J1437K~

      Юнги лежал на кровати и не мог подняться. В груди что-то сжималось, душило, трогало, но он не мог понять, что именно должно было произойти, чтобы так волноваться заранее. Прошла неделя с того момента, меньше даже, но почему-то никто ему не звонил, не отвечал, хотя он пытался огромное количество раз достучаться до Чони и остальных участников. Хлоя удивлялась и Намджуну, который тоже игнорил ее. Волк в груди ничего не мог понять, почему хозяин не может сделать так, чтобы Чонгук был рядом, кусался, дрался, бушевал, но парень, заткнув наушниками уши, молча глядел на телефон и не мог произнести и слова. В дверь резко застучали с такой силой, что грозились выбить дверь и Юни вздрогнул от оглушающего звука через звучащую громко музыку. Поднялся, открыл дверь и удивился с того, что напротив стоял Эл.       — Разрешишь войти? — как-то скомкано, неловко и Мин, фыркнув, пожал плечами, пропуская придурка в квартиру. Поправив футболку, что свисала с плеча и открывала ключицы, парень закрыл дверь.       — Ты не написал, — указал Юн, плюхаясь на стул на кухне и следя за тем, как Саммерсон опустился на соседний. — Чай? Кофе?       — Нет, спасибо, — перебил Эл и, заломив пальцы, устремил свой взгляд на кроху, что сидел с безэмоциональным лицом, боком к нему, поставив одну ногу на стул и, прижав колено, задумчиво крутил в руках электронку. — Мы можем поговорить?       — Ты уже начал, — отстранено, холодно, не смотря в глаза будто и нет этого человека рядом и больше не будет.       — Как дела? — типичный вопрос, Юнги закурил, ведя плечом и кидая типичный ответ.       — Нормально.       Повисла пауза словно игру поставили на значок «стоп» и отошли в другую комнату. Мин все также курил, чтобы успокоиться, а Элиот все больше волновался, наблюдая за такими спокойными действиями своей любви. Сейчас он взорвется? Что это с ним? Будет кричать?       — Прости меня, пожалуйста, — прошептал Саммерсон и зарылся руками в волосы. Не выдержал. — Я воспользовался твоим состоянием и, взяв телефон, все просмотрел. Я удалил новый номер Чонгука, заблокировав перед этим, контролировал с твоего аккаунта все последующие, чтобы вы не общались, а также слил все фотографии ему, чуть изменив. Все переписки, все видео, все записи я подделывал и кидал…       — Оранжевый блокнот? — сквозь зубы прошипел Мин и развернулся наконец-то к Элу. Тот был жалок.       — Что? — в глазах не понимание, страх.       — Ты открывал оранжевый блокнот в моем телефоне? — подняв взгляд, жестко спросил Юнги и затянулся, выпуская клубы дыма напротив.       — Нет, а что там? — боги, спасибо…       Парень даже чуть не заплакал. Это чмо не видело ничего, он не знает об изнасиловании, его детстве, семье, боли, что мальчишка каждый день пропускал через себя словно мясорубка.       — Выйди с моих аккаунтов, разблокируй номера и я прощу тебя, — выдохнул Юнги, качая головой.       — Уже, солнце, я это сделал уже, — поднимается со стула и, опускаясь перед Мином на колени, поглаживает руками ноги. — Я люблю тебя. Я так тебя люблю, дорогой. Прости, но Чонгук это звезда, ему нет дела до тебя. Этим певцам только деньги нужны, популярность, а я тебя люблю, все для тебя сделаю, все отдам, понимаешь?       — Мне нужно съездить кое-куда, договорим позже, ладно? — дружелюбно пресекая последующие реплики, встает с насиженного места парень и, вырываясь из назойливых отвратительных касаний, уходит в комнату.       — Хорошо, милый, мне подвезти тебя? — сладко, уверенно, так будто у них все хорошо стало после предыдущей фразы.       — Нет, спасибо, — улыбается и начинает раздеваться Юн. — Закроешь дверь, когда пойдешь, мне нужно еще в душ.       — Конечно, солнце, — и шаги удаляются, отдаваясь в ушах Мина.       Парень срывается с места. Надевает футболку, джинсы и бежит в ванную, вынимая закрытую маленькую упаковку из недр шкафа. Руки трясутся, сердце стучит, волк беснуется, а Юни, ничего не видя перед глазами, заказывает такси до старого заброшенного театра и отправляется туда.       