Сосед рода человеческого

Когда Сара ушла с поста городской дозорной, ему стало совсем худо. Ей тогда было лет восемнадцать; не так, чтобы много, чтобы становиться главой комиссии. Стремительный взлёт от стражницы из клана Кудзё до генерала — прямо в духе тэнгу, которые пикируют со скал, чтобы набрать высоту. Но до этого Итто долго наблюдал, как из угловатого, нескладного птенца она вырастает в сильную, гордую птицу. Лепестки сакуры переставали путаться в пуху и соскальзывали с гладких маховых перьев. Напряжение, сковывавшее её фигуру, сходило на нет и превращалось в степенность. Она гордо расправляла плечи, уже способные вынести тяжесть крыльев. Он скрывал от других взгляды и всегда смотрел на неё тайком, будто крал её образ, будто совершал очередную проказу. Ввязывался в неприятности, которые становились всё хуже, чтобы провести с ней наедине какое-то время. По ночам взбирался на сакуру около фейерверков Наганохары, ломая — оскверняя — священные ветви, чтобы только провожать глазами едва заметную во тьме фигуру, раскинувшую крылья высоко над городом. Однажды он с упоением поймал кроткую улыбку, адресованную даже не ему. Всё это было так глупо, но что Аратаки Итто мог поделать? Ему шёл пятнадцатый год, затем — шестнадцатый. Дурацкая, обворожительная, раздражающая, бесконечно красивая тэнгу вызывала внутри него что-то, что никак не хотело мириться с мятежным нравом о́ни. Он отказывался признаться даже себе, что нежно щебетавшее в груди пламя всегда тянулось к ней — тонко и тихо, едва слышно среди гама, что он сотворял, будучи самим собой. Мог ли Итто тогда не молчать? Мог ли воспрепятствовать её взлёту? Должен ли? Нет. Потому что иначе он бы никогда не увидел, как — всего раз — заблестели и увлажнились её золотые глаза, обращённые на сёгуна во время церемонии.