Рождённый под куполом

— Давай! Бей его! — Чёрт, чувак, я поставил на тебя 200 баксов, не подведи! — Лупи, мать его! С этих фраз не должно было начаться утро Сенку, но оно его и не спрашивало. В обеденной было куда больше, чем десять человек, и шум, исходящий от всего сброда стоял нереальный. Кто-то вопил, кто-то хохотал, а кто-то и вовсе затевал фоновую драку. Но главными лицами фрик-шоу были двое. — Я не буду тебя щадить, окей? — Кохаку показательно крутит головой по кругу, разминая шею до хруста. — Наличие сегодняшнего выступления тебя не спасёт. Всё равно ты замажешь своё личико этой белой уродской хернёй. — Грим мне не понадобится, — холодно отвечает Ген. Он плавно снимает с себя верхние слои одежды и отбрасывает сзади стоящему Хрому. — Я женщин не бью. Но ты и не женщина. — А кто же?! — громко спрашивает та, переходя на сиплый, с нотками истерики крик. — Просто существо. Не поддающееся дрессировке, — лицо парня не выражает абсолютно ничего, в то время как другая готова убить. Кохаку решает не дожидаться никакого сигнала и нападает первая. Прыгнув практически на чёртов метр в высоту, она прописывает Гену удар с разворота, но тот в последний момент уворачивается. Асагири маневрирует под шквалом то и дело обрушивающихся ударов как может, отскакивая как пантера и ставя неумелые блоки руками. — Изворотливый ублюдок, — цедит девушка, буквально готовая взорваться от злости, — на тебя делали ставки! Дерись как мужик! Ген кривится бледным лицом, зажимается плечами внутрь, делая виднеющиеся ключицы совсем глубокими, когда видит оттащенный для удара кулак. Шустрость и быстрота реакции — пожалуй, единственное, на что изнеженный иллюзионист мог полагаться. Лишь с одного взгляда на них можно было бы сказать, что, если бы не ценность человеческой жизни в обществе, Кохаку при первой же возможности зарубила бы Гена топором, выпустив тому кишки и наслаждаясь откровенными видами извне. Или он бы её жестоко подставил, отравил, смотря на прелести человеческого организма с первых рядов театра. Однако, было в их взглядах что-то, напоминающее предохранитель на огнестрельном оружии — Ген, судя по всему, не собирался отвечать на удары Кохаку, хоть и говорил, что щадить её не собирается. А сама Кохаку и вовсе дралась в полсилы, потому что иначе все бы застали роскошную эпитафию фокусника на холодной каменной плите ещё до того, как к ним причалил их первый зритель. Мужская ладонь откуда-то сзади ложится на плечо Кохаку. Народ в одночасье замолк. — «На тебя делали» что? — Сенку выпрямляется во весь рост, когда она поворачивается в его сторону. Люди, ждавшие зрелища, начинают что-то хаотично бормотать, стыдливо уносить ноги, толпа рассыпается, оставляя только важных в конфликте персон. Дрожь Гена и агрессивность Кохаку немного унялись. — Ставки, — с облегчением выглядывает Асагири, стреляя серыми глазками из-под длинных ресниц, — у нас намечался бой, можешь представить? Кохаку замахивается на фокусника ладонью, намекая, что он вновь слишком много треплет языком, но Сенку широким шагом подходит к Гену, выхватывает за шкиряк и оттаскивает в сторонку как маленького зверька. — Ты что творишь? Что вы оба себе позволяете? — шипит владелец цирка, встряхивая худое тело, — я тебе сейчас сам врежу, Ген, клянусь. — Да я тут при чём? Дружочек Сенку, я не сделал ничего. — Вот именно. Ты не сделал ничего, — переходит на твёрдый тон он, — не мог, что ли, как следует дать одному из орущих в толпе, как топнуть ногой и сказать, чтобы даже не дышали в твою сторону? — Ты думаешь, я так не делал? — угольные тонкие бровки игриво взметаются вверх, скрываясь за косой чёлкой, и самому Ишигами остаётся только тяжело вздохнуть. Он решает поменять тему. — Я ещё умею считать до десяти. — Ась? — Я ещё умею считать до десяти, — громко повторяет хозяин цирка, — и нас тут далеко не десять. — Ах, к нам сегодня приехал оркестр… — Понял уже. Повезло, что я ещё не успел осрамиться перед ними. — Хотел наорать? — хихикает Асагири, — «Что