Не по уставу

      И всё стало хорошо. Мариса бы сказала «лучше некуда», если бы не боялась сглазить. Потому что действительно было лучше, чем когда-либо прежде. Впервые за двенадцать лет в CRM у неё появилось что-то искреннее, животрепещущее, ради чего хотелось просыпаться по утрам. Что-то помимо армии и долга, своё собственное. Она даже не может разозлиться на себя за эту наивную мягкотелость — слишком велика радость.       Рик позволяет ей себя любить. По-человечески. Ему хочется думать, что он сотворён из корунда, но на самом деле это не так. Иногда ему тоже необходимо, чтобы обняли, согрели своим теплом, выслушали и поняли. Мариса даёт ему всё это — и даже больше — только бери. Она искренне его любит (одному богу известно, почему), и он относится к её чувствам с пониманием и уважением. Старается не злоупотреблять.       В свои тридцать восемь Манхур немного становится похожа на влюблённую школьницу, на которую обратил внимание её любимый старшеклассник. Глаза заблестели. Улыбается, когда думает, что никто не видит. Это замечают солдаты, замечают другие майоры. До генерала вскоре тоже доходит информация, что его протеже и один опальный сержант стали проводить вместе гораздо больше времени. Во время одного из разговоров он сказал ей:       — Спустя пять лет у меня больше нет причин не доверять ему. Однако я всё равно не доверяю.       «Да поебать мне, генерал», — думает Мариса и уважительно молчит. Ей известно о четырёх попытках побега, о собственноручно (прости господи) отрубленной руке и о том, почему Рик хотел сбежать на самом деле. Джедис сказала Окафору, Окафор передал генералу.       А генерал сказал ей. Потому что она у него в любимцах. Бил строгий человек, нередко даже жестокий, однако ему не чужда человеческая симпатия. Марисе кажется, что в глубине души он сам хочет, чтобы у неё с Риком что-то получилось. Не оттого, какая они чудесная пара и вся эта слюнявая ерунда, нет. Побуждения чисто стратегические: он хочет, чтобы у Рика была персональная причина оставаться. Его должно держать что-то ещё кроме невозможности уйти.       В глубине души Мариса чувствует: карты генерала не сыграют. Рик, быть может, и отказался от идеи сбежать, но не потому, что вдруг воспылал к ней. Не она его коновязь. Она достаточно взрослая, чтобы почувствовать и понять это — и даже попытаться принять.       Они продолжают видеться. Уж чего у Рика не отнять, так это умения быть Мужчиной. Про себя Мариса называет его именно так, с большой буквы. Из восхищения, из безмолвного поклонения.       Она пытается вспомнить других мужчин, которые встретились ей в прошлом. Их лица размыты, голоса звучат глухо, хотя их поступки отложились в памяти. Теперь, когда она спит, то ей снится лицо Рика. Оно снится ей именно таким, каким она хочет его видеть: с нежным выражением в совершенных глазах. Во снах она целует его ресницы и шепчет «люблю». Просыпаться по утрам стало необычайно легко.       На практике Мариса, конечно же, такого себе не позволяет. Не смеет утяжелять его душу своей любовью, как бы сильно та не билась о клетку. Даже когда они лежат вместе на её тесной постели разгорячённые и липкие от пота, она держит язык на замке. Силой воли накидывает очередную цепь на горло своим чувствам, как на бешеного пса. Потому что это армия. Потому что Рику всё равно будет нечего ответить; он сказал ей сразу, что не может дать ничего, кроме секса. Это ещё одна причина, почему Мариса считает его Мужчиной с большой буквы, — потому что он честен, и она это глубоко уважает. Это редкость в CRM.       Да и секс потрясающий, чего скромничать.       В глубине души она признаёт, что согласилась бы и на ложь.       Однако он даёт ей намного больше, чем сказал. Он дружелюбен. Не насмешлив, не высокомерен. Способен быть настоящим другом. Всегда выручит, если попросить. Изредка остаётся у неё на ночь, и в эти часы делает её по-настоящему счастливой. Потому что первое, что она видит по пробуждению — его божественное лицо. Такое, каким его задумала природа (ведь первые несколько секунд он находится в блаженном забытье), слегка сонное. А потом раскрываются небеса в обрамлении нежных ресниц. По утрам его глаза кажутся просто до боли голубыми, ещё более особенными. Мариса старается проснуться на несколько минут раньше, чтобы просто полежать рядом, уставившись на него спящего. После такого и умереть не жалко.       