Телефон вибрирует неимоверно, когда он заходит в старое здание, оглядывает потертые кресла, облезлые деревяшки и облупленную краску. Где-то появились граффити, а под потолком все еще висит на соплях огромная люстра. Прожектора работают и Мин, садясь на сцену, вздыхает. Тут спокойно, тут какая-то своя атмосфера и для парня именно того самого разрушенного замка в детстве. Он часто приходил сюда раньше, когда было больно, а потом как-то стало все равно, не стало помогать. Волк, вспоминая любимое место, поскуливает, а Юн, кусая губы, обхватывает себя руками, всхлипывая и ежась от того, как что-то в конце зала падает и резко затихает.       Юнги выводит линии на руке и плачет. Ему так больно. Самый безобидный и казалось бы ничего не смыслящий в любви человек попытался нарушить все то, что выстраивал годами мальчишка. Он переписывался с Чонгу, поливая дерьмом от миновского лица, начинал так постепенно, а потом оборвал нити, перерезал, чтобы душа Юнги, читая это, задыхалась. Мин ведь не виноват даже ни в чем, так почему за правду так наказывают? Ну не любит он блять Элиота, нахуя рушить чужую жизнь, мстить и надеяться, что после такого Юнги с горящими глазами, счастливой улыбкой бросится на ублюдка и будет обнимать, благодарить за то, что тот избавил его от дракона. Монстр! На крысу, воспользоваться состоянием, рыться в вещах, а потом воображать, что одним «прости меня, солнце» ситуация исправиться. Как же все хуево…       Заметки снова гласят «Я люблю хорошие дни, хотя у меня таких по пальцам пересчитать. Он был продуктивным, достаточно веселым, чтобы я прыгал с утра под песни и орал матами Инстасамку и все бы ничего, если бы не одно «но». Меня не хватает надолго. Не хватает всего чуть-чуть для того, чтобы лечь в кровать и заснуть. Пару часов, потому что сейчас я плачу. Я исчерпал свои силы. Я сказал себе «Будь сильным!» Не могу. Слабый. Не вырос еще. Представляю тебя и твои слова «Не скули, зайчонок». Так банально, но по родному», — вздыхает, делает очередную полосу и, откладывая острую вещь на сцену, продолжает строчить. Никакой стерильности. — «Однажды, я написал стих, в тот день, когда Элиот коснулся, а у меня случилась истерика.       Я хочу написать про кровавые ночи,       Когда снова тебя не хватало       Вновь безмолвно слезы роняя, я впервые порезал себя.       Не заметил, что кричал не от боли, а о том, как безумно люблю,       И почувствовал будто я в поле за ромашками снова бегу.       Показалось мне, что ты где-то рядом, но глазами не мог я найти.       Кто-то стучался все в двери, но не было сил подойти.       Открывая замок, я увидел тебя и в карих совсем утонул.       Этой ночью я чуть не вознёсся, но ты не позволил, вернул.       Ты так долго обнимал меня, говорил, обещал, что будешь рядом и я верил. Дурак. Возможно нам не суждено быть вместе… Тогда я выкинул лезвие, а в этот раз сижу здесь, вывожу узоры, рисую и понимаю, что скоро убью себя, но не пожалею ни о чем. Я причина всех бед, причина боли других людей, я только и умею, что расстраивать, обижать и ненавидеть себя с каждым разом сильнее. Разрушаю все к чему прикасаюсь, а касался я тебя так много раз…и каждый раз хотелось все больше, но я останавливал себя, не мог позволить себе убить то единственное, что спасало меня раз за разом».       У Юни немного побаливает голова, а капли крови иногда капают на пол, впитываясь в отсыревшие доски. Все внутри ломается и парень ненавидит такое состояние. Слезы как таблетки с побочными эффектами — помогают и убивают. Хочется тишины. Хочется, чтобы она оглушала…       — Неужели все должно закончиться так? — кричит Юнги во всю глотку, спрашивает, но в ответ лишь гробовая тишина, хотя до этого стрекотали цикады.       Он внутри снова умирает. Элиот будто душу вывернул наизнанку, освободил для себя, осмотрел и плюнул, потому что не понравилась. Чонгук никогда бы такого не сделал, а даже если бы ему пришло в голову такое, то не воплотил бы. Подождал, когда парень протрезвеет, сядет, поговорит, признается, чтобы глаза в глаза, получит адекватную реакцию и поймет, что ничего ему не светит. Зачем составлять план, рушить, ломать, громить чужую жизнь, чтобы в своей навести порядок, устроить вечный покой? Зачем унижать, высказывать, указывать, показывая так свою жалкую любовь, а потом сделать непоправимое? Как ссыкло сидеть неделю или больше, взращивая в себе вину настолько большую, чтобы после вылить на Юнги, затопить, утопив его волка, чтобы тот захлебнулся, налакался яда и самостоятельно умер. Видимо очень эстетично наблюдать за задыхающимся зверем, а вот Мину и его бедному волчонку выбираться из этого озера не очень.       