за проходной двор вы тут устроили?!», да? — Действительно. Так я бы и сказал, — произносит он, неловко потирая плечо. Ощущения после вчерашнего не сказать, что хороши, но и тяжких последствий не наблюдается. Сенку решает сосредоточиться исключительно на сегодняшнем дне. — Спозаранку припёрлись. Зачем? — На самом деле, это не тот оркестр, что ты заказывал… Прости, ты вчера так вырубился, так что на звонок пришлось ответить мне. — Те музыканты, что я заказывал, вроде посолиднее выглядели, — он нервно цокает языком, и Ген рядом начинает несмело переминаться с ноги на ногу. Придётся снова менять русло разговора. — Эээ, вы успели позавтракать? Я как услышал сыр-бор, сразу прискакал. Даже не мылся и зубы толком не почистил. — Тут мало кто отхватил себе столик, — пожимает плечами тот, — то новый оркестр, который не может сориентироваться, потому что всё решилось за ночь, то с Кохаку мы сцепились как собаки, то вообще… — А что у вас произошло? Почему вы решили драться? — Кто-то украл мой заводной ключ от часов. Сенку выглядит так, словно его с ног до головы окатили ледяной водой. Ген, хоть это и, по большей части, его беда, не подаёт особых признаков тревоги, лишь поглубже кутаясь в своё розоватое кимоно. — Эх, холодно… — тихо бросает Ген в раздумьях, но его резко берут за руку и тянут обратно в сторону людей. Сенку идёт быстрым шагом, злобно дыша и волоча фокусника за собой как сломанную игрушку. Тот тащится за парнем, неуверенно мельтеша и всё больше меняясь в лице. — Я не прощаю воровства в своём цирке, — голос Ишигами достаточно звучен и громок, чтобы каждое лицо, некогда занявшее стол, в изумлении или в страхе повернулось, — и если вы, черти, покосились на чью-то вещь, пренебрегли этим грехом, который должен караться по заслугам, я сочту это за оскорбление в свою сторону. Вопросы?! — Сенку, не перегибай, — откуда-то сзади шепчет Асагири, но тот не унимается. — И, судя по тому, что среди нашей цирковой семьи есть вор, который не сознаётся, я буду точить нож на каждого. Меня травили, в меня стреляли, вы хотите сказать, что меня и обкрадут? — Сенку. — Черта с два, — выплёвывает он, — если в моей труппе беда, вы бросаете вызов мне. Ген, ты думаешь, это была Кохаку? — Не думал я ничего! — иллюзионист беззлобно отпихивает от себя владельца цирка и выходит вперёд. — Я думал поначалу, что это она, потому что у нас тёрки. Но она не такой человек, я был недостаточно расчётлив. Кохаку стоит, скрестив руки и нервозно подрыгивая ногой. Её вид устрашающ, а аура смертельна. — Мне действительно мозгов не хватит спереть у него что-то. Если бы я могла, я бы его сто лет назад обчистила. Ген брезгливо оттягивает ворот кимоно от собственной тонкой шеи, и Сенку на несколько секунд кажется, что это и есть его настоящее лицо. — Вот именно. — Эта сволочь вечно ныкает всё по углам — вот как за шкуру свою трясётся! Даже если спросишь, мол, куда дел, днём с огнём его сраные вещички не найдёшь! — Слушать всем! — голос Сенку разрезает пространство, отчего даже он сам начинает неуютно ёжиться, — если никто не сознается, заставлю перевернуть всё верх дном, но найду ключ Асагири! Толпа нехотя разбредается, побросав тарелки, рассыпаясь и сортируясь на лентяев и преданных трудяг. Кто-то ищет пропавшее, кто-то делает вид, что работает, а кто-то косится на потенциальных преступников. Кохаку и не шелохнулась. И чем я занимаюсь? Я должен провести опрос. Разузнать имена людей, что привалили к койкам позднее остальных. Если господин «страховщик» работает не один, то его соседи соврут о времени прихода. А остальные, кто был в комнатах, не знают. Есть ли вообще смысл расследовать вчерашний случай? Сенку беседует с Кохаку «по душам», если у них обоих она вообще имеется. Девушка горячо жалуется ему на хитрющего иллюзиониста вместо того, чтобы хоть как-то отводить от себя подозрения. Ишигами задумчиво почёсывает затылок, посылает торчащего рядом Хрома, сияющего от того, что его заметили, к музыкантам, и приступает к более