100 способов поднять окситоцин

Сильным тоже бывает больно

— Может, Игорь?       Антон устало потянулся за Виталей, стоявшем на подоконнике, и оторвал ему один из листьев. Актёры — люди творческие, им нужно хоть кому-то высказывать свои полуночные гениальные мысли, поэтому Арс иногда говорил с цветком, и что вы ему сделаете, вы в другом городе. Тарелки быстро закончились, а оставшиеся ещё могли пригодиться Попову, поэтому призраку приходилось импровизировать и уничтожать что-нибудь менее важное. Фикс, испугавшись погрома, запрятался под шкаф, и Попов, как ни пытался, не смог его оттуда достать. Видимо, коту тоже требовалось личное пространство.       Парни битый час мучились, пытаясь наладить контакт. Оказывается, сложно общаться, когда один из вас способен только на да/нет, причём обозначать свои ответы он может только погромом. Арс сидел на полу кухни, обнимая колени руками и медленно покачиваясь, будто сумасшедший. — Чёрт бы побрал вас, призраков… Хотя, ты и так мёртвый, наверное, знаешь всё про ад?       Новый листок ни в чём не виноватого цветка закружился, приближаясь к полу. Попов, ты гений. Призрак, застрявший на земле, знает что-то про ад? Браво! В этом мире существует два вида людей, которые не могут жить без оваций: это люди искусства — актёры, певцы, танцоры; и люди-долбоёбы. Ну а что, за подобный дебилизм тоже можно поаплодировать!       Арсений считал себя человеком далеко не глупым. Он просто нереально устал, как физически, так и морально. В любой другой день, если бы он был более выспавшимся и не обходил перед этим кучу врачей и даже гадалку, может быть, ему чуть быстрее пришла бы в голову чудесная мысль: нагуглить список всех имён и идти по алфавиту. До Антона они бы добрались ещё на первом сервизе.       Антон был человеком далеко не глупым. Поначалу ему нравилось издеваться над взрослым мужчиной, который порой больше походил на старика из-за огромных мешков под глазами и усталого вида. После второго разбитого зеркала парнишке стали надоедать подобные издевательства. Всё же, стариков надо уважать. И если бы он был чуть умнее и живее — во всех смыслах этого слова — Антон бы уже давным давно спустился к Димке с Серёгой и позвал бы их на помощь. Пока графское высочество носилось по врачам, призрак успел сгонять к другу и узнать все новости, порадоваться за нахождение своего соула и, конечно, заценить эту полупризрачную фигуру. Кто же знал, что оно бывает так, постепенно, да ещё и от каких-то сильных откровений? Дима не спешил рассказывать Тохе все подробности, тактично умолчав о вырвавшемся у Матвиенко признании в любви. Всё же, это было личным, своим. Чем-то тихим и сокровенным, что должно оставаться только между двумя людьми. Счастье любит тишину, верно? Конечно, это не прописано ни в одном законе, но условия их призрачного существования так же призрачно умудряются запрещать разглашать определённые подсказки, будь то прямое пособие «Как стать человеком» или обычное «Да поговори ты с ним нормально!».       Двое парней погрузились в свои мысли, молча согласившись закончить эту головоломку над именем. Оба понимали, что могут облегчить общение, но никто не хотел.       Арс с самого детства не привык говорить о чувствах. Кому важны твои чувства, если ты получил второе место на олимпиаде, а не первое? Всем плевать на твои обиды и переживания, если ты получил единственную четвёрку. Родители редко спрашивали у него про эмоциональное состояние. Кому интересно, что у тебя на душе, если сын соседки поступил в Москву, работает на трёх работах, всячески помогает родителям, а ты — неудачник без нормальной работы, который решил заняться пидорским театром и в итоге пойти торговать своим телом не на подмостках сцены, а у придорожной заправки?       В семье Поповых не принято общаться по душам. Показывать эмоции равносильно слабости. Ты должен быть сильным, уметь держать лицо, быть джентльменом, опорой, поддержкой, и ещё тысячи прилагательных, в число которых точно не входит ничего про эмоции.       