Я буду тебя защищать

***

Камило не понимал, как так вышло. Он с ужасом смотрел на рушащийся дом и понимал, что, да, его основная семья в безопасности: его кузины, тети и дяди, родители, бабушка, все они в безопасности, все, кроме одного человека. Среди них не было самого важного, самого дорогого для Камило человека. Он с ужасом озирался по сторонам, не в силах ничего сделать. Сердце разрывал страх. Он так беспокоился лишь за одного человека, с ужасом понимая, что именно этот человек мог умереть. — Черт. — Камило схватился руками за голову, вплетая пальцы в вьющиеся волосы, медленно оседая на корточки. Осознание било больно, выбивало весь воздух из лёгких, не давая сделать вдох. Он не знал, что делать. Кажется, тогда его кто-то тряс за плечи и что-то говорил, возможно, кричал, но Камило не слышал ничего. Ничего не чувствовал, он не хотел ничего чувствовать. Кажется, по его щекам безостановочно текли слезы, кажется его трясло, возможно он кричал от бессилия, но сам он помнил лишь то, что тело ему не подчинялось, что ему было безумно больно и страшно. Он боялся смотреть в сторону дома, боялся увидеть там, оставленный гнить под завалом, окровавленный труп. Ему было страшно взглянуть на все это. Дом обрушился полностью, не осталось буквально кирпича на кирпиче. Был лишь фундамент, на котором неприглядной кучей виднелись строительный мусор, что раньше служил им домом, и их личные вещи, которые похоронила Касита под завалом. Свеча, что раньше давала семье Мадригаль магию была также похоронена под завалом. Также как и один член их семьи, которого вся остальная семья Камило считала мертвым.

***

Камило был разбит полностью, уничтожен и раздавлен, как и его дядя стенами Каситы. Позже ему рассказали, рассказали, что Камило кричал что-то несвязное, молил спасти дядю Бруно, но никто не понимал, о чем он говорит, но и успокоить они не могли его долго. Камило просто не давал никому вдолбить ему в мозг информацию, которая его бы успокоила. Он рвал и метал, плакал, размазывая по щекам слезы и натурально истеря, рвался к обломкам дома. Сестра рассказала потом, как слышала, что Камило шептал себе под нос, что он бубнил, вперемешку с рыданиями, мольбы о прощении. Он молил дядю Бруно простить его за то, что спасти не смог. Рассказали, что он знатно помотал им всем нервы своим видом и криками, рассказали, что немедленно тогда соорудили палатку недалеко от разрушенного дома, и как только Камило немного успокоился, его отвели туда. Рассказали, что тетя Джульетта, в доме у одного из жителей, к которому она обратилась за помощью, приготовила ему лечебный отвар, после которого Камило и заснул. Мальчик даже не помнил о том, что отключился. Он все время думал о дяде, о том, что, скорее всего, больше никогда не увидит ни его, ни его крыс, которые уже стали почти родными. Он помнил даже их милые, маленькие мохнатые мордочки и глаза-бусинки, помнил их довольный писк, когда Камило приходил с печением тети Джульетты. Но теперь, из-за глупой ошибки, он всего этого лишился.