строгому допросу. — Времени маловато, — начинает он сурово, постукивая острым носком лакированной туфли по полу, — Ген, сколько тебе ещё осталось? Извини за депрессивность. — Полчаса?.. — то ли отвечает, то ли спрашивает тот, косясь на постепенно остывающую Кохаку и медленно расслабляясь. — Какова погрешность? — Минута-две. Потом полнейшая контузия, — Асагири пытается отшутиться, чтобы хоть немного разбавить накалённую хозяином цирка атмосферу, но ловит рассерженный своим легкомыслием взгляд со стороны того. — Кохаку знает об этом. И я не качу на неё бочку, если что… Просто факт. — Знала, значит, Кохаку? — Ну да, — пожимает плечами она, — все знают. Но как ключ выглядит — хоть убей — понятия не имею. Сенку выжидает, когда последние капли нагретой утренним конфликтом агрессии выплеснутся из работницы, и, обдумав порядок вопросов, начинает мозговой штурм Кохаку. — За что ты ненавидишь Гена? Конкретно. — Ты можешь спросить у любого, Сенку, и… — Я буду спрашивать каждого по отдельности. Сейчас мне нужно знать, за что его терпеть не можешь ты. Цукаса, некогда стоявший поодаль от Кохаку, скрестив руки, направляется к Сенку. Его хмурый вид многообещающ в глазах хозяина цирка. Он внимательно слушал их разговор, и Ишигами не против компании Шишио в данном случае, хоть и прогнал на эмоциях здоровую часть работников в начале, чтобы не мешались и не встревали лишний раз. — Может, тебе Цукаса ответит? — упрашивающим тоном произносит девушка, сдвигая светлые бровки к переносице, — ему определённо есть что сказать. Он с Геном, ну, теснее всех работал. Становится интересно. — Только на этот раз, — поддаётся он из любопытства, держа в голове факт, что Кохаку ответа не дала, — пусть первый говорит. — Дай человеку власть и он покажет, кем является на самом деле, — серьёзно говорит громила, словно разжёвывая каждое слово, — эту истину усвоил каждый член труппы. Твой отец, если и совершал ошибки при жизни, то выбор правой руки — одна из его крупнейших. — Я не очень понимаю, — нынешний владелец цирка бросает осторожный взгляд на Гена, который по-прежнему стоит, спрятавшись за его обтянутой рубашкой спиной. — Если это правда, почему Кохаку не смогла сказать? Тебе было нужнее? — Стыдно признавать, но я действительно долго наблюдал за процессом правления и давления и побольше других знаю что такое угнетение. — Ген был тираном в моменты уходов моего отца, а ты ему помогал? — Пока не осточертело, — голос Цукасы уходит совсем в низы с каждым его словом, и по телу Сенку бегут мурашки, — должен признаться сейчас, чтобы не иметь более никаких секретов от тебя: я — тот, кто организовал групповое избегание Асагири. Не Кохаку. «Какой умный парень — этот ваш Шишио… — думает про себя Ишигами, втихую ухмыляясь, — Особенно с ним мне стоит быть осторожнее. Он сознался в сравнительно мелком грехе, как бы вызывая доверие с моей стороны. Типа, нет больше секретов. Самотерапия удалась». — Допустим, Ген вас угнетал. Может, хорош ему мстить? Власть сменилась. Король теперь я. А если грохнуть Гена вздумали, не смейте. — Ты не понимаешь нас! — горячо выпаливает Кохаку. Она крепко сжимает кулаки, но не в боевой стойке. Сейчас она напоминает обыкновенную взволнованную юную девушку, чувства которой безжалостно задели. — Да ты просто представить не можешь, насколько велика жажда денег и славы у этого человека! Он… Он.! — она задыхается от прилива эмоций, и Цукаса кладёт свою тяжёлую руку девушке на плечо. — Он будет втираться к тебе в доверие, вот увидишь… Он убьёт тебя, и ты вспомнишь мои слова в судный день. — Ты им правда собираешься верить? Меня очевидно пытаются выставить убийцей, а эти двое повелись. Если они сами не преступники, конечно, — по-прежнему с улыбкой интересуется Ген, — Кохаку даже на твой вопрос ответить не смогла. Цукаса ей додумал, время выиграл, а она повторила как миленькая. — Мы боимся его, — тихо бросает Кохаку, засовывая руки поглубже в карманы толстовки, — спать с ним в одной комнате небезопасно, в