Попов просто не научился разговаривать с людьми. Не смог быть честнее не то что с окружающими, но даже с самим собой.       Ситуацию спас звонок. Арсений побежал открывать дверь, скрываясь от неловкого молчания, повисшего на кухне.       В проходе стоял запыхавшийся сосед, который с неким волнением наблюдал за Арсом. Ну, и беспокойство его оправдано: в квартире одинокого недо-актёра уже не протяжении почти двух часов частые крики и битые стёкла, кто знает, что в творческом хаосе может сотворить художник? Так подумал бы, скорее всего, любой обычный человек. А вот Серёга явно догадывается, в чём проблема непросвещённого поколения. — Э-э, привет? Случилось что, бежишь, как на пожар? — смешно, Арс, сам подумай, уж тут актёр из тебя никакой. — Стебёшься? У тебя тут цех по переработке отходов со стеклокомбината или что? Впусти хоть, помогу. — Заходи, — бросил Попов и отошёл чуть дальше, пропуская своего друга в комнату.       В данном помещении явно были замечены попытки диалога между двумя существами, пусть и по плохим правилам. Назвать то, что там было, бардаком, весьма проблематично, так как квартира больше напоминала место преступления. Ещё с прошлой обиды Арс прибраться особо не успел — что поделать, сплошная работа. — А сейчас ты спокойно объяснишь мне эти ваши переговорные устои, — Серёжа бесцеремонно плюхнулся на местный диван, отодвигая какую-то порванную футболку и клочки бумаги. — Да я просто извиниться хотел… Я всё ещё его не понимаю! — На поцелуй он злится. Ревнует, наверное. Ха-ха, а мне говорили, что он гомофоб, а сам на муж… — не успел Матвиенко договорить свою шедевральную подколотую шутку, как в него прилетела какая-то книга с ближайшей полки, — Ай, Антон, блять!       Ну он помочь же пришёл, куда драться-то. Хотя, очевидно, у этого призрака давно пара претензий к столь нелюбимому мужчине. Да и не так уж это и больно, пусть не врёт. Но разозлило хвостатого точно. — Иди сюда, пёс, я тебя сдую нахуй, — ах вот какие нынче угрозы?       Забавно. — Не догонишь, не догонишь, — а вот и местная невидимая дразнилка.       Вот только один Попов не особо активничал в данной ситуации. Его маленько выбила из колеи одна фразочка, нет, всего одно слово. Он тут пару часов, значит, головой чашки да листы ловил, а Серёжа так просто говорит это? Это имя… — Антон?.. — Арсений с максимально странными кошачьими и немного взбешёнными глазами, посмотрел на друга, ожидая объяснений. — Блять, — интересно, у Серёжи бывает хоть один день без проёбов?       Эти удивительные правила соулмейтного мира пока слишком закрыты, но люди-то могут рассказывать, да? Ай, да чёрт его знает, с другой стороны, это же просто имя, верно? — Ну, короче, мне Дима рассказал. Они с Антоном… Ну, друзья, короче. Или были, они же мёртвые… — в бедную головушку с длинными волосами снова полетела домашняя казённая вещь.       На этот раз горшок. Повезло хоть, что мимо. — Эй-эй, твой сожитель меня угрохать хочет! — местная мартышка продолжала разгневанно гоняться за пустотой, ожидая хоть какой-то помощи.       Иронично, он сам пришёл сюда помогать. — Антон… — а Арс, как заклинившая пластинка, повторял одно и то же имя, рыская зрачками по комнате в поисках обладателя того самого имени, пусть и знал, что ничего не увидит, — Антон… — Да иди ты… — от тихого смущения призрак даже соседа гонять перестал, как-то подозрительно внимая каждому сказанному слову, наполняясь невидимыми мурашками.       Противное и непривычное чувство. Просто имя же. Однако впервые эти пять букв прозвучали не от абы кого, а из уст Арсения. — Э, Серёга, блять, а чё ты мне сразу не сказал? Знаешь, сколько тарелок пострадало? А сколько листьев моего Витали опало? А мои футболки? Знаешь, как я настрадался, а… — быстро же понял, однако. — А что ты хочешь? Я же тебе доску принёс, давай поговорим с ним. А про имя, мог по буквам гадать, спрашивая, да или нет, начал бы с начала алфавита, не прогадал бы. Явно лучше, чем так гадать. — Я понял, понял, сам дурак, ща принесу доску, — ребята, до него дошло!       