кем не советовался, кроме тебя, принимая Драконов! — Он распустил банду. Мои ребята позаботятся о каждом, всё было продумано заранее, — Шиничиро сам не понимает, почему начинает оправдываться, — И да, будь уверен – он заручился не только моей поддержкой. — Ха, знаешь… Лучше бы Таке-чан так о своих родных заботился! — Харучиё, завали! — рявкнул Вакаса, но его проигнорировали обе стороны. — Мы бы долго вместе не продержались – это было ясно с самого начала. Но фишка, блять, даже не в этом! Чёрт, как сложно! — Что ты несёшь? — Сано прикрыл веки, силясь понять: что из этого – бред угара, а что, блять, истина? — Поверь мне, только под кайфом Майки мог играть в дружбу с твоим замом! Шиничиро в полной растерянности уставился на него. Несколько мгновений он стоял, не шевелясь, а затем резко приблизился и схватил Санзу за ворот куртки: — Что значит под кайфом?! — Добрый Шини-тян, — ухмыльнулся юноша, и парня передёрнуло, — Тебе как, химическую комбинацию предоставить? Или на практике объяснить? — Откуда у него дурь? — до Сано постепенно доходило – гнев Такемичи и его скрытность. Опасения Дракена. Но он боялся услышать прямой ответ, — Харучиё! Скажи мне, сейчас же! — Я дал ему таблеточку, — тянет слова он, — Я даю их Майки всякий раз, когда ему нужны антидепрессанты. Круто? Доволен? Дождь хлещет по красным щекам Санзу, и Шиничиро кажется, это его собственная злость вместе с болью стекают с небес. — Т-ты… зачем? — Мне никогда не помогали лекарства! Даже вальдоксан! Я просто не выношу видеть Майки в том состоянии, которое вы либо избегаете, либо просто не замечаете… хотя ты, блять, считаешь, что знаешь о его расстройстве побольше меня! Никогда не приходило в голову попытаться понять… что стало первопричиной для этого говна? — Санзу, довольно! — Вака, не лезь, — шипит Шиничиро, бросая мимолётный взгляд, — Харучиё… что ты знаешь? — Всему виной ваша грёбаная банда, — еле слышно хрипит Санзу, — Вы с Такеоми… блять, отцепись! — он отталкивает парня ударом в грудь, едва не сбивая с ног, но рядом оказывается Вакаса. — Ты перегибаешь, Санзу! Уебывай уже! Я брошу смс Такеоми, что ты провалился, как соломинка в дерьмо и мы не знаем, где ты, — глаза парня гневно поблескивают. — Нет, пусть он мне всё расскажет! Что ты имеешь ввиду, мать твою? Чего добиваешься, обвиняя нас? — Я бы говорил это на пустом месте? Нет, милый, я не Такеоми! Я хочу открыть тебе глаза! — Расскажи мне всё! — Шиничиро накидывается на него с прытью, словно кобра, выследившая добычу, — Однако я очень сомневаюсь, что это оправдает твои действия. Ты не имеешь права пихать наркотики в моего брата! — Поэтому я и не буду тебе ничего объяснять. Твои друзья знают. Знают и скрывают, — хрипит Харучиё, сверля взглядом Вакасу. — Разве не так? Неприятно быть предателем, да?! — Я молчал об этом, потому что этого хотел Манджиро. Предатель здесь – ты! — Давай! Спусти на меня всех собак! — Ты сам уходишь от ответственности за свои поступки, припоминая случай, который совершенно не касается приёма наркотиков… — Не касается? Да это, блять, всё про наркотики! Это касается Майки! Это затронуло всех нас, — Харучиё выбирается из очередной хватки, на этот раз менее крепкой, — Правды всегда мало, ведь каждая ложь убивает её. Полуправды нет! Разве вы не поняли, что я пытаюсь донести?.. — Санзу, тормози! — Молчи, Вакаса, — Шиничиро сбрасывает его руки со своих плеч, — Продолжай! — Мне похуй. Просто пусть ваш Ханагаки не мозолит мне глаза. Он лезет туда, куда не следует. Будь я достаточно трезв, вы бы нашли только мокрое место, когда вторглись на тот балкон, — невиданная ярость на лице Шиничиро почему-то смешит его. — Так печёшься о нём… А Майки? Продолжаешь ли ты пытаться понять Майки? — Лучше заткнись! — Ты! — рыкнул Шиничиро Вакасе, прежде чем вновь уставиться на Санзу, — Ну? Тебя никто не перебивает. Я не отпущу тебя, пока ты мне всё не расскажешь! — Отпустишь! Ещё как. Просто отчитывать меня или Майки – поздно. Если бы с твоим братом было всё хорошо, со мной… этого дерьма не случилось бы! — Говори толком! — почти рычит Шиничиро. — Ты и твой брат… привыкли давать друг другу только самое лучшее. Так сильно не хотите создавать плохого впечатления, не хотите проблем… Это самовлюбленно с вашей стороны, ты так не думаешь? Всё катится в пизду, потому что вы слишком заботитесь об эго друг друга! — Я никогда не был уверен на сто процентов в своих методах заботиться и воспитывать. Моя ответственность заканчивалась там, где начиналась его свобода. Я всего лишь хочу узнать причину, по которой ты решил давать ему наркоту!  — Болезнь. Психическое расстройство. До сих пор не понял?! — срывается Санзу на крик, — Знаешь, полезно разочаровываться в правильности собственных действий. Твой отъезд тогда… сколько всего было разрушено, — бормочет он и замирает, — Потребуй у Вакасы правду, он ведь твой друг. У меня нет сил вспоминать это, разжевывать это дерьмо тысячу раз и раскладывать по ебаным полочкам! Сними розовые очки и посмотри, блять, на ближнего, — он зло зыркнул на совершенно опустошенного Имауши, — Думаю, этот секрет и ему отравляет жизнь. С меня довольно! Шиничиро теряет дар речи. Он провожает пустым взглядом Харучиё, который вялой походкой приближается к бордюру и садится в первый попавшийся автомобиль. Так ведут себя дети, которые не сумели доказать что-то взрослым. Отъезд. Именно тогда произошёл пиздец, пошатнувший психику Майки? Банда, Вакаса, Такеоми, он сам… Главная ошибка встревает в горло гвоздём – его тогда просто не было. Но это не вся вина. Он не пытался копать глубже. Возможно, именно поэтому, доверие подорвалось уже тогда. Плечи Сано опущены, а на сердце повисает огромный валун. Он не замечает, что струйки дождя затекли даже под рубашку. Внутренний холод, болезнь, собственное омертвелое состояние не даёт ему воспринимать происходящее на физическом уровне. Вакаса резко берёт его ледяное запястье, тянет под навес и еле слышно произносит: — Я написал Такеоми, что Санзу уехал… Давай зайдём внутрь? — Вакаса, ты должен мне всё рассказать, — он не просит, а констатирует факт. Но глаза его при этом умоляют. Однако Имауши не может позволить себе вывалить на несчастного друга, самого близкого человека, весь ужас прожитого. Не имеет права. — Это может сделать только один человек, — сухо шепчет он, —Майки. — Да блять! — Шиничиро вырывается из хватки, но пока безуспешно, — Чёрт подери, почему?! — Потому что он взял с нас слово! Вот только Санзу об этом, кажется, забыл. Шиничиро будто влепили затрещину. Он грубо вырывает руку, кажется, запястье скручивает, но благодаря пониженной восприимчивости он игнорирует это. Шлёпая по лужам, он шагает куда-то вдоль улицы. — Подожди! Вакаса пытается нагнать его, но парень только ускоряет шаг. — Да стой же ты! Послушание покоряет внезапно – Вакасу буквально впечатывает в друга. Разгневанного, мокрого и злого. — Зачем? Если собираешься молчать, то мне незачем оставаться здесь! Как давно меня не должны касаться проблемы моего брата?! — А ты о своих проблемах говоришь ему? Или только при мне демонстрируешь свои пиздострадания по Такемичи? Сано растеряно ловит губами воздух. — Ты что, ёбнулся?! — Это ты про себя сейчас? Шиничиро хватает парня за ворот: — Ты меня достал! Меня не ебёт, что ты там себе напридумывал… но раньше я правда верил, что могу тебе доверять. Меня выносит с того, что я, сука, мог так ошибаться! Вакаса щурится, сводя челюсти до скрежета. — Именно потому, что ты доверял мне… мне доверился Майки. Нам просто хотелось позаботиться о тебе! — Ахуеть, как хороша забота! — Мы пытались уберечь тебя от глупого чувства вины, потому что ты ничего не смог бы тогда сделать! Шиничиро отшатывается. До него доходит моментально – он сам поступает со своими близкими точно так же. В его преступлении – соучастники Такемичи и дед. И эта ебала продолжается до сих пор, потому что он даже сдохнуть нормально не может. Какое право Сано имеет винить кого-то, когда сам ведёт себя так же? Всё иллюзия; забота, обогащенная ложью, тоже. Шиничиро отпускает Вакасу и делает пару шагов назад. — Оставь меня, — требует он вполголоса, — Я хочу побыть один. Его силуэт слишком быстро растворяется в полутьме, исчезая под покровом из дождя и мокрого снега. Вакаса принимает решение идти за ним, если невозможно рядом.