Будь Мариса, как офицер Джедис, она бы тратила все свободные часы на то, чтобы изображать эти глаза на холстах. Чтобы увековечивать Его… Она из тех женщин, которые превращаются в поэтов, влюбляясь. Низменные человеческие слабости. Но она не умеет ни рисовать, ни создавать скульптуры.       Когда Рик спит с ней, он никогда ей не снится. Зачем, когда рядом оригинал? И это правильно.       ... Таким образом незаметно пролетели целых три года.       То, что между ними происходит, начинает всё больше походить на отношения. В какой-то момент Рик проявляет к ней настоящий интерес, её радости нет предела. Она даже и не надеялась на подобное. Чтобы он отпустил своё прошлое и сконцентрировался на настоящем? Тем более, начал думать о будущем? Но Мариса Манхур теперь гордо считает себя самым счастливым солдатом во всём CRM.       — Я пытался покончить с собой, — бросает Рик бомбу однажды. Прямо на ровном месте, ничто этого не предвещало. — Ещё вначале, когда был консигнатором. Но… передумал.       Он сидит у неё в квартире, поджав под себя одну ногу, одетый в толстовку и джинсы, без протеза. Такой родной, какой бесконечно любимый. На его законном месте. Не пытающийся защититься. Поза подчёркнуто безмятежная, но лицо у него, словно у мученика с картин. Циановые моря как будто вот-вот разольются. Мариса никогда его таким не видела.       Она мягко смыкает вокруг него кольцо рук.       — Хочешь, поговорим об этом?       — Хочу сказать, почему думал так поступить.       И он рассказывает ей.       О своём прошлом: о том, как проснулся, о том, как выживал, о том, каких людей встретил и что с ним приключилось после того, как мир сошёл с ума. Мариса слушает истории о его врагах, союзниках и друзьях. Он рассказывает ей о том, что спустя полгода после смерти жены встретил женщину, которая вдохновляла его двигаться дальше. Ее зовут Мишонн, и вместе с ней и дочерью от первой жены он создал новую семью. Его голос дрожит, и Мариса бережно стирает мокрую соль с его век. Всё её естество дрожит тоже: он позволяет ей видеть себя таким. Он наконец-то позволяет себе быть с ней уязвимым. Она понимает, что сейчас происходит что-то очень серьёзное, самое важное из всего, что вообще происходило между ними. Ей становится жутко лестно.       Изучив ситуацию с его точки зрения, Мариса чуть лучше понимает, почему он так много раз сбегал. Хорошо, что Дональд что-то разглядел в нём ещё до неё…       В глубине души она просто рада, что Рик остался. Эгоистично, низменно — но рада.       Многое из того, что он рассказывает, Марисе давно известно. Она молчит об этом. Ей также известно, что девочку зовут Джудит, ей известно о женщине, которой Рик по-прежнему отводит особое место в его сердце. Она согласна делить с ней эту крохотную комнату, если Рик даст ей ключ. А он дал... Во всяком случае, после этого разговора ей по-настоящему начинает так казаться. Не может быть, чтобы столь скрытный человек позволил ей заглянуть в своё прошлое просто так.       Но даже он не в состоянии осознать в полной мере, насколько она благодарна за это.       — Я очень ценю, что ты решил рассказать мне обо всём этом. Большое спасибо. Я теперь буду понимать тебя лучше, — произносит она. И потом, поколебавшись, добавляет: — Я тоже хотела… покончить с собой когда-то.       Так будет справедливо. Искренность за искренность. Это единственный способ сохранить человечество.       Рик поднимает на неё свои прекрасные глаза. Из-за слёз белки покраснели, и на контрасте цвет стал ещё более насыщенным. Мариса до трясучки хочет спросить, как вообще можно иметь такие иномирно красивые глаза.       — Ещё до CRM, — объясняет она. — Моя группа… Мы переходили овраг, и мост обвалился… А я подвернула ногу, ковыляла позади них. Секунда, смотрю — а они все внизу. Приземлились прямо на стадо.       — Боже мой. Мне так жаль, что тебе пришлось это видеть, Мариса.       Он тоже обнимает её, прижимает к груди. Мариса оставляет у него над сердцем поцелуй, пока он не видит.       — Я не поэтому хотела... Хотя это… тоже было ужасно.       — Не поэтому?       По лицу Марисы пробегает тень. Она вспоминает тот чёрный день, который много лет присыпала землей внутри себя. Ради того, чтобы быть искренней с Риком, она согласна вспомнить и это.       — Я… Меня нашла другая группа.       По выражению, в котором искривляется её лицо, Рик догадывается, что встреча была неприятной.       — Какие-то… бандиты. Пятеро мужчин.       Теперь всё предельно ясно, Мариса может и не продолжать. Рик прекрасно понимает, что может произойти с одинокой раненой женщиной, которая натыкается на пятерых отморозков посреди апокалипсиса.       Но Мариса рассказывает. Отворачивает корпус, но рассказывает.       — Меня насиловали до самой ночи, потом связали и кинули в соседней комнате. — Её голос делается бесцветным, она проглатывает окончания и сутулит плечи. — Пока… пока это происходило... у одного из них выпал маленький складной нож. Никто не заметил, кроме меня.       Потом была долгая пауза, наполненная её тяжелым дыханием. Рик из уважения не пытается заглянуть ей в лицо, только гладит рукой по плечу. Бедняга, с жалостью думает он. Самое страшное событие в жизни каждой женщины — и умножено на пять. Господи. После такого действительно не захочется жить.       — Тебе не обязательно рассказывать всё, — осторожно говорит он.       — И этой же ночью я их всех зарезала, — почти одновременно с ним произносит Мариса, голос надорванный, — всех и каждого... как... цыплят. Потому что… они на радостях чего-то налакались и вырубились. Можно сказать… что в каком-то из смыслов, — она горько усмехается, — мне повезло… И я дала им превратиться. И потом прикончила их ещё раз.       Рик видит, что она поднимает руку и что-то стирает с лица. Он обнаруживает, что ему хочется быть этой рукой, что ему хочется стереть её слезы. И это так по-новому. Так не должно быть, однако так и есть. Он осторожно обнимает её со спины и чувствует, что Мариса кладёт свои руки поверх его. Она прижимает его единственную кисть к губам, как и бесчисленное количество раз до этого. Её свидетельства привязанности всегда выглядят так, будто сошли со страниц любовного романа.       У Рика есть и свой случай, когда он «дал превратиться». Он вообще её не осуждает. Ему даже представить страшно, что переживает женщина в такой ситуации.       — Вот после этого... я и хотела...       — Но передумала же.       Она ещё раз вытирает лицо, потом поворачивается к нему и сразу прячется на груди.       — Что-то вроде… Генерал меня нашёл. Они… Он со своими людьми отходил из Питтсбурга. Представь себе картину: ночь, я стою на коленях с пистолетом во рту, собираюсь с силами, думаю «боже, дай мне знак», и тут слышу сзади чей-то голос. Оборачиваюсь — а там он и куча солдат в форме. Мне… мне стало пиздец неловко. Не хотелось вышибать себе мозги на виду у целой толпы… А потом уже стало как-то по-другому. Переодели, вымыли, накормили. Даже психотерапевта нашли.       Теперь понятно, почему она так верна CRM и генералу лично. Бил её буквально из рук смерти выдернул. Рик может это понять. Рик это уважает.       Он гладит её по волосам.       — Мне так жаль, что с тобой такое произошло. Никто не заслуживает подобного, — тихо произносит ей в макушку. — Но я горжусь, что ты через это переступила.       Мариса вздрагивает у него в руках, почти как устрица в приоткрытой раковине. Потом по-осьминожьи крепко обвивает руки вокруг его спины и спрашивает:       — Тебе что, не противно?..       Какой глупый вопрос.       — Как тебе такое в голову пришло? Нет, конечно. У меня же с головой всё в порядке. — Мариса вздыхает с облегчением, будто у неё целый эшелон с плеч свалился, и он добавляет: — Никто от меня не узнаёт обо всём этом.       «За что мне такое сокровище, как ты», — хочет сказать Мариса.       