кровати прячет оружие, деньги… Да у нас с Цукасой рожи как перекосило, когда мы нашли его ассортимент убийцы. Перед глазами с тех пор стоит картина, как он нас всех замочит и свалит за тысячи миль с баблом. «За тысячи миль у него бы не вышло», — усмехается про себя владелец цирка. Непривычно расслабленное лицо Гена приобретает суровый характер. Он задирает свой острый подбородок выше и, кривясь тонкими губами, произносит слова сквозь зубы: — Я же говорил вам. Это недоразумение. — Говорил. И мы тебе верили, — подтверждает Цукаса, не теряя хмурого вида, — но ты исчерпал наше доверие. Смерть человека — это тебе не иллюзия, не обман зрения. — Какова вообще вероятность того, что убил моего отца Асагири? — Сенку зол, — вы всегда ненавидели Гена. И стоило моему отцу погибнуть, как вы из-за своего эмоционального состояния дружно свалили всё на него. — Эмпатия к подозреваемому во время расследования ещё сыграет с тобой злую шутку, — ухмыляется Цукаса, и владелец цирка чувствует знакомый ему укол совести. — Ты такой же, как и мы все, но с одним весомым отличием — мы иллюзиониста избегаем, а ты к нему стремишься. Ты не можешь вести это расследование. Нам нужен холодный взгляд со стороны, а не сквозь призму романа. — Между нами ничего нет, — Сенку и Ген звучат в унисон, отчего Кохаку недоверчиво приподнимает левую бровь. — Сенку, да у тебя вкус такой же дерьмовый, как и у твоего отца. По телу Гена идёт ощущаемая всеми нервная дрожь. — Да вы… Вы свихнулись?! Если вы намекаете на то, что я крутил шашни с Бьякуей, я действительно вас убью ночью! Сенку неприлично громко начинает хохотать, и три лица в изумлении поворачиваются к смеющемуся господину. — Бедный Ген, — говорит он, смахивая пальцем невидимую слезинку с уголка глаза, — вы реально свихнулись. Вы самостоятельно расследовать дело не думали? Разговаривали вообще друг с другом? — Ты думаешь, мы совсем тупые? — Кохаку. Вы делаете необоснованные выводы. Как сын Бьякуи, осмелюсь сказать, что кто-кто, а Ген и рядом в его глазах не стоял с моей матерью. — Да откуда тебе знать?! — А вам? Кохаку беспокойно качается на пятках с минуту, после чего шумно фырчит что-то невнятное и уходит. — Пойду ключик сраный искать. Ишигами начинает казаться, что он переборщил. Цукаса дал, хоть и несколько размытый, но ответ на его вопрос, поэтому он его благополучно отпускает. С Кохаку он пока ничего требовать не будет. Похоже, они с Цукасой разделяют похожие взгляды, но причины ненависти к Асагири разнятся: Шишио работал с ним и признал личную неприязнь к тиранской личине Гена, Кохаку же испытывает страх по отношению к выходкам фокусника. Но, учитывая, что это Кохаку, страх — недостаточная причина. Она что-то недоговаривает. Они все что-то недоговаривают. "Кохаку сказала, что они с Цукасой чувствуют себя некомфортно рядом с Геном. А предавали ли они огласке, что Ген спит с оружием и деньгами? Что касается остальных? Что Асагири сделал им?" — возникают один за другим в шевелящихся извилинах вопросы. — Ген, сам думаешь, за что тебя терпеть не могут? Иллюзионист беззаботно машет ладонью. — Да кто его знает. — Ген, — упрашивает он, — хоть ты мозги не делай. — У всех свои причины, что я ещё могу сказать? Я не экстрасенс, чтобы зреть в корень у кого что есть по отношению ко мне. Я всем по-своему насолил. Сейчас я просто хочу свой ключ. — Я допрошу всех по отдельности об их отношении к тебе, но сначала ты. Назови, за что тебя могут ненавидеть. — Вероятно, за то, что я могу быть убийцей. — А до смерти моего отца? За что тебя ещё могут избегать? Ген поджимает губы так, что они образуют тоненькую полосочку. Грудь его тревожно вздымается и опускается, и Сенку понимает, что Асагири приходится более нелегко, чем ему, хоть и выглядит так, словно всё это — не его забота. У него никогда не было семьи как таковой. Цирк не стал ею. — Цукаса сказал, что смерть — это мне не иллюзия. — Но какова вероятность, что… — Он имел в виду не твоего отца. Ген грустно улыбается одними