Erdgeschoss

— На вершине ми-и-и-и-раа! — звучно голоснул Макс, широко подняв руки над головой. Его долговязая фигура собой закрыла, кажется, чуть ли не полнеба — ещё немного, и он кончиками пальцев коснулся бы рыхлых смурных облаков. — Не вопи — жильцы услышат, — покачал головой Ире, слегка улыбаясь. Макс в ответ лишь плечами пожал. — Ну так и хуй бы с ними, пусть слышат. Убежим. Миф у нас вон, оказывается, умеет здоровецки улепетывать. Как тебе тут, братец? — Охуенно, — небрежно буркнул Мирон, впервые, кажется, занятый не тем, чтобы производить на новых друзей хоть какое впечатление, а попыткой до мельчайших деталей запомнить то, что видит вокруг. Они торчали на крыше двенадцатиэтажной типовой коробки, откуда вовсе не открывалось голливудских видов — все тот же серый от осени спальный район, мало-помалу загорающийся квадратами окон и рыжими пятнами фонарей, с темноватой проплешиной сквера чуть ближе к центру. Наглый ветер откровенно борзел и забирался под куртку, но парень, казалось, не замечал этих дерзостей — его до холодка в животе заворожило чувство воистину птичьей свободы, которое щедро дарило это место. Один лишь неудачный шаг — и десять докторов не соберут там, внизу, но пока сидишь на длиннющем, мокрой кошкой пахнущем и чуть набухшем от влаги диване («тут когда-то хотели делать зону отдыха, тип, как в Нью-Йорке, но нарики облюбовали, крышу закрыли») и молча смотришь бесконечно вдаль, потягивая зубы от сладости сводящее вино — ты король этих мест, словно Симба, занявший, наконец, судьбой обещанную Скалу Прайда. Компания была все та же — добавился разве что сутулый и рябой как маасдам переросток Гарик, который, впрочем, ни на Мирона, ни на кого другого внимания особого не обращал, больше болтая с Максом, что-то ему то ли пытаясь растолковать, то ли уточнить…кому не плевать? Павло, по-хозяйски вбившись в угол дивана, потягивал из маленькой бутылочки, закидываясь после каждого глотка пахучими сухарями из широченной пачки. Хмурая Надя поначалу жалась к увлеченному болтовней Максу, но, нужной реакции не получив и слегка от выпитого окосев, сама себе под нос начала жаловаться, что «руки мёрзнут». Ире, Поля и Мирон передавали друг другу трубкой мира бутылку вина («стаканчики, Мифон, ты не забывай в следующий раз про стаканчики»), ржали чуть ли не с пальца, угощались сухарями Павло («немножко», блять, это не полпачки, дебичи»). Мирон путано бухтел про миры Средиземья, которые запоем открывал для себя этим летом. Поля на каждую его фразу качала головой — ей больше нравилась Нарния — отчего взогретая вином кровь натурально начинала кипеть, и торопливая речь набирала все более крутые обороты. Ире ни того, ни другого не читал, потому слушал молча, а больше залипал на стремительно темнеющее небо, где там-сям уже начинали просвечивать рваные дырочки ранних звёзд. Первой отвалилась замёрзшая до синего лба Надя. Наспех попрощавшись и кислой миной дав понять всем и каждому, насколько вечер ей пришелся не по вкусу, девушка отправилась домой. Проводить ее вызвался Гарик, который с Максом пришел-таки к какому-то одним им понятному соглашению и больше праздно штаны на крыше просиживать не собирался. — Сто раз же сказала — одевайся теплее, — буркнула Поля, когда подруга пропала с радаров, спустившись по крутой лестнице куда-то на площадку одиннадцатого этажа. Тем не менее, несмотря на браваду, вскоре и она захлюпала носом. Уже порядком осоловевший Мирон хотел было по джентельменской пьяни предложить ей свою куртку, но жертв подобных не понадобилось — Павло, допив свою бутылочку, широким жестом зашвырнул ее вниз, на площадку, и предложил «сваливать, пока ебу не