Элиот заходит в актовый зал бесшумно, вглядывается в сцену, не видит без очков, и подходит с выпученными глазами, смотря на кровавые следы от лезвия на руке. И нахрена он приехал? Полюбоваться на то, что натворил, как заставил страдать? На кой черт парень вообще рассказал Саммерсону про это место? Почему тот запоминает все ненужное, а те важные рассказы всегда презирает, переспрашивает, делая при этом неправильные выводы?       — Что ты делаешь? — спрашивает будто сам не видит, что Юнги выход ищет для волка, что задыхается, не может больше, потому что куда бы не пошел, вода в виде обмана, боли и предательства. Сейчас затопит, стенки сломает и все, с концами убьет еле дышащее животное. — Мы же все выяснили и ты сказал, что простил меня.       — Это ты так подумал, — смеется Мин и оставляет очередной порез, любуется на то как кровь выступает каплями на кожу и вздыхает, хлюпая носом. — Я хоть и прощаю, но никогда не забываю. Раньше я думал, что могу тебе верить, но не доверял все равно, потому что где-то в глубине понимал какой ты.       — И какой же? — фыркает Эл, скрещивая руки на груди. Впервые показывая свою натуру, свое собственное «Я», такое отвратительно жгучее, грязное, уродливое.       — Если начну перечислять истеку кровью быстрее, — глухо хихикает.       И мой последний вздох будет твоим именем, тихим нежным Чонгук.       Лезвие снова стремглав летит к коже, как за дверью слышаться торопливые шаги. Такие громкие или у него отдает в ушах? Коридор тут конечно огромный, эхо сильное, но чтобы настолько — удивительно. Дверь хлопает оглушительно, чуть ли не отваливается вместе с петлями, ну тут нужно аккуратнее быть иначе все здание такими темпами рухнет. От того, что Юни вздрагивает, он промахивается, попадая достаточно глубоко, чтобы зашипеть и сжаться от боли. Черт, но хотя бы кровь не начинает хлестать, потому что вена оказалась выше.       — Убрал быстро от себя! — рычит словно зверь Чонгук, подлетая к мальчишке. — Я понял, что ты тогда в ванной не душ принимал, а именно резаться хотел, не смог из-за моего присутствия, так? А сейчас что поменялось? Свободу почувствовал, пушистик? — ругается. На шее венка пульсирует, лицо сделалось жестким, грозным. — По жопе давно не получал? Я тебе такое устрою будешь долго на подушке сидеть.       Чонгук возникает внезапно перед ним, достаточно шумно для расстроенного и убитого напрочь парня. В глаза смотреть не хочется, слышать как снова огорчает любимого тоже. Только закрыть уши, прижимать их голове, делаясь кроликом, и зажмурившись спрятаться. Чон не обращает внимания на пыхтящего в углу Элиота, которому так и хочется вмазать, дрожащими руками притрагивается к подбородку, пальцами сжимает и поднимает, чтобы видеть заплаканные глазки, видеть эмоции. Внутри темнота.       Юнги стискивает челюсть, дергается в обиде на всех, но не пытается вывернуться. Почему Чонгу сейчас здесь? Почему он прилетел из Кореи? Пришел кричать, обвинять или плюнуть в душу также как сделал это Саммерсон? Он глядит в большие растерянные глаза, на любимую не замазанную тоналкой родинку, сглатывает и опускает взгляд ниже. Мужчина вздыхает, снимает пиджак, выкидывая его на грязный пол, и начинает расстёгивать рукав. Юну становится дурно.       — Хорошо, раз ты так решил, — пожимает плечами Чон, поджимая губы. — Режь меня, — прямо под нос сует запястье, смотрит так серьезно, без намека на шутку, что Мин сразу же поднимает мутный взгляд. На ресницах появляются капли слез, и он качает головой. «Ни за что! Не заставляй меня.». — Я хочу понять твою боль и слабость. Хочу понять, почему ты решил, что сделав такое я буду доволен тобой, буду гордиться своей сильной крошкой, буду хвалить и целовать после этого.       