***

Спальню Ханагаки заливает приглушённый свет. Поправляя бинт на ладони, Такемичи заходит в комнату следом за Майки и внимательно наблюдает, как он опускается на край постели. На губах парня – улыбка, а глаза смотрят жадно. Даже поездка на байке в ужасную погоду не остудила его пыл – от этого на сердце становится очень тепло. — Я должен кое-что сказать тебе, прежде чем забуду, как говорить, — шепчет он, лениво стягивая с торса влажную футболку. Выпущенные из прически пряди, потемневшие от дождя, спадают на лоб. Оголённая шея так и манит – Такемичи прилагает все усилия, чтобы удержать взгляд на уровне глаз. — Я тебя слушаю. — Для начала, — Сано бегло облизывает губы, — Иди ко мне. Ханагаки охотно выполняет просьбу. Понимает, что слабость в коленях усиливается, и это заметно не только ему. — Ты первый, кто защищает меня так же безрассудно… как это делал мой брат, — шепчет Майки, — Вы бросаетесь наобум и не думаете о последствиях. — Я думал, но только совсем немного, — смущённо бормочет Такемичи и прячется за воротом водолазки, от которой решил избавиться. — Я не нуждаюсь в том, чтобы меня защищали. Я могу постоять за себя. Он замолкает, когда перед его взором появляется торс Такемичи. Теперь голос звучит тише: — По крайней мере, я думал, что могу только беситься из-за этого. Я не люблю, когда кто-то из близких идёт на риск ради меня. Ты же знаешь… — Злишься, потому что считаешь меня слабым? — Такемичи грустно улыбается. Губы Манджиро распахивается в недоумении, но вскоре их трогает улыбка. Кончиками пальцев он поддевает цепочку на ремне и плавно притягивает Такемичи к себе. Вздох срывается с покусанных губ Ханагаки, смущение накатывает удушающей волной. От взгляда обсидиановых глаз по коже бегут мурашки. — Когда я злюсь, то говорю много дерьма, отталкиваю от себя всё хорошее. Знаешь… мне было приятно, — чуть слышно признаётся он, — И даже более чем. Спасибо. — Манджиро? — поражённый откровенностью, Такемичи со свистом выдыхает. Потом кладёт дрожащую ладонь на лоб, будто пытается проверить температуру. Но дальше острить не получается. — На самом деле, мне нравится, что ты у меня такой сильный, — Майки утыкается лицом в прохладную кожу, целует парня в солнечное сплетение. Чтобы удержать равновесие, Такемичи хватается за крепкие плечи. — Я восхищаюсь тобой. Каждый раз, когда ты выкидываешь что-нибудь новенькое… я думаю, что влюбляюсь в тебя сильнее. Это делает меня уязвимым. Это похлеще, чем моё расстройство. Руки Такемичи скользят по лопаткам и шее, замирают только на волосах. Он пробегает кончиками пальцев по аккуратно собранным невидимыми шпильками платиновым локонам. И чувствует горячий выдох в грудь. — Можешь испортить мне причёску? — просит Майки. — Хочу увидеть, как это произойдёт само по себе… Сано отстраняется, задирает подбородок и внимательно смотрит в зардевшееся лицо. Сердце пропускает удар. — Так сильно хочешь, чтобы тебя оттрахал парень с женской причёской? — ухмыляется Майки. — Нет… чтобы ты. Такой, какой есть, — сглатывает Такемичи, прежде чем его увлекают в поцелуй. Как по щелчку, внутри воспалённого мозга всплывают слова Санзу: если бы тебя хватало, то в наркотиках не было б нужды. Зрение начинает плыть от подступающих слёз, несмотря на финишную близость к Майки. Недостаточно искренности. Недостаточно правды, от которой он трусливо бежит. Всё это время, скрывая от Майки