Пытался, не пытался, но если так продолжится, Арсений будет есть с пола, а пить кофе из пластиковых стаканчиков. Так что решение притащить запылившуюся доску было очень кстати, особенно когда других вариантов почти не осталось.       Расположившись на чрезвычайно удобном обычном полу, ребята стали задавать вопросы, будто восьмиклассники на первой ночёвке. Но, почему-то, на все вопросы вместо перемещения указателя на «да» или «нет», каждый раз в Серёжу просто что-то летело. Это как минимум раздражало. — А-ай, чего ты хочешь, чтобы я свалил отсюда? — обидно, однако, но именно в этот момент стрелка переместилась на заветное «да». — Ну и пошёл ты.       Матвиенко поднял одну из принятых головушкой книг и швырнул её обратно, надеясь вернуть отправителю. — Ты же знаешь, что он не чувствует?..       Но слова Арсения уже не получили ответа (только потом осознал, как неуважительно звучали слова о бесчувствии), пытаясь слепо догнать взбешённого друга, который, скорее всего, пойдёт утешаться в объятья одного невиДимки. — Ну за что ты так с ним, он же помочь приходил. Даже чай не допил… Прости за нечувственность, я имел в виду физическую... — Попов поднял кружку друга и взболтал чаинки на дне, прикидывая, на что они похожи. А вдруг у него в роду были цыгане? Чаинки почти сложились в сердце, но лишний поворот превратил сердце в мужской половой орган. — Эй, Тох, а ты в тот раз правда на поцелуй разозлился?..       Но ожидание на этот раз вообще никакого результата не дало, даже книги были на месте. — А чего молчишь… Ну, то есть. Хах, прости за каламбур.       Но даже так Арсений был прав. Антон по-прежнему молчал. Он, порой, говорил что-то, абсолютно случайно, просто не помнил, что его не слышат. А сейчас действительно молчал. — Он ушёл, как ты и хотел, а ты-то куда пропал?       Арсений понемногу начал загоняться, не понимая, почему в квартире вновь так тихо и пусто. Ни единого звука, пусть и понимал, что это означает согласие. От этого будто только больнее становилось. Хочется зарыться в плед и всхлипывать от полного одиночества, понимая, насколько ты не в силах что-либо изменить.       Он пододвинулся к дивану, сев рядом, чтобы чувствовать хоть какую-то опору. Пол такой холодный. Обхватить колени руками, поднять голову к потолку, изучать местные лампы — хорошие занятия у бедного человека. — Прости меня… За тот раз. Да и за всё в общем. Это было случайностью, я не знаю… — Арсений немного остановился, будто боялся чего-то, будто мог сказать сейчас что-то лишнее, сокровенное… — Я так запутался. Прости меня, я ничего не знаю, я ничего не понимаю, да я даже самого себя, блять не знаю.       На глаза медленно накатывались слезы, а если открыть этот бушующий поток, остановить его практически невозможно. И вот о холодный пол разбилась первая слеза. — Я, наверное, замотал тебя своими истериками, вот ты и ушёл. Мы с тобой такие буйные постоянно… Я даже извиниться нормально не мог. Да я даже не знаю, что чувствую, блять. Будто вся моя жизнь вовсе и не моя, все мои выборы до Питера будто и не мои вовсе. Я так всего боюсь, сказать своё мнение, рассказать о собственных чувствах, желаниях, это так стыдно для меня, будто самый строгий запрет, я так. Я запутался, но я знаю только то, что не хочу оставаться в одиночестве сейчас… А… Антон.       Под потоком вытекающих эмоций скомканный комочек человека на полу на секунду почувствовал чьи-то большие руки, но столь мимолётно, будто сознание само решило добавить данный эффект, лишь бы Попов не сошёл с ума.       В действительности же Антон сам не понимал, почему так подозрительно странно и неожиданно реагирует на своё имя, вылетевшее из уст именно этого человека. Невидимые руки тянулись к графу, совершенно не слушаясь хозяина. Впервые Антону стало плевать на свои прежние гомофобные принципы. Он видел перед собой не размалёванного парня на каблуках, не стереотипного пидора с узкими приспущенными джинсами. Перед ним на кровати сидел обычный человек с глазами одинокого маленького мальчишки. Взрослая оболочка с потерянным ребёнком внутри.       