Элиот в шоке стоит и смотрит на разыгравшуюся сцену, но Юн будто его и не видит, ничего не видит. Он совершенно забыл о его существовании. Пальцы на другой руке сжимаются в кулак и он всем телом вздрагивает. Какого черта происходит все именно так? Хотел в тишине, один, а тут чуть ли не весь город решил собраться и Корея плюсом.       — Я не буду резать тебя, — отрицает, машет до сих пор головой, потому что тогда увидят его слезы. Элиот не видел, никто не видел кроме Чонгука и Хлои. У него были свои правила и одно из них гласило «Твои слабости не должны видеть все, кроме тех, кто действительно дорожит тобой». Миссия оказалась провальной.       — Будешь, — хватает его руку и проводит по себе достаточно глубоко, шипит, морщиться и продолжает. — И объяснять, каждую линию на моем теле.       Юнги в шоке уставляется на Чона, застывает, не может поверить, что все это на самом деле. Он моргает пару раз и выпускает пальцами лезвие, которое гулким стуком разносится по актовому залу. Эл покидает их сразу же, потому что смотря на кровь чуть не испускает из себя всю еду, а лучше бы свою чертову душу! А Чонгук орет вдогонку улепётывающему козлу, чтобы он ждал их на улице и не смел никуда уходить иначе будет еще хуже.       Волк вырывается, вскакивает, как и Юн, верещит, срывая голос, отрицая происходящее и взмахивает рукой, что адски разрывается. Ощущения ужасные. Рука горит, а внутри обглоданные кости, что мальчишка лично своему волку отдал попробовать, а тот, войдя во вкус, не смог остановится. Истерика накрывает с головой. Он не может отвести бешеного взгляда от чонгуковой разрезанной плоти, стекающей по ней крови и алой рубашки, на которую попали капли. У него будто поворачивает голову и Мин начинает истошно орать на все здание, заливаясь слезами.       — Мин Юнги, — произносит строго в одно мгновение Чонгу и у мелкого что-то ломается, переключается, заставляет подчиняться. Он замолкает, до боли прикусывая губу и тихо шмыгая носом. Чонгук залазит на сцену одним точным прыжком, наблюдает за мальчишкой и подходит ближе. — Малыш, ты позволишь притронуться к тебе? — спрашивает разрешения, потому что боится, что в этот раз ответ будет отрицательным, переживает, что сделав неправильные шаги, еще больше травмирует и разрушит все, что между ними было, есть и надеется будет. — Пожалуйста, мой недотрога.       Чонгук не идиот, сразу понял что что-то не так, потому что его ребенок так никогда не отвечал. Все сообщения до этого были эмоциональными, до боли ванильными, а еще миллион голосовых, фоток, мемов, видосиков с собачками и кошечками, а сухие, правильно написанные предложения с точкой в конце насторожили. Собеседник отрицал, а Чон понял, что пора поиграть по правилам того, кто это ни был бы и самому разобраться в происходящем. Стафф долго уверял, что билета мужчине не видать, директор просил отложить, его завалили работой, забирали телефоны, хотя это было не по правилам, но угроза увольнения не озвучивалась, но висела в воздухе недоказанностью. Пришлось послушаться.       За хорошую работу и послушность, разрешили взять пару дней и Чон, покидав шмотки, сорвался с места. Никого не слушал о безопасности, охране, личном самолете, просто взял на свой страх и риск первый утренний рейс и полетел. Пока ехал все продолжал читать слитую, подделанную информацию и усмехался с того, какой же тупой хакер попался, потому что некоторые моменты были из того оранжевого блокнота, именно скриншотами, которые Юни не успел удалить, когда показывал ему в тот день. Вспомнил, как после прочтения исповеди, он успокаивал своего пушистика, свою язву, что вечно треплется, а на его руках котенком оборачивается, мурчит и выглядит настолько покладистым, покорным и уязвимым. Чон ни на секунду не поверил, ведь они обещали друг другу быть настоящими, честными и рассказывающими обо все. Постель стала их территорией, где Юнги после тяжелого дня слушал обо всем Чонгу, а тот в свою очередь целовал милую кроху, обнимал и выслушивал все переживания, чтобы успокоить и опровергнуть глупости. Сцена, не кровать, поэтому мужчина уточняет.       