цвета дождливого неба глазами, его подбородок дрожит, а губы сводит в кривой болезненной усмешке. — Расскажи мне, — осторожно говорит Сенку, касаясь пальцами чужого локтя, — твой рассказ может помочь найти ключ. Я это так не оставлю. — У Кохаку была сестра, — голос Асагири ломается, и сердце Сенку начинает болезненно биться о стенки груди, — Она была слишком слабого здоровья, чтобы выступать и тренироваться вместе с нами… Кохаку сказала, что, если её сестру не примут, то пусть не принимают и её. — Какова была её роль в цирке? Ген, всё хорошо. Что бы ты ни сказал, я буду держаться твоей стороны. Я нездраво веду расследование. Цукаса был прав. — Занималась распространением рекламы нашего цирка, — тёмная макушка парня опускается совсем низко, когда он говорит, — ну, знаешь, рисовала афиши, коротенькие рассказы о нас, даже один раз в свет вышел комикс. Мы пытались избавиться от всего, что напоминало нам о Рури… Но, похоже, наш чуланчик воспоминаний не хочет этого. Один или два факта её существования всё равно всплывали на поверхность. — Прости, что спросил об этом. — Ничего, — качает головой Асагири, крепче впиваясь пальцами в чужую руку, — если тебе это поможет понять что-то, я буду рад служить. — Рури, значит… Как она погибла? И как была связана с тобой? Ген судорожно вздыхает. — У неё было слабое здоровье, а я усугубил это своим главенством. — Ты был тем, кто усложнил им программу? — преданный взгляд хозяина цирка сам говорит за себя. Несмотря на вещи, о которых он толковал, глаза выдавали его истинное хорошее отношение к фокуснику. — Бьякуя и сам хотел этого. Но я поспособствовал… Сестра Кохаку умерла незадолго до смерти твоего отца. Здоровье стало совсем слабым, я загнал их всех. — Такова твоя работа, Ген. Тебя ненавидят за это? Тогда я не знаю, что будет, если они начнут работать на меня, — Ишигами отшучивается как может, чтобы хоть немного развеселить своего фокусника, но Асагири слишком сильно уходит в себя. И с каждой секундой всё больше. — А знаешь, почему произошла та путаница в последний день для Бьякуи? — Ген молчаливо выжидает вопросительного взгляда со стороны собеседника, — потому что я не дал им передышки, — он сам отвечает на свой вопрос. — Я усложнил всем программу. Я вписал в сценарий немыслимые номера. Из-за меня не выдержала Рури и умерла ещё до выступления. Из-за меня Гинро не смог совладать с собой и разрыдался на сцене. Из-за меня Хром был дезориентирован ввиду скорби, застлавшей глаза. Всё пошло наперекосяк…. Из-за меня. Сенку делает 2 больших шага навстречу мелко дрожащему иллюзионисту. Он крепко сжимает худое тело в объятиях, сотрясаясь и прилегая теснее. — Ты хотел, чтобы работа отвлекла их от горя? — Я проигнорировал чужую смерть, будто это иллюзия. Сенку чувствует, как плечо намокает. Ткань рубашки пропитывается солью, темнеет под прокрашенными глазами Гена, становится теплее. — Они все считают, что я заварил эту шумиху, чтобы убить твоего отца. Я не убивал. Я ничего не делал. Я просто работал. Быстрые слова, слетающие с губ Асагири, приносили боль. В них виделось отчаяние, Сенку хочется его успокоить, но он не знает как. — Человек, который украл твой ключ, не ненавидит тебя, — он трепетно проводит пальцами по прямым волосам парня. Скользящая по макушке рука останавливается на выбивающейся из причёски длинной осветлённой пряди. Асагири всегда умудрялся совмещать в своём образе некий бунт: тёмная шляпа с кимоно, не вписывающаяся в стиль; по-готически накрашенные глаза на фоне так по-японски высветленном, почти белом лице; длинная светлая прядь среди короткой стрижки. Асагири контрастный. Выбивающийся из ряда вон. Сенку невесомо касается губами выбивающейся пряди. — Всё, что мне нужно, я уже узнал. Я рад, что смог поговорить с тобой, Цукасой и Кохаку. Ген отходит на пару шагов от владельца цирка и пытается закрыть рукой смазанные на веках чёрные тени, переходящие уже на щёки. Серые глаза смотрят на Сенку с горящим вопросом. — Человек, который украл твой ключ, тебя любит, — Ген на эту фразу непонимающе смотрит. — Уложился на 3 минуты и 43 секунды раньше, повезло тебе. Воспользуюсь ситуацией и опрошу пока остальных, — Сенку подмигивает иллюзионисту и отчаливает. В кармане накидки Асагири обнаруживает свой ключ от сердца.