дали от холода». — Да чего вы неженки-то такие? — в голосе Макса сквозило неподдельное удивление, — Глотни винца, согреешься. Не знаешь как температуру поддержать? Павло тотчас насупил брови. — Такой умный, смотрю — чисто попугайчик. Иди яблочко поклюй, бро. Никому тут не в кайф морозиться, кроме тебя, не видишь разве? Макс беспечно потянулся — словно «морозиться» было единственным, в чем парень по-настоящему преуспел на своем жизненном пути. — Ну и валите тогда, хер бы с вами. Кто-то же остаётся? Миф? Ире? Поля? Мирон не знал толком, что на это ответить. С одной стороны, дубить потихоньку начинало и его; ни куртка, ни винные вливания уже не помогали. С другой стороны, он не чувствовал себя достаточно трезвым, чтобы сию секунду идти домой, и проветриться как следует было для него самым верным решением. С третьей стороны (а есть она, эта третья сторона?), идти куда-либо с Павло совершенно не хотелось, а вот поболтаться…пока он размышлял и прикидывал, на крыше никого, кроме него и Макса не осталось. — Сигаретку? — миролюбиво предложил Макс, видя, что младшего товарища меленько потрясывает. Мирон отказываться не стал — в голове своей он быстренько угомонил возмущенный мамин голос, оправдавшись необходимостью хоть немного прогреть хлипкое тело. Вонючий дым наждаком прошёлся по горлу, Мирон чуть не до слез закашлялся, от души глотнул из бутылки, чтобы хоть немного прогнать дрянной вкус, впервые пожалев, что не стырил вместе с вином ещё и бутылочку воды. — Первый раз? — Н-нет, кх-кха… — Ну я и вижу, — хмыкнул Макс, но дальше мысль свою развивать не стал. Он, завалившись на диван и кое-как подобрав бесконечные ноги, беззаботно дымил. Мирон со вздохом откинулся на спинку так же, как Макс, в слабой надежде, что его хоть немного попустит — и надежда эти постепенно начинала оправдываться. Мир вокруг него вновь становился необычайно, нереалистично хорош — на крыше окончательно потемнело, и в густом синеватом мареве видны были лишь их неясные силуэты да гранатовые точки зажженных сигарет. Под ногами уже на полную мощь горел вечерний город — дороги с бегущими линиями автомобилей, магазины с безвкусными кричащими вывесками… — Блять, — глубокомысленно выдохнул Мирон спустя минут десять молчаливого созерцания диковин увиденного подмира. — Согласен, братец. Мирон подозрительно поглядел в сторону темного пятна, которое вроде бы все ещё было его приятелем, и как-то почти кожей понял, что Макс сейчас не ерничает. Ничего другого тут и сказать нельзя было. Потихоньку сама собой завязалась беседа — из тех, где из собеседников алкоголь как из бубна выбивает «ты меня уважаешь» — какого бы возраста, пола и национальности они ни были. Макс без причины разгунделся про то, какой Мирон «охуенный, ты бля сам хоть понимаешь какой ты охуенный!», после чего так же спонтанно и уже куда менее миролюбиво переключился на обсуждение «шён» Нади и «блядского Гарика, крошащего батон не в ту сторону» — выяснилось, что он был недоволен тем, как охотно они вместе отправились на променад. Мирон, который в ответ на нежданные комплименты, кажется, впервые в жизни признался, что пишет в стол стихи, и вполуха слушавший о том, что касалось максовых товарищей, хотел то танцевать, то заглянуть за края крыши, но все его попытки встать заканчивались одинаково плачевно и бездарно. Казалось, будто ему в задницу вживили магнит, намертво сцепивший его с диваном и создавший свою особую гравитацию. От мысли этой он рассмеялся, почувствовал как морщится от смеха нос — что рассмешило ещё сильнее. У самого выхода на лестницу загорелась зеленью табличка Ausgang — белый человечек, явно без магнита в заднице стремглав