Мин чувствует себя бешеным, диким, загнанным в ловушку, несчастным зверьком. Он позволит Чону все, но сейчас эмоции берут вверх, внутренний голос замолкает, а волк лишь тихо поскуливает. Чонгук встает на колени от чего мелочь выглядит намного больше нежели собеседник. Парень вздыхает, остатками здравого смысла понимая, что бежать не выход, прятаться и жалеть себя в одиночестве. Чони дает выбор, а не принуждает, просит, чтобы доверился, а не упрыгал к себе, закрываясь от мира полностью. И парень идет вперед, не отрывая взгляда от мужчины.       — Вот так, молодец, — хвалит, когда шаг за шагом Мин продвигается к нему. — Умница, — мальчишка останавливается напротив и не смеет дернуться. Разглядывает глаза, теплоту в них и бросает взгляд на руку, выпячивает губу, кусая и хмурясь. — У тебя больше, — слабо улыбается Чон и протягивает ладонь.       Волк ластиться. Волк преклоняется. Волк любит. Юнги прикрывает глаза, восстанавливая внутреннее равновесие, и разрешает себе расслабиться в объятьях Чонгука, потому что доверяет ему больше остальных.       — Почему ты это сделал? — спрашивает аккуратно, поглаживает по щечке, вытирая остатки слез.       — Я тогда перебрал немного, чтобы сказать Элу, что я его ненавижу, что тебя люблю, а в итоге тот воспользовался моим положением и перекрыл мне общение с тобой, писал от моего лица, — начинает Юн, а глазки снова такие печальные, мокрые.       — Так… — продолжает поглаживать щеку Мина мужчина. Такой сейчас перед ним парень маленький, подавленный, нуждающийся в любви и заботе.       — Я потерял тебя дважды, но в третий раз не готов, — признается и, прижимая руку к своей груди, льнётся к любимому.       — Я не поверил ни единому сообщению, потому что знаю тебя как облупленного, дурашка, — большая ладонь водит по спине, поглаживая и делая небольшие круги. Нос зарывается в шею, Чони дышит тяжело, целует, кусает, успокаивает.       — Люблю тебя, — окончательно приходя в себя, заканчивает Юни и обнимает Чонгу сильнее. — А как ты тут оказался?       — Ну вообще я сначала хотел приехать и отшлепать, чтобы больше и капля алкоголя в твой рот не попала, — объясняет старший, отодвигаясь от мелочи. — Потом решил добавить в список проступков курение. Электронку вернешь Хлое и забудешь как парить, понял? — Юнги хмурится, но кивает. — А когда Эл стал играть со мной в детские игры, я решил, что все остальное будет неважно пока у Саммерсона член с языком и яйцами будут не замаринованы в банки.       Мин начинает хихикать, улыбается, воображая, как Хлоя хотела яйчницу сделать. Бедный Элиот, который еще о таком не знает. На душе как-то отлегает, а Чонгук, наконец-то поднимаясь с жестокого пола, отряхивается, выворачивается из рук и, оглядываясь, ерошит волосы. Спрыгивает со сцены, ища глазами свой пиджак и встряхивая его, идет к мелочи.       — Знаешь, — оборачивается к Юни и смотрит на то, как мелкий ежится от прохлады в помещении, как его потрясывает слегка и как дрожит порезаная рука. — Я хреновый принц, потому что не должен был отпускать тебя сюда. Жил бы у меня до начала учебы и ничего бы этого не случилось. Но если ты простишь меня за мою оплошность, то мы могли бы улететь ко мне уже сегодня, потому что успеваем на последний рейс.       — И ты еще смеешь спрашивать у меня такое, Чон Чонгук?! — восклицает прямо как в детстве, надувает губы, притворно злясь, и подходит к краю. — Я пойду за тобой куда угодно, понял? — тыкает в грудь своим маленьким пальчиком. — Не отвяжешься теперь!       Чонгук открыто смеется, накидывая на Мина пиджак и обхватывая за талию, стаскивает с высокой точки, треплет по волосам, проводясь ладонью туда-сюда по голове этого пушистика и целует в макушку, позволяя парню уткнуться носом к себе в грудь и облегчено выдохнуть.       — Пошли, недотрога.       Мужчина хватает свою крошку за руку, крепко сжимая пальцами будто пропадет, растворится, и они бегут. Юн чувствует рядом с Чони беззаботность, безопасность и спокойствие, которое ни с кем кроме Хлои и мамы не удавалось получить. С ним всегда забывается плохое, с ним все становится неважным, потому что его вселенная обладает такой волшебной силой, которая позволяет Мину быть самим собой.       