***

С дядей они увиделись вновь, спустя много лет, совершенно случайно, кажется, Камило тогда спустился в одну из ночей утолить жажду и застал дядю за тем, что он воровал несколько, совершенно незначительное количество, печений тети Джульетты. Он выглядел сильно потрёпанным, а еще худым, хотя Камило и не успел-то толком его рассмотреть, просто фигура человека перед ним была до невозможности тощей. Он даже не понял, что произошло, человек пробежал мимо него так быстро, словно не хотел, чтобы его видели, хотя, скорее всего, так и было. Единственное, что в ту ночь заметил Камило, это запах: пахло свежей выпечкой, а еще пылью, песком и какой-то шерстью. Тогда он и заинтересовался этой странной, темной историей его семьи о дяде Бруно. Он узнал все, и что дядю Бруно несправедливо осуждали за его предсказания, и что он совсем не страшный, и что он совершенно не умеет влиять на судьбу людей своими пророчествами, и что он считает себя актером, а не предсказателем. Он все это узнал лично у него. Камило, почувствовав заигравший в груди интерес, поддался ему, и нарушил запрет матери на вход в комнату дяди. Он зашел туда, потому что надеялся, что дядя прячется там, и не прогадал. Дядя Бруно был там, сидел в потертом кресле и лениво жевал печенье, глядя в пол пустым взглядом, кажется, он о чем-то задумался, даже не заметил взгляда Камило. Он вообще некоторое время даже не замечал племянника, а у того была возможность рассмотреть родственника. Как и предполагалось, дядя был невозможно худым, даже пончо и скорее всего рубашка, потому что из-под пончо виднелись дополнительные рукава, не скрывали этого факта, да и Камило прекрасно видел, как на дяде висела его одежда. Он также видел отросшие угольно-черные волосы, которые уже были жирными от грязи, но сейчас от этого становилось лишь сильнее жаль Бруно. Камило видел, что у дяди под его карими глазами залегли чуть ли не черные мешки под глазами, видел, что на его лице уже появились морщины, видел его отросшую щетину. Единственное, что тогда немного позабавило Камило — крыса. Небольшая, серенькая, она сидела на плече дяди и принюхивалась к печенью, а Бруно, словно в прострации, бубнил себе под нос что-то, кажется, он что-то обсуждал с этой крысой, пусть она его и не понимала. Камило помнил как сейчас, как Бруно посмотрел на него, как он смешно испугался его, как задергал худыми руками, в попытке как-то спрятаться, и в итоге утешение нашел за креслом, прячась за него, как за единственный источник защиты. Подросток помнил, как глаза дяди наполнились страхом, даже животным ужасом, как он бормотал что-то о том, что Камило лучше уйти. Камило же только нахмурился, но тогда быстро понял, что дядю это только напугало и поспешил извиниться. Он аккуратно, словно к напуганному зверьку, подошел ближе, но остался на расстоянии и, чтобы разбавить неловкую тишину принялся нести какой-то откровенный бред. Он рассказывал, как скучал, кажется, он с этого даже смутился, рассказывал о матери, о семье, о погоде, о жителях, в общем нес всякую ахинею, только бы не было этой неловкой тишины, этого неловкого молчания. И расслабился, и на секунду заткнулся Камило только тогда, когда на очередную забавную историю дядя прыснул со смеху, пусть он тут же извинился за это. Камило тогда устроило даже это. Он тогда лишь махнул рукой, мол, все в порядке, не беспокойся. Разговор дальше не особо клеился, поэтому, неловко почесав затылок, Камило только спросил, может ли он прийти завтра еще раз, и не против ли дядя вообще его присутствия здесь, ведь до него только в конце их своеобразного диалога дошло, что это он вломился в чужое личное пространство. Бруно тогда только головой помотал, и как-то скованно ответил, что все нормально. И примерно с того дня Камило стал приходить к дяде чуть ли не ежедневно, он стал приносить и ему, и крысам что-то вкусненькое перекусить, он всегда на всех застольях семьи брал себе двойную порцию, сетуя на то, что любит поесть, а потом незаметно все утаскивал к дяде. Тот вскоре перестал вести себя столь закрыто и скованно, расслабился и даже, через месяц, кажется, даже стал приветливо улыбаться племяннику, и сам уже мог начать разговор. От дяди Камило узнал много чего интересного, оказывается, он много чего знал, буквально все обо всем, но по немного и всегда был рад рассказать племяннику о чем-то новом. Спустя время Камило и вовсе стал фамильярничать, относится больше не как к зашуганному родственнику, а как к старому лучшему другу. Он даже не понял, насколько сильно полюбил дядю.

***

Камило плакал во сне, он чувствовал присутствие дяди, за столько времени, что они провели вместе, он научился понимать, когда он рядом. И сейчас он был здесь, с ним, в этом темном пространстве его сна. Бруно стоял перед ним, немного раскинув руки в стороны, на одном из его плеч сидела крыса и приветливо пищала Камило. На глаза навернулись слезы. Дядя стоял перед ним, виновато улыбаясь, словно он чувствовал вину за собственную смерть. Как же Камило было больно. Он хотел упасть на колени перед ним, вцепиться в его ноги и умолять его остаться, или забрать его с собой. Но он не мог выдавить из себя ни слова, только глотал слезы, пока Бруно, его робкий дядя, с виноватой улыбкой на лице, начал говорить. — Прости, что пришел только сейчас, прости, что пришел вот так, во сне. Я никогда не винил тебя, ты сделал все, что мог, мой дорогой, не беспокойся. Живи дальше, люби, у тебя еще много чего впереди, не позволяй горю охватить твое тело. Запомни — ты не виноват, ты не мог этого предвидеть. Я люблю тебя, прощай. Дядя подошёл к нему, легко ступая босыми ногами по темному полу пространства и, положив руки на щеки Камило, притянул его ближе и поцеловал в лоб. Камило же сразу ухватился руками за дядю, утыкаясь носом в грудь и рыдая во весь голос, пока Бруно успокаивающе поглаживал его по голове. Он не хотел думать о том, как дядя узнал о том, что гложет его, как он попал в его сон, и не галлюцинация ли все это, сейчас важнее всего было то, что Бруно здесь, рядом и он его успокаивает. Камило даже не заметил, как дядя исчез из его сознания, как он упал на колени, обнимая себя за плечи и беспомощно проливая слезы, он помнил лишь теплые прикосновение и ощущение губ на лбу. — Прости меня, прости, что не смог защитить. — поднимая лицо к верху этого темного пространства, Камило расплакался как ребенок, даже не пытаясь ни встать с колен, ни утереть слезы, которые катились по красным щекам крупными каплями.