болезнь его родного брата, свои страхи и переживания, он поступал ничуть не лучше Санзу. Отсюда его срыв. Отсюда родом дикая, неотёсанная злость при малейшей мысли о потере Майки. Всё неправильно, потому что нечестно. Ложь исходит от него, а Манджиро старается называть вещи своими именами и быть открытым. Как долго это будет продолжаться? Чем он лучше Харучиё, если скрывает самое важное и врёт? Физическое влечение и наркотики правда похожи. Они избавляют от "ненужной" правды, рушат страх утраты. Сердце сжимается и Такемичи понимает, что имеет полное право называться полнейшим ублюдком, если они сейчас продолжат. — Я проебавший мудак, — выдыхает он в горячие губы. Сано конкретно притормаживает. Серьёзно хмурится, пока его руки своевольно сползают по узким бёдрам к ягодицам. Плывущий взгляд фокусируется, когда он усаживает Такемичи к себе на колени. — Ври кому-нибудь другому, — шепчет на ухо. — Манджиро, — парень всхлипывает, вжимаясь лбом в губы; глубоко дышит, пытаясь угомонить бешеное сердцебиение, — Я захотел отпиздить твоего друга, потому что мой страх потерять тебя… больше ёбаной Земли. И я ни капли не жалею, что напал на него! Совсем! — Поэтому ты мудак? —Ханагаки чувствует кожей, как Майки улыбается. — Санзу прав… Если ты принимаешь наркотики, то я… я просто не тот, кто тебе нужен. Меня недостаточно. Майки одним рывком опрокидывает Такемичи на кровать: остаётся лишь вздохнуть, как в последний раз. По взгляду понятно, что Сано навис с совершенно серьёзными намерениями. От этого закипает кровь в венах. — Во-первых, я понятия не имел, что это – наркотики. Я просил антидепрессанты. Говорил же. — Я помню, но… но он… — Я не испытывал никакого желания постоянно принимать таблетки. Думаю, до твоего появления, я не понимал, что такое зависимость, — пальцы Манджиро проникают в волосы Такемичи, тянут до лёгкой боли, — Во-вторых, Санзу не догадывается о том, что мне нужно, — тёплые губы собирают солёные капли с щеки, — А ты… Ты знаешь. Ведь мои желания по большей части ограничиваются тобой. Когда мы наедине, это только усиливается. Чувствуешь? — Манджиро трётся бёдрами о его пах. Ханагаки начинает трясти. — Чёрт, — он хватается за крепкие плечи и царапает их. От этого порыва Сано замирает с улыбкой на губах. Руки Такемичи скользят к шее, едва ли не душат в объятиях. Манджиро тяжело дышит, костяшками пальцев оглаживая худые бока. Хочется застыть так навечно. Слышать, как Такемичи плачет, больно, но ещё больнее не видеть его настоящего. Сано слишком скучал. — Прости, я чёртов ублюдок, — всхлипывает Ханагаки, — Я конченный, блять! — Заткнись, эй! — Я уже ничего не понимаю, Манджиро! Меня пугает моё бессилие. Каждый раз, когда я хочу бороться с ним, то оказываюсь в непроходимом тупике… — Ты просишь меня делиться проблемами, — еле слышно шепчет Майки, — А сам? Ты когда-нибудь рассчитывал на мою помощь? — Майки, — он заглушает плач в его шее, — Лучшая помощь – это ты рядом. Ты в порядке. Разве ты до сих пор не понял? — Я рядом и мне хорошо с тобой, но ты плачешь. Обвиняешь себя и боишься меня терять, но ведёшься на провокации человека, который в душе не ебёт о наших отношениях. Тебя правда волнуют вбросы тех, кто не знает нас? — Нет, Манджиро, н-нет… — Такемичи рычит, просачиваясь ногтями в бледную кожу, но от этой боли можно только мурчать, — Я просто облажался. Снова. Майки приподнимается, чтобы заглянуть