Впервые за долгое нахождение в призрачном теле Антон почувствовал тепло к человеку, желание его обнять, согреть и поддержать. Жалость и сочувствие в фантоме разгорались, щемя давно не бьющееся сердце. Может ли болеть то, что давно мертво?       Оказывается, может. Призрак снова опустился рядом с парнем на колени и попробовал коснуться его плеча, пытаясь донести свои чувства, но… — Блять, снова не вышло. Прости, что издевался над тобой. Я давно умер, и мою жизнь уже не изменить, но ты способен поменять свою. Ты можешь поговорить с родителями, обратиться к психологу, и, в конце концов, поделиться переживаниями с друзьями — с Димой, Серёжей, Стасом, даже со мной, и понять наконец, что ты не один. Господи, да ты можешь стать кем хочешь, свернуть пресловутые горы, поменять в своей жизни вообще всё, путешествовать, любить, смеяться, пить пиво, играть в футбол и кайфовать, — как минимум, просто потому что ты жив. Ты можешь всё, а я даже не могу поддержать тебя нормально, — парень перешёл на шёпот, пытаясь скрыть появившуюся дрожь в голосе. — Сейчас я лишь мечтаю о том, чтобы ты услышал меня.       Попов не двигался. — Ты че, уснул там что ли? Я тут распинаюсь перед ним, а он дрыхнет! — Нет. Я тебя слышу. — Ну и хули молчишь?       Арс выразительно поднял взгляд на то место, где, по его меркам, стоял парень. Первым, что заметил призрак, стали яркие лазуревые глаза, наполненные солёной водой. — Нет, ты совсем тупой? — Почему опять я? — Я. Тебя. Слышу.

***

      Будни стали сливаться друг с другом. Каждый новый день ничем не отличался от прошлого: дом-работа-дом, будто в «Дне сурка».       Арсений ехал домой с работы, впервые за долгое время решив воспользоваться общественным транспортом, а не такси. В воздухе пахло приближающимся летом и чем-то новым, светлым и нежным. Вечерняя тишина не обжигала уши, как бывает зимой, лишь навевала мысли о приятном. Тёплый морской ветер казался не таким уж и вонючим, как обычно пахнет Нева. Оживлённый дневной шум рабочего Санкт-Петербурга потихоньку засыпал, уступая место озорно шепчущему Питеру. Начинался сезон «белых ночей», но Попов, проводивший всё своё время в здании, так и не привык к тому, что поздним вечером может быть так светло.       Полупустой автобус немного пугал, но выбора у парня не было — пропустив его, домой придется добираться пешком, а это не менее получаса. Попов зашёл в транспорт и огляделся: подростки на задних местах целовались, будто пытались яростно съесть друг друга, бабушка преклонного возраста с осуждением и некоторой завистью пожирала их взглядом, нищий в углу доедал остатки булочки, служившей ему ужином. М-да, не автобус, а вагон-ресторан — всем лишь бы пожрать!       Арс прошёл мимо попутчиков и сел поближе к водителю, оплатив проезд. В автобусе пахло дерьмом. Конечно, весь день катать туда-сюда самую различную публику, как вообще водитель держится? Парень оглядел шофёра и понял: тот уже не держится, а живет на чистом автоматизме. Скорее всего, дома его ждёт нелюбимая жена и бесящие отпрыски, свою работу он ненавидит, жизнь кажется ему серой, унылой, и каждый день он проживает в ожидании чуда и перемен, ради которых не делает ровным счётом ничего. Умирая, он, наверняка, увидит перед собой не калейдоскоп из лучших моментов своей жизни, а скромную нарезку упущенных возможностей: вот не подошёл к девушке на дискотеке в 10 классе, тут не пошёл в институт, потому что испугался вступительного собеседования, а здесь отказался от повышения, боясь ответственности. Так и остался водителем на не самом популярном маршруте в одном из спальных районов Питера. Он возил несколько поколений людей, наблюдал, как взрослеют местные дети, создают свои семьи и переезжают в другие города и страны. В этой формуле водитель оставался константой. — Что ж, хоть что-то вечно, — пробормотал себе под нос Попов и перевёл взгляд с водителя на салон.       