бежал куда-то, ведомый жирной стрелкой. На лице Макса и мироновых руках клеймами проступили зелёные неоновые полосы. — Мы же ещё не спали с ней, ты вот знаешь? — посетовал Макс, обстоятельно до того обругавшись. — Не знал, — расхалябанно помотал головой Мирон. — Пиздец, — выдохнул с дымом очередной сигареты парень, — Я так долго не ждал бы, но тут…надо ждать, короче. А ты с девчонками уже дела имел? Ну, типа секс? — Имел, – торопливо отозвался Мирон, – Семь раз или восемь. С разными. Не помню точно. Для подтверждения своих неровных слов он со всей дури вылупился на Макса, но даже спьяну долго вральствовать не смог — отвел взгляд, признал поражение. Макс негромко хохотнул, после чего слегка прикусил большой палец, будто задумавшись. — Жеребчик какой. А целовался хоть? — Ну… Не особо… — Бля. Не дело. Такое надо исправлять, бро. Мути вон с Полей — с ней хотя бы потискаешься. — Буду мутить, — уныло отозвался Мирон, начавший было ловить мерзейшие вертолеты — кажется, если бы сама Наоми Кэмпбелл предложила ему отдаться прямо тут, на вонючем диване, он бы и то порадоваться толком не смог. Макс, однако, его вялый голос считал как-то явно по-своему. — Да ты не ссы, братан. Сосаться вообще просто, — начал он болтать с пьяной убежденностью в вескости своих доводов, — Губы к губам. Ну, короче, как с помидором. Пробовал с помидором? — Чего? Не, не пробовал. Ну…один разок. — Ну вот как тот разок. Хотя, блин…– он вдруг умолк. Мирон не без усилий повернул к нему голову, углядев в молчании насмешку — тот как-то странно смотрел на него, прикидывая что-то в уме. В светлых глазах мелькали изумруды дробных бликов. — У тебя рожа как у кактуса, — весело произнес Макс, отчего Мирон понял, что неон плавает и по его носатому лицу, — Хочешь…могу показать, короче. Как целуются. — На помидоре? — На тебе, еблан. Такая учеба. Не считовая — чисто чтоб ты перед девочкой не опозорился потом. Мирон ощутил, как кто-то внутри него, остопиздевший тревогами до краев, истошно завопил — но этому трусу не пробиться было через винно-сигаретную стену, и все, что он мог — лишь нервно подглядывать в замочную скважину, пока другой, смелый Мирон принимает собственные решения. Он молча кивнул — побоялся, что внутренний трус все же подаст голос, если открыть рот. Макс по-свойски притянул его к себе поближе, ладонью пробежался по капюшону, неловко прикоснулся к губам — Мирон и хотел бы что-то запомнить, почерпнуть на будущее, но ничего, кроме горячего дыхания на похолодевшей коже, и узла, тотчас завязавшегося в животе, толком не ощутил. Хотелось ещё — но Макс уже отодвинулся, потирая шершавый — теперь Мирон это знал — подбородок. — У тебя губы совсем как у девчонки, — задумчиво протянул он ни с того ни с сего. Вид у него был слегка смущённый, как будто даже чем-то недовольный. Мирон почувствовал, что начинает пунцоветь. — Неправда! Хуйню несешь. — Правда. Но девочкам обычно такое нравится, на этот счёт не парься. Вино осталось ещё? Вина больше не было — Мирон, суть да дело, вылакал остатки ещё на болтовне о Наде и Гарике. А без вина перестала клеиться и беседа. На диване стало откровенно тесновато и как-то сыро. – Где бы ты сейчас хотел быть? Ну, типа, в идеале? – вдруг неожиданно спросил Макс. Мирон по привычке хотел было сказать «В Питере», по той же привычке себя осек – и тотчас понял, что ловит редкий момент, когда ему хорошо прямо здесь, на неуютном этом диване, в колючем неловком молчании. – Хотел бы быть дома, наверное, – сказал он, ощущая смутное раздражение к одному только звуку собственного голоса. Так и решено было топать по домам — тем паче, что городские часы давно уже пробили за полночь.