Она оттягивает нижний край его толстовки, ныряет внутрь и принимается покрывать поцелуями живот и грудь. Рик сначала мужественно сдерживается, а потом всё равно начинает шевелиться.       — За что мне такое сокровище, как ты? — бросает Мариса свою бомбу, не давая ему вытащить себя наружу, и начинает целовать ещё сильней. Рик пахнет домом.       — Просто так... — голос дрожит от подкатывающего к горлу смеха. — Мариса, чтоб тебя, я сейчас умру… Прекрати!..       Мариса ещё раз целует его в центр грудины и прекращает. Когда выскальзывает наружу, то выглядит так, будто её током стукнуло, и Рик приглаживает её торчащие во все стороны волосы.       Он чувствует себя странно. Это ощущение из забытых, из похороненных. Из трепещущих.       А через час он доказывает на деле, что ему не противно. Манхур не выдержала, расплакалась прямо у него на члене. Слишком много искренности для одного вечера, в армии этот орган атрофируется.       — Господи, как же я тебя люблю, — призналась шёпотом, пока он вытирал её лицо. — Умереть хочу, как люблю, жить хочу, как люблю. Обожаю… Часа не проходит, чтобы я о тебе не вспомнила. Будь со мной, пожалуйста, будь со мной…       «Бедняга, — думает Рик с сочувствием, целуя её лицо, — как же ты долго это в себе держала».       — Я никуда не собираюсь уходить, — успокаивает он и ни капли не врёт.       Рик не отвечает ей тем же. Уже никто не снится ему: ни мёртвые, ни Мишонн, ни даже Карл, — но пока рано. Он не готов и не хочет случайно ошибиться. Но это не отменяет того, что ему становится необычайно тепло от сказанных Марисой слов, как если бы она с ног до головы обернула его в огромный белый плед из шерсти мериноса. Это тоже одно из забытых чувств.       И потом всё тоже было хорошо. Лучше некуда.       Некоторое время.       Пока он не возвращается с задания с женщиной. Дональд Окафор разлетелся на ошмётки по кабине вертолёта, но вместо него прибыла новая душа. Рик просит Марису за неё поручиться. Конечно же, она выполняет его просьбу — как она может поступить по-другому? Это же просьба Рика.       С этого момента всё начинает идти под откос.       Рик становится каким-то растерянным. Грустным. Постоянно у себя на уме. Почти перестал навещать её. Офицер Стоукс начинает казаться встревоженной, Мариса старается не показывать, что паникует. Нет-нет-нет, как же так? Что случилось? Что, блять, случилось?!       Она не спрашивает у него — боится услышать ответ.       Вместо этого она решает спросить у новенькой.       Женщину зовут Дана Битун, и она подозрительно умело справляется с ходячими. Особенно для той, которая «ищет защиты среди людей». Перед вопросом Мариса некоторое время просто наблюдает за ней. Она шестым чувством чует, что новенькая как-то замешана в смерти Окафора и странном поведении Рика и Джедис, просто не может объяснить. Как она может быть замешана? Она же просто странная одиночка, вывалившаяся из леса.       Мариса отделяется от стены, о которую опиралась, и делает первый шаг. В этот же момент её как будто кто-то одёргивает за шкирку, точно провинившегося школьника. Что-то останавливает её, как если бы она уткнулась в невидимую стену.       Потом резко начинает сдавливать груди. Воздуха становится мало, она судорожно расстёгивает воротник, расстёгивает молнию на форменной водолазке, отворачивается. Ей становится страшно, просто до дикости страшно. Абсолютно иррационально. В груди стучит так, будто она пробежала марафон вокруг базы. На тренингах её учили, как справляться с панической атакой, и она всегда пропускала мимо ушей, потому что никогда в жизни таким не страдала, даже после изнасилования. Она пытается вспомнить. Сосредоточиться на дыхании, перевести фокус внимания с мыслей на ощущения. Мариса судорожно изучает пространство вокруг себя, видит за обеденным столом консигнаторов бутылку с водой, откручивает крышку и щедро плещет себе на лицо. Прохладное затекает за шиворот, впитывается в ткань формы, доставляет дискомфорт. Спустя несколько секунд приступ понемногу уступает.       