Все теперь без меня

Мы сотканы из вещества того же, что наши сны, и сном окружена вся наша маленькая жизнь... Шекспир. Буря На облаке сидели генерал Чарнота и буденновский комиссар Бахтуров в рыцарских кольчугах, Крапилин в мешковатом штатском костюме и ангел в доспехах византийского катафрактария, очень похожий на иконы Архистратига Михаила. Рядом бродили три оседланных коня. - Ох и дурак твой приятель, Гриша, замаялся я с ним, прям сил нет! – жаловался Крапилин. – «Поговори, поговори» - да как бы я с ним поговорил-то, когда мне речь не оставили? На азбуке глухонемых, что ли?.. То приват-доценту этому убогому револьвер совал, то чуть во дворце Буденного дожидаться не остался – а Буденный всю бригаду Морозова только что потерял! - Не позавидуешь вам, беспокойничкам, - посочувствовал Чарнота. – И куда ты теперь? - Меня в Отдел ангельского креатива переводят, - похвалился вестовой. - Ангельского чего??. Это хорошо, что тебе речь не оставили! Напрасно вернули! - Я, что ли, это придумал? – обиделся Крапилин. – Сам в толк не возьму, что за креатив такой. Может, вроде керосина? - Темнота, - покачал головой Бахтуров, - необразованность! Ангельский креатив – это, к примеру, кто-то с коня упал, головой вдарился – и… - И помер?- радостно подхватил вестовой. - Да чего сразу помер? Помирать вовремя надо, когда здесь ты нужнее, чем там. Иначе дезертирство получится. Не-ет, упал, головой вдарился – а потом очухался и открыл какой-нибудь способ… - Самогон гнать, - подсказал Чарнота. – Шестидесятиградусный. - Чахотку лечить!.. Которые у нас в Первой Конной были из бывших беляков – несознательность проявляли. И тут тоже. Ты же в пакибытии, вот зачем тебе самогон? - Вспомнить приятно! Издалека донесся тяжкий, приглушенный расстоянием звук, похожий на залп тяжелых орудий и на удар громадного колокола одновременно. - Поспешим, братья, - трубным голосом сказал ангел и вскочил на своего коня. Бахтуров и Чарнота последовали его примеру, и трое всадников в один миг превратились в три точки и скрылись из виду. - Видать, опять те где-то прорвались, - пробормотал, проводив их взглядом, Крапилин. – Эхма… Невоинственный я человек… *** Машину вел сам Фрунзе, водителю он дал выходной. За рулем Михаил был всего месяц, но вел фиат плавно, без рывков, лихо объезжая извозчичьи пролетки. - Это что за чучела? – удивился Хлудов, кивнув на чинно, как гусаки, переходившую трамвайные пути парочку странно безбородых священнослужителей. - Живоцерковники, - ответил Фрунзе, - и у нас завелись. Как тараканы у плохой хозяйки, ей-Богу. - Живые попы*, - скривил губы Сиротинский. – Михаил Васильевич, высадите меня у синематографа, если можно. У меня там свидание… с девушкой. - Догадываюсь, что не с бабушкой, - рассмеялся Фрунзе. Его позабавило, что скромник Сергей хочет произвести впечатление на барышню, шикарно подкатив на новеньком сверкающем автомобиле. Высадив адъютанта, Михаил повернулся к сидевшему рядом Хлудову: - Везти тебя домой? А может, покатаемся? - Можно, - рассеянно ответил Роман, мысли его были заняты чем-то другим. – Ты ведь созваниваешься с Дзержинским? - Конечно, - кивнул Михаил, изящно разворачивая автомобиль между трамвайными путями и извозчиком-лихачом, - помимо прочего, он присматривает за моими девицами. - Скажи, он носит защитную гимнастерку с заплатами на рукавах? - Секунду, - Михаил миновал перекресток и просигналил подрезавшей его мотоциклетке, - да, в самом деле! Костюм для представительских целей у него из парижского ателье, а гимнастерка с заплатами на рукавах. Ты-то откуда знаешь? - А я и не знал, - ответил Хлудов. И через минуту отрывисто и быстро, точно ожидая, что его перебьют, заговорил: - Ты ему позвони и скажи, чтобы не пил завтра воду из стакана, который ему поставят на стол во время летучки. Пусть пьет чай, но не воду. В ней лекарство… название не знаю, но от него бывает разрыв сердца. - Продолжай, - спокойно сказал Михаил. - Тот, кто это сделал, сознается. Он испугается, решит, что его раскрыли. - Откуда тебе это известно? - Сон видел, - без всякого выражения ответил Роман и замолчал, глядя на дорогу. - Ладно, хорошо. Я скажу Феликсу. И попрошу его отнестись к этому серьезно. Сидевший неподвижно, словно затаившись, Хлудов шевельнулся и после паузы проговорил: - Я с ним незнаком, я не знал про рукава. Если это совпало, остальное тоже может оказаться правдой. - Может, - согласился Фрунзе. – Спасибо, что сказал. - Тебе спасибо, - странным тоном ответил Хлудов. - Пожалуйста. А за что? Роман не сразу нашел ответ, хотя он-то знал за что – «За мир, свет и воздух, которые ощущаешь всем собой в присутствии развитой души». Но как же такое сказать?.. Поэтому он долго думал и наконец подобрал слова: - Ты не подвергаешь разговорам. Михаил притормозил, пропуская груженую подводу, и изумленно покосился на собеседника: - Не