Старик в углу доел и начал бродить по салону.       «Хоть бы не подходил ко мне…» — устало пронеслось в голове Арса. После тяжёлого рабочего дня последнее, чего тебе хочется — выслушивать враньё местного бомжа о том, что деньги ему нужны не на очередной пузырь водки, а исключительно для благих целей, после чего сталкиваться с ним в местном алкомаркете. Да и нет у него налички, давно закинул всё на карту и перевёл большую часть родителям, отложив себе минимальную сумму на продукты и квартиру.       Нищий ускорил шаг и направился прямиком к Арсению. — Вот чёрт… Дружище, извини, денег нет! — Попов инстинктивно отодвинулся, увидев, что старик тянется к нему с чем-то в руке. Приглядевшись, парень узнал в этой вонючей смеси грязи… свою шапку?       Мгновенно покраснев, Арс выхватил вещь, поблагодарил старика и вылетел из автобуса. Ну нахер этот общественный транспорт, лучше уж такси.       Тем более, что дома его действительно ждали — слава Богам, что не коллекторы, а достаточно приятный молодой человек.       Общение парней наладилось. Арсений приходил с работы и наконец-то не ощущал гнетущее одиночество дома. Попов так и не знал, как выглядит его незримый собеседник, но со слов Тохи представлял себе высокого и тощего подростка с милыми золотистыми кучеряшками. Они проводили вечера вместе, даже посмотрели один фильм, правда, выбирали его почти неделю — Арс предлагал посмотреть оскароносную французскую комедию, а душа Антоши требовала тупых американских комедий-боевиков: «Ну пусть мозг отдохнёт, и мы поржём! Ты зря недооцениваешь шутки про пердёж!»       Они были поразительно разными, как чёрное и белое, однако подходили друг другу, как красное и белое. Арс, деятель искусства, с множеством талантов, интересов и удивительно резко меняющимся настроением походил на грустного Пьеро, Антон же напоминал ему Буратино. Этот парень, оставшийся навечно подростком, шарил за все мемы, мог легко перечислить «Самые топовые рофлы недели», но абсолютно точно не знал, где находится Большая Медведица. Порой, ночами, они сидели у окна, и Попов, погрузившись в одно из миллиона своих романтичных настроений, рассказывал соседу про планеты и созвездия. — Видишь то созвездие, похожее на циркуль? Это Персей — да, в честь того самого героя, который решился утром показать женщине зеркало. Не удивительно, что она умерла, я тоже себе по утрам не нравлюсь, — в своём стиле проводил ликбез Арс. — Знаешь, а из тебя вышел бы шикарный препод, — хмыкнул Антон, вглядываясь в небеса и пытаясь разглядеть в этих малюсеньких поблескивающих точках фигуру древнегреческого героя. — И как вообще люди придумали эти названия? Видишь тот крест? Это созвездие Лебедя. И в каком, блять, месте, крест похож на лебедя? Может, ты тут заметишь характерный плавный изгиб шеи или огромные крылья? Нет, это же просто гребаный крест! Почему тогда не Журавль или любой другой летающий объект? — возмущался Попов, не обращая внимания на замечание соседа.       Призрак пожал плечами и зевнул. На подобные вопросы было отвечать бесполезно, поэтому он больше слушал, и Арс уже привык к этому. Пользуясь своей невидимостью, парень нередко сбегал на кухню покурить или к Димке поиграть, зная, что в любом случае останется безнаказанным — а что Попов может ему сделать, он в другом измерении вообще-то. — Кстати, ты знал, что меч, которым Персей снёс голову Медузе Горгоне, подарил ему Гермес? У них вообще были интересные взаимоотношения: Гермес, как это вежливо называют историки, был покровителем Персея. Некоторые источники открыто пишут про счастливую полубожественную гейскую пару. И ведь раньше это не было проблемой…       Если бы Антон сейчас пил кофе, он бы непременно подавился. Это что сейчас было, историческая справка или намёк?..       Парень повернулся к графу и попытался отыскать ответ на свой немой вопрос в голубых глазах. Но они не отражали ничего, кроме мерцающих звёзд.