Машина запаркована неподалеку. На улице темно. Горят фонари. Погода прекрасная, тепло, снова поют цикады, а у Мина перед глазами Чонгук. Широкоплечий, прекрасный, в кровавой рубашке, которую придется выкинуть и с его любимыми блестящими карими глазами, яркой улыбкой и незамазанной родинкой на носу. Мину хочется поскорее скрыться в аэропорту, очутиться в атмосфере, в которой всегда прибывает Чон, почувствовать, как было до этого, как было несколько лет назад, отпустить все обиды и забыть, перечеркнуть, потому что завтра начнется новый мир, новая жизнь с любимым Чонгу.       — Солнце! — подбегая к ним, волнуется Элиот. Смотрит так растеряно на миновскую руку, что парень теряется на мгновение, не понимая, что тот вообще забыл тут и почему остался. Ах да…послушный мальчик, хороший пес, Чони же сказал ему не уходить. — Ты как?       Эл лишь кончиками пальцев тянется к юнговому порезу, как мужчина молниеносно хватает Саммерсона за запястье, сжимает, выворачивая неестественно плечо так, что тот скулит. Принц злобно глядит, пряча свою недотрогу за широкую спину.       — Он нормально, — цедит Чон, фыркает от того, как его малыш сжимает рукав рубашки, поджимая при это губы. Ну и чего распереживался? Этот козел заслужил гореть в аду.       — Юнги? Почему он все еще тут? — интересуется Элиот будто не замечая, что его предплечье сейчас хрустнет и сломается.       — Может быть, потому что я его люблю, ты не думал об этом? — скрещивает руки на груди и выходит вперед, приказывая отпустить эту блоху. — Сколько можно уже? Я несколько раз тебе повторял, вдалбливал, а ты меня блять не слышишь? Что за нахуй? Хоть раз в жизни сними свои розовые очки и оглянись вокруг, а не все ко мне липни. Ты ничего не знаешь о любви и дружбе!       — Это я не знаю? — взрывается впервые в жизни Саммерсон и Юнги даже это слегка пугает, но одновременно радует. Он смог вывести парня на эмоции, на чувства, на настоящее цунами. — Я правда не хотел рыться в твоем телефоне, но честно признаться меня так сильно раздражает Чонгук, что я решился без раздумий на это. А еще, когда ты про него говоришь у тебя глаза горят, а когда со мной то ты будто огонек сразу тухнешь. Он разобьет тебе сердце. Это же обычный певец и, кроме того, как дрыгаться он больше ничего не умеет. А я действительно люблю тебя, но твой кита…       — Если бы любил знал бы, что он любит букеты ромашек, — резко, не давая договорить ударяет по лицу Чонгук. Он метким ударом попадает в челюсть так, что она даже хрустит или Юни слышится. Саммерсон заваливается на спину, шипит, но мужчина, садясь на колени, хватает недруга за ворот толстовки. Юни ошарашенно останавливается, хотя хотел уже бежать и разнимать этих двоих, подбирается весь и сжимает пальцами чонов пиджак. — Знал бы, что у него аллергия на орехи и от них он может умереть, — продолжает зло и снова наносит точный удар под глаз. — Если бы любил, знал бы, что с ним надо постоянно рядом быть: заботиться, разговаривать и целовать не только в губы, но больше всего в щеки, лобик, нос, виски и скулы. А еще он любит фиолетовый наравне с черным, перечислит все мои запахи без запинки, а еще нас связывает прошлое, а ты безэмоциональное чмо, которое мне мешает сейчас увезти его в Корею! К нам домой!       — Юнгиша, это правда? — Элиот не обращает внимания, что у него порвана кофта, течет кровь из носа, а губа разбита в мясо.       — Кроха, недотрога, язва, пушистик, малыш, но не Юнгиша и не солнце! — обиженно выкрикивает Мин, жмуриться от неприятной красной словно вино крови на лице Саммерсона и, подлетая к Чонгуку, хватает того за пальцы, переплетая со своими, чтобы тот больше не марал руки об Элиота. Глазами молит успокоиться и пойти уже, ведь они так опоздают. — Эл я ничего тебе не должен, мы не встречались, мы не были парой и я был свободным до того момента пока не появился Чонгук, которому я отдал свое сердце. Я люблю его, всегда любил и столько раз тебе старался рассказать, но ты плевал на мои желания и зовы сердца.       — Я тебя понял, Юнги, можешь не продолжать.       