Пока не наступит рассвет

      Приглушённый свет не исказил прекрасные мраморные лица важных персон, собравшихся в покрытой тонкой сетью пыли уютной Палате, к которой не успела прикоснуться восставшая рука Рождённой.       — Я впервые вижу со скорой кончины Стража такой случай. Словно судьбе и мировому чреву захотелось полюбопытствовать над пытливыми, усталыми умами и добавить неприятный сюрприз в ворох проблем…       — Уверен, здесь нет никакой ошибки, господин. Если человек выдержал клокочущую ярость Дара, значит, это не просто дитя слабого существа.       — Уважаемые Князья и хранители, я не понимаю, зачем мучить себя догадками? Ангелы расправляют крылья со временем, вампирами не рождаются, демоны не появляются в очеловеченной шкуре. Со временем она раскроет свою сущность. Кто знает, быть может, она станет метаморфом сущности? После Стражей я готов не удивляться подобным причудам.       И лишь вампир с бликами солнца в волосах впервые за долгое время разбудил интерес в своей мёртвой душе, беззвучно прошептав:       «Изменённая… солнцем».

***

      Я не хотела возвращаться в это безумие, но предательские веки дрогнули и мне пришлось вновь, с уже более трезвым умом смотреть на обстановку, нехотя подмечая несколько силуэтов у двери, мягкий ненавязчивый градиент стен, уютные ассоциации с мебелью, мягкую и удобную постель под собой, антрацитовую луну-ночник на прикроватном небольшом столике. Создавалось ощущение обнимающей ночной мглы, качающей душу в материнских руках.       Вновь настолько забылась, что забыла о человекообразных существах в одном помещении со мной.       Испуганно дёрнувшись и завалившись на пол в крайне неудобной позе, всё же решилась посмотреть в сторону выхода, однако, увидела лишь мрачную фигуру поцелованного солнцем мужчину, чья мертвенная бледность и почти медово-карие, но всё ещё красные радужки выдавало лунное происхождение. Поникшая фигура (запомни, Ванда, он — вампир, вампир!) почти любовно оглядела такую тёплую комнату и его подёрнутые тоской глаза остановились на мне. Оглядев с ног до головы, подмечая для себя какие-то неизвестные мне детали, подчёркнуто-вежливо указал на злополучную дверь.       — Хочу выразить искренние извинения за моих спутников, исчезнувших так неожиданно, мисс. Они просили Вас пройти со мной в кабинет Палаты на втором этаже, как только Вы очнётесь, но я. вижу по Вашим глазам, что Вам нужно время для раздумий. Если будете готовы, я услышу и проведу Вас в нужное место.       Я не успела подумать о столь официальном и дерзком изречении мужчины, как тихий сквозной ветер долетел с дверного проёма. Даже не успела возмутиться по поводу неправильного знакомства, однако, кем бы он ни был — оказался прав: мне нужно время.       Для чего? Что за образы посещали мою тьму? Почему вместо мыслей об отце и том дне я думаю лишь о крови, глазах и рыжеволосом мужчине?       Спокойно. Я — море, страждущее жизни, безмятежное даже тогда, когда боль выходит наружу обжигающими волнами. Тише, тише, моя навязчивая тень. Мы с тобой — единосуществующие кусочки незатейливого пазла.       Тихий шёпот таинственному незнакомцу, и я слышу стук в дверь, предлагающий выйти и с гордостью начать изучать эти странные изменения.       Мрачная обстановка вновь окутала девушку, с любопытством смотрящую на новое для её взора помещение, чьё величие граничило с незримой простотой. Обтянутые кожей строгие кресла добавляли концепту органичности и сосредоточенности, а приглушённый свет мягко обволакивал грозный камень, создавая при этом немного интимную обстановку.       (И ведь не скажешь, что буквально час назад это место было сборником одной большой пыли)       Стандартные вопросы становились навязчивым допросом в духе военного времени, и молодой на возраст парень (а уже Князь!) предложил всем передышку и спасительный отдых. Я просто обтянута этими взглядами! Хочется сбежать, спрятаться и побыть чуточку одной. Когда я стала слишком замкнутой?       Чёрт!       Гул голосов, спорящих рядом обо мне, из надоедливого писка комара превратился в нескончаемую кровавую мигрень, всё туже затягивая крошечные узелки в моей голове.       — Замолчите, все! ХВАТИТ!       Непонятное и непонятое доселе чувство в груди натянулось тетивой и высвободилось ужасающим сгустком багряного ореола силы, окутавший окружающих, заставив их, наконец, заткнуться.       Неподдельные эмоции ужаса в глазах присутствующих не смели запретить уйти обратно, ведомой призрачной нитью, невесть взявшейся, но покорно ведущей в ставшее родным пристанище, и лишь там могу разобрать, понять и смотреть под чуждым углом всё случившееся с момента пробуждения в крови до убегающей ежесекундно в прошлое минуты, хах.       Я чувствую опьяняющее освобождение, переливавшееся эйфорией по коже, солёно-карамельное покалывание на кончиках пальцев, где ещё виднеются красноватые проблески эфира, тянуче исчезающие под панцирь. А ещё я чувствую пустоту, постепенно наполняющуюся разрушительной невесомостью.       Постепенно головокружительная смесь растворялась внутри, и я всё яростнее качала головой, не желая, отказываясь сердцем принимать утверждения разума.       Но сердце пало в схватке с голосом трезвости.       Я поступилась идеалами и честью нашей семьи на двоих, перестала быть той, на кого смотрел отец. Стала более иной, чем хотела. Но что, если я осталась одна, происходят непонятные и пугающие вещи? Мне всё ярче и чётче думается мысль, наспех кинутая разумом — не обработанная, а значит, правильная:

«Я становлюсь собой.»