***

— Они охренели?! — Сенку откровенно в шоке от ситуации. — Почему такие стрёмные причины избегать Гена? Как он вообще успел? Честно — одна заковыристее другой, — он молчит несколько секунд, пялясь в пустоту, и внезапно для себя начинает ехидно посмеиваться, — то ли дело Тайджу. Ген ему — бедняге — полтинник не вернул. Сенку не понимает в какой именно момент жизни он начал сходить с ума. Безвыходность совсем бьёт по самооценке молодого хозяина цирка, потому что осознание того, что он не то что убийцу, а конкретную причину ненависти к Гену выявить не может, давит на плавящийся всё больше и больше мозг с нереальной силой. Ради создания иллюзии необходимости опроса и точных быстрых ответов я даже спёр ключ Асагири. И я не понял ничего. Если подумать, унижения и преследования в школах тоже начинаются с неопределённой точки. Но мы же взрослые адекватные люди… Внезапно мигнувшая в мозгах мысль вызвала внутри парня переворот. Сенку не хочет верить в свои мысли. Сенку впервые в жизни не хочет, чтобы посетившая его догадка оказалась верна. Он утыкается носом в свои уже вытянутые на брюках колени. Фрак сидит на нём донельзя идеально, подчёркивая статную фигуру носителя, но не так идеально, как сам Сенку сейчас сидит на полу и прячется от своей же труппы. До выступления полное ничего. Ишигами, скорее всего, убьют. Своим нагоняющим тоску будущим он не делился ещё ни с кем, потому что не видит в этом смысла — он лишь подвергнет остальных опасности. Убийц, как минимум, двое, а это означает, что тех, кому можно довериться, по пальцам можно пересчитать. Подумать только. Отчаялся настолько, что признался Гену. Зря я так его нагрузил… Он и так мне сегодня будет помогать во время выступления. Откроет шоу, будет представлять некоторые номера, закроет шоу, если я вдруг помру… А ещё, Ген знает английский. Лондон — не самое лучшее место, где я и мой паршивый акцент могут пригодиться. Становится грустно. За эти дни Сенку, порядком, узнал лишь то, что сегодня, вероятнее всего, попрощается с жизнью. Ну да, убийца не один, ну да, фотография его матери несёт какое-то значение, ну да, подозрительная клетка и подозрительный Ген… И что с этим делать? Издалека слышится до боли знакомый мягкий голос. — Сенку, мы тебя везде обыскались! — Ген шустро подбегает, обеспокоенно трясёт владельца цирка за плечи и после прижимает к себе, — пойдём быстрее. Зрители почти собрались. — Я сильно важную роль играю сегодня? — Естественно! — уже на нервах выпаливает Асагири, раздражённо сжимая тонкими пальцами переносицу, — что на тебя вообще нашло? — Озарение. — Озарение? — ещё на эмоциях переспрашивает парень, — какое? — Что ты мне врёшь. Несколько секунд подряд иллюзионист просто глупо хлопает ресничками, натянув на бледное лицо скромную улыбочку, в то время как Сенку смотрит так, словно с минуты на минуту из Гена вылезет монстр, виновный во всех его бедах. — Насчёт?.. — в конце концов выдаёт фокусник. — Я не хочу говорить, — хмурится Сенку и снова утыкается лицом в колени, — не могу позволить своим догадкам дойти до тебя. Вдруг я не прав? Ты будешь разочарован во мне. Что я посмел допустить подобную мысль. — Время такое, — пожимает острыми плечами Ген и плавно присаживается рядом с хозяином цирка. Каждое его действие отдаёт элегантностью и аккуратностью, что начинает казаться, будто он боится спугнуть Ишигами. — Мне жаль, что я вызываю у тебя подозрения, Сенку. Я часто привираю, приукрашиваю, лицемерю… Но я ещё ни с кем не был так честен, как с тобой. — Ты первый, с кем я так сблизился. За всю мою жизнь. — И я непременно ценю это. — И ты этим нагло пользуешься, — усталое лицо Сенку злобно поворачивается к Гену. Мужская рука хватает иллюзиониста за