Сучий болван исчезает, потому что мужчина рычит, хватает свою язву на руки и быстрым шагом направляется к машине. Они должны успеть на рейс и теперь им точно ничего и никто не помешает. Элиот лишь упрямо поджимает губы, кривиться, поднимаясь с асфальта, на который его повалил огромный шкаф, и сплевывает неприятное послевкусие проклиная чертового певца из Кореи и Юнги, его первую и, наверное, единственную такую любовь.       Юни носится по квартире, собирает вещи, выгребает все из шкафов, чтобы понять что пригодится, а что нет, что красивое, а что нет. Чонгу сидит молча на кровати, перевязывает костяшки рук, наблюдая за своим малышом. Мин фыркает на взгляд старшего, кидает в него огромную футболку, самую огромную что вообще удалось найти и продолжает впихивать все нужное. Он такой счастливый и от этого даже немного подташнивает. Хочется пищать, прыгать, носится как угорелый, чтобы деть куда-то всю энергию и радость.       — Намджун пригласил Хлою к себе, она приедет через несколько дней в Корею, так что скучать тебе не придется, — сообщает Чон внезапно, втискиваясь в предоставленную одежду и ложиться на кровать.       — А они встречаться вообще собираются или Нам еще думает? — интересуется Юн и, выбегая из комнаты на пару секунд, возвращается обратно. Вроде бы все.       — Вообще Джун хочет сделать предложение после того, как контракт с компанией будет окончен, — но видя распахнутые глаза этого ребенка, ржет. — Только это секрет, тс, никому, — Мин вытягивает лицо и хмурится, кивая, пальцами делает будто закрывает рот на замок и выкидывает ключ в комнату. Он подходит к любимому, присаживаясь рядом. — Это достаточно быстрое решение, потому что они знакомы всего ничего, но почему-то Джун на твоей подруженции помешался.       Юнги хихикает невесело и смотрит на руку.       — Прости, — тянется за ватой и марлей, но мужчина опережает. Выхватывает все из рук, садясь ровно и глядя прямо в блестящие глаза напротив. — А я твое колечко выкинул тогда и у меня от тебя ничего не осталось.       — У меня на рабочем телефоне болтается в виде брелка, — усмехается Чон и начинает аккуратно обрабатывать ранку. Дует пока мелкий шипит, скулит и хочет отдёрнуть руку, но ему не позволяют. — Ты вроде хотел с бриллиантами или я не прав?       — Дурак что ли? — округляет глаза Юни. — Мне очень нравилось то, особенно твои ромашки и блестяшки, что ты впихнул в него… Я так сказал тогда, потому что отец смотрел.       — Да я понял, родной, — и Мин, выдергивая руку, не давая доделать начатое, кидается на шею и обнимает со всей силы Чони. — Любимка. Душа моя. Дорогой, — перечисляет Чонгук, поглаживая по спине свою язву, тихо посмеиваясь. Ну разве этот котенок похож на самого противного мальчишку на планете? — А еще самый бесценный недотрога, который только мой. А теперь давай я перевяжу запястье и выдвигаемся. Я сделал тебе сюрприз и он у нас дома сейчас ждет и не может дождаться тебя.       — Правда? — отлепляясь от чонгукова тела, спрашивает парень и от нетерпения ерзает на месте пока Чон продолжает наматывать бинт на миновскую руку.       — Ага, а теперь давай в джинсы, портфель на плечо и бегом, — шлепает по заднице Юнги Чонгук и встает с кровати. — Мне еще машину надо вернуть, которую я брал напрокат.       Корея снова светит огнями, согревает приятной атмосферой и пьянит волка Юни. Они почему-то так быстро долетели, хотя парень думал до этого, что очень сильно устанет и завалится сразу же спать. Адреналин бурлит в крови и Юн прыгает по ступенькам через одну пока мужчина плетётся сзади и тащит несколько сумок. У Мина тоже есть большая сумка, но почему-то она такая легкая для парня, что не доставляет неудобств.       Щелчок замка, шорох одежды и громкий удар по выключателю света. Заливистый лай и Юну кажется, что у него звенит в ушах, потому что так лаял только Амик. Щеночек сонный и недовольный вываливается из комнаты, оглядывается, щурится и, завидев людей, бежит.       — Это Бам, — только успевает кинуть Чон, как Мин кидается на собаку, обнимает, тискает, пищит от удовольствия, стоя на коленях и наслаждается тем, что тот облизывает ему лицо. — Вы мило смотритесь.       — Ты купил его для меня? — поднимаясь на ноги, семенит за Чони на кухню парень.       — Ну мы почти семья и можно сказать, что это наш сын, — шутит мужчина, ставя чайник, а Юнги только сейчас видит на ошейнике щенка что-то похожее на маленькую открытку. Чонгук наблюдает за мелочью и в предвкушении визга прикусывает губу. Волнительно однако.       Парень опускает пса на пол, тот виляет хвостиком, хочет залезть обратно на руки, но Юни сосредоточенно отцепляет бумажное сердечко и открывает. Оттуда выглядывает кольцо, но намного лучше, чем было до этого. Теперь уже аккуратное, со множеством мелких ромашек, блесток и с надписью выведенной мелким черным шрифтом «J1437K».       — Я переделал немного, — краснеет слегка Чон и трет рукой шею. — По контракту с компанией мне пока нельзя заключать браки, но ты будешь моей принцессой если я тебя спрошу заранее?       — Да, мой принц, я буду твоей принцессой, — надевает на себя колечко Мин и, подхватывая пса на руки, подбегает к Гуки и обнимает. Настоящая семья Чон.       — У меня есть другое кольцо, которое я ношу, когда выхожу с работы, — показывает Чон руку и Юнги только сейчас видит точно такое же как у него, только вместо ромашек блестящие звездочки и надпись «M1437Y». — Без тебя моя жизнь не была бы счастливой. Ты как чертова зависимость, Чон Юнги, — Бам тяфкает, подтверждая слова и, выпутавшись и прося чтобы его отпустили, бежит кушать, когда оказывается на полу. — Я тебя не заслуживаю и даже не знаю за что вселенная наградила меня тобой. Я принц, который даже защитить не смог вовремя.       — Не говори глупости, каждый делает ошибки и я тогда мог тебе рассказать о своем плане, но побоялся, не доверился, — выдыхает в ключицы Чона Юни и целует напряженную грудь, множество, миллион раз, проводит по плечам и пальцами пробирается по загривку в волосы, массируя голову. — Но знаешь, я поклялся себе, что никогда тебя не потеряю и даже если ты был не со мной, я мысленно возвращался всегда к тебе, где бы я не был. Ты всегда был рядом, а теперь не только мыслями, но и телом ты со мной и я рад, что все закончилось так и мы смогли встретиться.       — Согласен, малыш, я рад, что все закончилось тем, что мы вместе, — улыбается мужчина и они, наконец-то отлепляясь друг от друга, садятся пить чай.       У Юна в голове много мыслей, но вся энергия с горячим чаем куда-то улетучивается. Хочется зарыться носом в подушку, обнять Чонгу и лечь спать, но глаза не слипаются и все равно хочется немного повыводить мужчину из себя, побесить, а потом поборовшись на кровати за общее одеяло, зацеловать всего и только тогда, когда они будут полностью вымотавшимися заснуть в обнимку. Но парень понимает, Чони уже не выглядит настолько бодрым и ему хочется скорее прилечь. Придуривания откладываются.       — Кстати, — ероша волосы после душа, вспоминает Мин, глядя на себя в зеркало и намазывая на нос увлажняющий крем. — Что ты там хотел сделать со мной за плохое поведение?       — Бля, пушистик, зачем напомнил, — стонет Чон, вытирая свои волосы полотенцем и выкидывая то в корзину для белья, черпает немного крема у мелкого и растирает по рукам и шее, когда заканчивает с собой целует малыша в макушку и, глядя на обиженное выражение лица с прищуренными глазами, хмыкает. — Не дуйся, я просто устал и если мы начнем, то я сдержаться не смогу и выдеру тебя на кровати в разных позах.       — Тогда завтра, — машет рукой мелкий, быстро соглашаясь и виляя специально бедрами, идет в спальню, шлепая босыми ногами.       Бами давно спит в гостиной, развалившись на подстилке и Юнги убедившись в этом, улыбается.       — Ну уж нет, кроха, не выйдет! — кидает быстрое мистер я устал, но все равно хочу тебя и, выключая свет в ванной, настигает недотрогу в два счета.       И под веселый визг, Чонгук, подхватив легкое тело, уносит Мина в кровать, начиная целовать, кусать и оставлять отметины, а на все реплики «Пса разбудишь, дурачок», отмахивается и, шлепая по бедру, старается насладиться недотрогой, которую он никогда больше в своей жизни не отпустит.       Счастье началось с тобой, с тобой и закончиться.

The end