Что это такое было, блять? Почему у неё начали трястись коленки при мысли о разговоре с какой-то новенькой?       Мариса опирается обеими руками о стол, старается дышать медленно и размеренно. Она оглядывается вокруг. Кажется, никто не обратил на неё внимания. Пора уходить отсюда. Не хочет она уже никакие вопросы задавать.       Впервые за долгое время Мариса просит помощи не у Рика, а у Торн. Просит её подержать глаз на Дане, сложить собственное мнение. Потому что «ну не так с ней что-то!». Торн должна Марисе за одну услугу в прошлом, и Торн не любит быть должной, так что она соглашается. Через день новенькую добавляют в отряд под её началом для операции на базе «Каскадия». Мариса хочет лететь тоже, однако ей там делать совершенно нечего — два старших сержанта-майора на таком задании не нужны.       Через пару дней в картину неожиданно добавляется офицер Стоукс.       Марисе не очень понятно, почему Джедис вдруг вызвала её к себе на разговор. Да ещё и неофициальный. Прежде они несколько раз работали вместе, однако тесным их контакт нельзя было назвать, Стоукс взбиралась по карьерной лестнице быстро и шла по головам, и Марисе это претило. Однако в этот раз она прибывает к ней в кратчайшие сроки.       — Знаешь, почему Рик столько раз сбегал?       О как. Ни салюта, ни привета. Джедис сидит к ней спиной, одетая в гражданское, и копошится в деревянном этюднике, покрытом пятнами краски. У неё в квартире беспорядок, многие вещи лежат не на своём месте, либо вообще отсутствуют.       — Знаю.       — А знаешь, кто его сюда привёл?       Что за вопросы такие. Мариса молчит, потому что на этот у неё ответа нет. Джедис оборачивается через плечо, на лице зарождается ухмылка.       — Я.       Старший сержант Мариса Манхур старательно делает вид, что не удивлена.       — Вы были знакомы до?..       — Схватываешь на лету, Манхур, — с намёком на похвалу говорит офицер. Потом её голос делается другим, ледяным и требовательным. — И ты сохранишь это знание в тайне. Ясно?       Мариса кивает.       — Конечно, офицер... Не беспокойтесь.       Стоукс измеряет её взглядом вдоль и поперёк, как будто что-то взвешивает.       — Раньше ты демонстрировала инициативу, и о тебе ходили разговоры в высших кругах. Ты уже давно могла дослужиться до офицера, как я. Однако ты продолжаешь сидеть здесь, в Филадельфии, и терять возможности. Рик… сделал тебя мягкотелой.       Она продолжает сидеть здесь, потому что здесь находится сержант-майор Граймс. И генерал. Ради них она готова на всё. Мариса начала беречь себя, потому что теперь у неё есть любимый человек, к которому она по-настоящему хочет возвращаться, а не только отцовская фигура. Потому что ей теперь по-настоящему хочется жить. Неужели не ясно? Замечания Джедис здесь абсолютно до лампочки.       — Меня полностью устраивает моя должность, офицер.       Джедис кивнула и отвернулась к этюднику. Мариса молчаливо ждёт.       — Я хочу дать тебе возможность вновь проявить себя. Хочу… дать тебе возможность понять кое-что.       Опять тайны. Опять загадки! Мариса остаётся в Филадельфии ещё и по той причине, что повышения предполагают раскрытие новых планов и прогнозов, с каждым уровнем всё более мрачных. Ей нравится думать, что всё будет хорошо, что генерал в состоянии спасти их всех. Ей хочется иметь надежду. А знания эту надежду подкашивают.       — Понять что?       Офицер Стоукс откладывает этюдник на подставку поворачивается к ней полностью.       — Что тебе стоит взять всё в свои руки, пока ты ещё можешь на что-то повлиять. Ты всё ещё можешь. Тебе только стоит набраться смелости. Ты либо борешься за своё счастье, либо проигрываешь его кому-то другому. Понимаешь, о чем я?       Мариса сглатывает. Она понимает. Услышанное заставляет её пульс ускориться. Джедис действительно сейчас проводит с ней покровительственный разговор? Что ещё стоит за этим?       — Понимаю, офицер.       На лице Джедис проступает удовлетворение. Она улыбается Марисе.       — В таком случае, собирай экипировку. Через три часа мы полетим в «Каскадию». Ты пригодишься мне там.       Мариса салютует.       — Так точно, мэм.