просторный рукав и с грубой силой тянет к себе. — Я перестану верить в человечество, если ты втопчешь меня в грязь своей ложью, Асагири. Ген приближается ближе к Сенку, позволяя руке господина беспрепятственно тянуть его собственную. Он робко жмётся носом в чужую шею, зажмурив подведённые чёрным угольным карандашом глаза. — Твоё утреннее признание заставило меня думать, что я живу в этом мире, на этом веку не зря, — он шумно сглатывает, распахивает свои серые глаза и пристально смотрит в сощуренные рубиновые, — и я говорю сейчас от чистого сердца. Ты тоже цени это, Сенку. Сенку в этот момент отворачивается, пытаясь игнорировать привычное порхающее чувство при контакте с Геном внутри себя. Он и сам чувствует, точнее, научился ощущать, когда фокусник ему откровенно лжёт. Но сейчас Ген действительно говорит искренне. Без утаек. — Я люблю тебя, — Асагири сжимает чужую руку со всей силы. — Если тебя действительно беспокоят слова Кохаку и Цукасы, то это правда, что я собирал деньги и оружие. Я надеялся, что смогу сбежать отсюда. — А как же контракт? — в недоумении спрашивает хозяин цирка. — Вероятно, я ждал тебя, — он игриво щурит свои пасмурные глазки, — ты теперь тоже часть труппы. Можем сбежать вместе. Что скажешь, Сенку? — Так это… так работает?.. — Мой контракт? Да, именно так. Держусь людей из труппы и имею право на существование. — Пока рядом с тобой хоть один, ты будешь в порядке? — Ага. — Знаешь, твоё предложение заманчиво, но ты сам понимаешь — я пока не могу оставить всё как оно есть. — Боишься, что я и есть убийца? — иллюзионист звучит бодро, даже навеселе, но Ишигами отнюдь не глуп и может почувствовать, насколько его слова наполнены страхом, идут из самых недр. — Я пока не могу верить тебе, прости. Мне нужно время. Чёрт, время. Как иронично. — Я сделал что-то не так? От этих слов Гена Сенку хочется самоуничтожиться. — Ты знаешь, что я прикипел к тебе душой и пытаешься манипулировать. Мне не нравится это. — Что же я делаю? — Давишь на жалость, — мрачнеет Ишигами и снова поднимает глаза на фокусника, — с самого первого дня. — Что навело тебя на эту мысль? Сенку молчит. — Я не буду опровергать твою догадку, — Ген прикрывает свои тёмные веки, — но и подтверждать не буду. Подлизываться в моём положении к хозяину цирка приемлемо. Я во многих моментах приукрасил, подговаривал людей, воспользовался презрением со стороны Цукасы и Кохаку, но разве это отменяет факт, что ты мне стал дорог? — Я думал, тебе совсем хреново живётся! — не выдерживает и срывается на полукрик Ишигами, привставая со своего места и дёргая Гена за ворот, — что тебе тут и вздохнуть не дают! Ты строил из себя жертву передо мной! Тебя ведь ненавидят далеко не все в труппе! — Я и есть жертва, разве нет? Ишигами медленно отпускает сжатую в кулаке шёлковую ткань одежды иллюзиониста, раздражённо разворачиваясь к шатру. Ген поправляет небрежно вставший ворот и поднимается, пытаясь ухватиться за чужую ладонь, чувствуя как важная часть него ускользает. — Ты — мое спасение, Сенку! Хотеть спасти своё положение — разве это не нормально для человека? — он цепляется за мужской палец мёртвой хваткой, призывая вернуться на место, — я желал сблизиться с тобой не чтобы обеспечить себе алиби из воздуха. Сенку неверяще смотрит через плечо, сдвигая светлые брови к переносице. — Я ждал кого-то, с кем можно вырваться из этой цирковой осточертевшей жизни! — договаривает Асагири. Его короткая косая чёлка колышется на лбу, назойливо лезет в глаза, и он её без конца нервно смахивает ладонью с лица. — Как же меня всё здесь достало! Дурацкий имидж, чёртов сраный цирк, этот запах, который не отстирывается даже после сотой попытки! Да, меня ненавидят, как минимум, Кохаку с Шишио, но остальные… Думаешь, я близок с ними настолько, что они бросят свои дела и побегут со мной? — он внезапно замолкает, но на нулевую реакцию собеседника иллюзионист решает высказаться, — Ты оказался слишком умён для этой манипуляции, Сенку. И прости за сегодняшнее