понял? - Не говоришь так, как будто происходящее со мной тебе понятнее, чем мне самому. - Так это минимальное условие, при котором возможно взаимодействие между людьми, - пожал плечами Михаил. – Все остальное ведет к драке. Конечно, драка тоже способ общения, но лучше все-таки уметь больше, чем один. - Когда я ехал с тобой в Харьков из Екатеринослава, - сказал Хлудов, - я думал о том, что я такой, какой я есть. и при определенных обстоятельствах это ведет к катастрофе. Уже привело. - Это правда, - кивнул Михаил, - ты склонен брать на себя больше ответственности, чем можешь понести, и принимать решения – конечно, ошибочные - там, где вообще не можешь иметь никакого мнения, потому что ты ничего не понимаешь. Это было сказано спокойным тоном, без всякого осуждения – ну да, ты такой, и это нужно иметь в виду. - Поэтому я думал, на какую цепь мне себя посадить, чтобы это ни при каких условиях не могло повториться. Как сделать так, чтобы меня… не знаю, как сказать… взяли на учет как способного принести пользу и исключили причинение мною вреда. Я… наверное, это можно назвать молитвой, - я просил соединить меня с целым, частью которого я должен быть. - «Вот я, Господи»**, - задумчиво проговорил Михаил. - Да. «Вот я, используй меня в деле». - Думаю, если существует Небесная Канцелярия, такие запросы – от тех, кто не ищет своего*** - там обрабатываются в первую очередь. И то, что ты меняешься, - это и есть ответ. - С тех пор в моей голове горит беспощадный свет, как в операционной, и в этом свете я вижу все, что сделал, и все, что к этому привело. - Понимаю, - тихо ответил Михаил, - это тяжело. Я могу помочь? На этот раз Хлудов молчал долго. Фрунзе терпеливо ждал, пощипывая бородку, которую недавно снова отпустил. Дело было не в том, что Роман не знал, какого рода помощь ему нужна. Просто ему было трудно решиться сказать об этом. Такого счастья, как собеседник, с которым можно откровенно говорить о сложном и важном, не опасаясь услышать в ответ скулеж или насмешки, он не знал. - Мавра Ефимовна ведь в церковь ходит? Спроси у нее, не знает ли она хорошего попа? - Боюсь, представления о прекрасном в этом вопросе у вас с мамой не совпадают, - заметил Михаил, - ее идеал – это добрый, простой сельский батюшка. Такому можно подражать в христианских добродетелях, но когда он о чем-то рассуждает, следует помнить о его простоте. Тебе ведь не это нужно? - Да не знаю я, что мне нужно… Хорошо бы такого, которого можно уважать. - Говорят, патриарх Тихон очень достойный человек. Но он под домашним арестом, - хочешь, попробую устроить тебе встречу с ним, но не обещаю. - Не надо патриарха. Жалко. Представь, я ему скажу: я один из тех, кого вы благословляли истреблять большевистскую заразу, я убил своих соотечественников больше, чем испанский грипп, а теперь пытаюсь понять, как быть с этим. Кондратий обнимет старика. Мне бы кого-нибудь помоложе и поздоровее. - Дай подумать… Семен Буденный хвалил ростовского владыку Арсения. Тот реквизицию церковных ценностей в пользу голодающих поддержал, своими руками оклады с икон снимал в кафедральном соборе. Ругал священников, которые жалели наперсные кресты и золотые дарохранительницы: фарисеи, Христос вас бичом выгнал бы вон из храмов за то, что злато возлюбили, а к ближнему любви не имеете! - Это какой владыка Арсений? Смоленец? – спросил Хлудов. - Да, он. Семен говорил - из поляков, ругается по-польски – пся крев. Роман неожиданно рассмеялся. - Ну, этот мне подходит! – смеясь, сказал он. – Не надо, Миша, не беспокой патриарха. Как соберешься в Ростов, можно и мне с тобой? - Конечно, - ответил Фрунзе, сидевший скрестив руки на руле и опершись на них подбородком. – Я понял, что в проект реформы необходимо внести коррективы. - Какие именно? - Вначале подумать о характере будущей войны. И под нее, под эту неизбежную будущую войну, проводить реформу. - Пожалуй, стоит начать с анализа германской. Те ее элементы, которые были принципиально новыми - пулеметы, авиация, танки, броневики, подводные лодки – вероятно, будут определять характер следующей войны. - Логично. Но я бы не стал возводить технику в абсолют – воюют все же не танки и аэропланы, а люди. Фиат тронулся, испугав ревом мотора и ослепив фарами метнувшегося из-под колес кота. К счастью зверя, автомобиль не успел набрать скорость и инерцию, и реакция у Фрунзе была что надо – взвизгнули тормоза, и перепуганный, но невредимый меховой засранец брызнул наутек. - Примета плохая – живность задавить, - объяснил другу Михаил. – Машина несчастливая будет. *Обновленцы, они же живоцерковники, они же "живые попы" - просоветски настроенные сторонники церковной реформы, имевшие резон, но оттолкнувшие от себя верующих сервильностью и тем, что откровенно дрались с РПЦ за "кормушку" **Исх. 3, 1-4. Слова Моисея. ***слова апостола Павла из послания к Коринфянам.