ему в глаза: там плещется настоящее отчаяние. — Такемитчи… Ты не должен принижать себя, если кто-то решил высрать бред. Не должен винить себя за свои чувства, понимаешь? Если тебя что-то тревожит, ты можешь мне сказать прямо сейчас. Я обещаю выслушать тебя. Я не хочу, чтобы ты страдал, понимаешь? Такемичи жмурится от колющих глаза слёз. Его дорожащие пальцы ложатся на щёки Майки, бережно оглаживают их, скользят к вискам. — Я поступал, как самый настоящий эгоист и трус, — с дрожью в голосе шепчет он, — Но больше я так не могу. Мне не страшно сказать тебе правду, потому что… уже не важно, как ты будешь относиться ко мне. Сердце у Майки бьётся в горле. — Возможно, прямо сейчас ты захочешь уйти, послать меня к чёрту, решишь никогда не верить и будешь прав… Но для меня ты всё равно останешься самым лучшим человеком из всех, кого я когда-либо знал, — дыхание перехватывает. Такемичи всхлипывает и застывает всем телом. Ему страшно смотреть Майки в глаза, но он делает над собой усилие. Лицо Сано всё ещё не исказилось злостью, презрением или отвращением. Он смотрит серьёзно, обеспокоено, почти нежно. Скоро – всего этого не будет. Скоро весь мир рухнет. Но пока он такой, здесь и сейчас, его так сильно хочется поцеловать. Хоть бы в последний раз… Нет. Просто нельзя. Такемичи до боли кусает губу и едва слышно шепчет: — Я больше не могу тебе врать. Я и Шиничиро… мы… он… То ли звонок в дверь, то ли ледяное пламя в чёрных омутах заставляет Такемичи вздрогнуть. Майки тут же встаёт с парня и бросает через плечо: — Лежи – мы не закончили. — Манджиро! Ханагаки не видит в ответ никакой реакции, кроме напряженной фигуры, исчезающей за дверью спальни. Блять. Кого ещё могло принести в такое время? — Надо же. Помяни чёрта, — Сано опирается о косяк в прихожей и таранит взглядом своего старшего брата. Сюрприз так сюрприз. Шиничиро осматривает Майки и устало фыркает: — Не думаю, что вам было до меня. — Не прибедняйся. Прикинь, тебе удалось прервать признание Такемичи. И ты там – ключевое лицо, — Майки смотрит так люто, что кровь в жилах стынет, — Что между вами было? Будет? Есть? — Манджиро, ты… — Такемичи всё-таки плюёт на приказ, но умственных способностей, чтобы хоть как-то спасти ситуацию, у него недостаточно. От одного вида старшего Сано можно вешаться. Двойную ненависть, бармен, за счёт заведения. — Шиничиро… что ты здесь делаешь? — Пришёл узнать правду. — Ты точно по адресу, — ядовито прыскает Майки, стрельнув глазами в Такемичи, — Ты о чём вообще? — Вакаса и Такеоми, Харучиё… все они знали, но молчали, потому что пообещали тебе. Что произошло, когда меня… не было? Лицо Майки просто каменная маска. Его спокойствию можно только позавидовать. — Я буду молчать, пока не узнаю: что мне пытался сказать Такемичи? Парень бросает отчаянный взгляд на Шиничиро, но тот остаётся подозрительно умиротворенным. Он умещается на обувную полку и бормочет: — Это моя проблема – позор мне, что до этого дошло. Поэтому я не сержусь, что ты попросту больше не выдержал, Такемичи. — Шиничиро… п-прости. — Ты извиняешься перед ним за то, что врал мне? — Не вини Такемичи, Манджиро. Ответственность за его ложь полностью несу я. Поэтому признаюсь сам, — Сано с трудом поднимается на ноги и медленно подходит к брату. Ханагаки задерживает дыхание – он, будто бы, сам слышит это впервые.  — Я умираю, Манджиро. А Такемичи не даёт мне лечь в могилу.