происшествие. Я и подумать не мог, что твой опрос моих коллег приведёт тебя к моей же лжи. Настолько же Ген в отчаянии? — Я здесь не сблизился особо ни с кем. Уже поздно. У всех есть устойчивое мнение обо мне. Я, может, и «человек-часы», но время вспять обращать не умею. Никто не согласился уйти из цирка вместе со мной, — заканчивает собственный поток мыслей Асагири. — Ты считаешь, что я твоя спасительная соломинка? Ген, я искренне пытался тебя защитить! От кого?! — Сенку вновь взрывается, прижимая фокусника к стене и не давая и шанса увильнуть, — ты подговорил некоторых делать вид, что они тебя на дух не переносят, гоняют с одного угла к другому, чтобы я просто тебя пожалел, держал подле себя, быстрее привязался… Я… я просто не могу поверить. Как ты мог? — И знал бы ты, мой дружочек Сенку, насколько быстро они согласились подыграть мне, дабы я быстрее спелся с тобой и свалил из труппы, — глаза Асагири вновь на мокром месте. Каждое слово даётся и тому, и другому с невероятной тяжестью. — Равнодушие. Оно не лучше ненависти. Я уговорил их, что если смогу стать близким тебе, уйду бесследно. Я не важен никому. — Юдзурихе, например, было тебя жалко, — каждое слово молодого человека наполнено сарказмом, от которого и самого его тянет блевать, но остановиться он уже не может. — Отличная работа, Ген. — Юдзурихе? — тонкие брови непонимающе взметаются вверх по гладкому лбу, — то, что она наделала с розой, удивило меня. — Разве и это не твоих рук дело? — Понятия не имел, кто кого травил и зачем. Принёс розу, а она отравленная. Я не на шутку испугался. — Я уже не знаю чему и кому верить, — Ишигами не может отпустить Гена из хватки, так и продолжая настойчиво прижимать к стене. — О твоём контракте разве не знаем только мы с тобой? Почему твои коллеги так просто приняли, что тебе нужно бежать с кем-то? — Я всегда был один. Моя мечта сбежать не в одиночестве не стала для них сюрпризом, — тонкие руки парня нежно касаются сильных, трясущихся от веса слегка приподнятого за грудки Асагири. Его пальцы оказываются властно перехвачены Сенку. Ген резко опускается вниз, приложившись затылком к стене, но вовремя замечает на себе обеспокоенный взгляд, который его господину не спрятать за тенью обиды. — Я хочу тебя выслушать, — произносит он, пугаясь собственной честности, — прежде чем я доверю тебе свою жизнь, я хочу, чтобы ты доверился мне. Тёмные ресницы Гена умиротворённо опускаются вниз. — Все уповают на мой уход, потому что я не был хорошей правой рукой. Я уже показал себя с ужасной стороны прежде. С них достаточно. Я и не пытаюсь выровнять своё положение в их глазах. Сенку прижимает Гена к себе. Чувство злости на него, на труппу, на отца, на весь мир пожирает все органы внутри него, оставляя за собой пустоту. Но и сам он уже не может быть один. — Ты стал хорошим руководителем. Лучшего хозяина цирка чем ты днём с огнём не сыскать, — проговаривает иллюзионист, прилегая пухлой щекой к тёмному рукаву фрака своего господина. — Я всегда хотел сбежать, но я вижу, как сильно ты хочешь спасти это место. Сенку зажмуривает глаза, вжимается носом в чужой шёлк одежды, позволяя нежному запаху проникать в самые лёгкие. Он сжимает свои челюсти так крепко, как может, что аж желваки выступают на виднеющихся скулах. Сенку на пределе уже давно. Морально тяжело. Слишком тяжело. — Если ты предпочтёшь остаться здесь, я останусь вместе с тобой, — тихо полушепчет Асагири, шмыгая носом и уходя в совсем еле слышный шёпот. — Даже если мне подвернётся возможность покинуть цирк, я не уйду без тебя. — Прости меня, — осторожно говорит Ишигами. Сегодня им всем предстоит очень сложный день. Нельзя допустить, чтобы кого-то из них что-то тяготило. — За что ты извиняешься? — иллюзионист отстраняется от владельца цирка, чтобы взглянуть в глаза. — За то, что, возможно, ты сбежишь не со мной, — отвечает Сенку, не в силах смотреть долго. — За то, что, возможно, сегодня я умру, — не решается сказать он. 12:00. Начало выступления.