Мы спим как любовники

Впервые Кай видит своего партнера в пыльной темной комнате. Тот поправляет макияж у небольшого зеркала с ослепительно яркой подсветкой, отчего лицо кажется еще более выбеленным. В лучах он может разглядеть каждый волосок скрытых гримом бровей, и оттого яркие черные дуги, нарисованные над ними, кажутся нелепыми. Алые губы сердечком, накладные ресницы до небес, раскосые лисьи глаза, подведенные черным. В нем все чересчур: крошечная розовая юбка, леопардовый топ с вырезом-сердечком прямо на накладной женской груди, туфли мэри джейн, невинные белые носки и лента чокера, над которым виднеется телесная полоска пластыря — у Кая тоже такой наклеен на татуировке с именем соулмейта. Он не знает, привлекает ли его чужой образ, но не может отвести взгляд от того, как незнакомец надевает пышный блондинистый парик. — Ты новый кларнетист? — грубоватый низкий голос — еще одна часть дихотомии его образа. — Д-да, — запинается Кай, прижимая чехол с инструментом к груди. Не чувствуя ничего, только мешающиеся куски резины. Кай тоже постарался одеться и накраситься подобающе, но теперь, столкнувшись с настоящим профессионалом, осознал, что этого недостаточно. Его маленькое черное платье и осторожно накрашенные губы рядом с ним кажутся обыденностью. Кай читает это и во взгляде, которым тот без интереса пробегает по нему. — Как звать? — Кай, — с готовностью отзывается он, расчехляя инструмент. — Не это, — в чужом голосе уже звучит легкое раздражение, а ведь это его первый рабочий день, — сценическое какое выбрал? — Лулу Лэби, — смущенно отзывается Кай. Он может оправдаться тем, что не было времени придумать псевдоним получше, что нет понимания и опыта, но сразу понимает: если облажался, то ему будет плевать, почему. — Типа “колыбельная”? — уточняет тот, покатав его имя на языке. — Угу… — Сойдет. Надевай парик и бегом к сцене, скоро наш выход. Кай быстро кивает и роется в косметичке, выгрызая все из последних секунд до начала, чтобы хотя бы немного соответствовать его шедевральному-безвкусному образу. Они возятся в тишине, сглаженной отзвуками смешков и чьими-то громкими сексистскими шутками, пока дверь в их каморку не распахивается, впуская взъерошенного мужчину в дешевом костюме. — Панти, твой выход! — Да, объявляй, — спокойно отзывается его партнер, напоследок подмалевывая себе яркую мушку под глазом. — Готов? — спрашивает тот, повернувшись к Каю. — Угу, — он поправляет свои-не-свои непривычно длинные черные волосы. Ведущий исчезает, и вскоре они слышат жидкие аплодисменты, за которыми следует: — …насладитесь музыкальным вечером с неотразимой Леди Панти! “Леди Панти” подкручивает пальцем прядку своего белого парика и выходит первым, Кай неприметно следует за ним и опускается на стул ближе к краю сцены, заготовленный специально для кларнетиста. Их встречают свистом и улюлюканьем, а затем — озадаченной тишиной и громкими шепотками. За стуком крови в висках он пропускает всю вступительную речь партнера и приходит в себя, только когда угрюмый мужчина позади, в тени, принимается наигрывать на синтезаторе партию ударных. Кай прижимает кларнет к губам и начинает играть раньше, чем до сознания окончательно доходит мысль о начале их шоу. Не так он представлял свой дебют, не ожидал, что будет сидеть в коротком платье в дешевом техасском пабе и играть джаз на кларнете перед толпой озадаченных и основательно выпивших нефтедобытчиков. Вместо восторженных воплей повисла гробовая тишина, в которой живым кажется только звук его инструмента. “Панти”, как назвал его ведущий, пока не вступает в игру, только развязно скользит каблуком, будто очерчивая им границы, примеряя отведенную им сцену. Кай сосредотачивается на музыке, чтобы не выглядеть на его фоне уж слишком зажатым и нервным, но где-то совсем рядом звучит: — Смотри, как ловко на дудке играет. — Ага, опыт не скроешь. Шепот громче крика, смешок, который как сажа оседает в легких тонким слоем черноты. — Come on, babe, why don't we paint the town? — но звучит голос Панти и сбивает пыль с его мыслей. С первых слов Кай понимает, зачем его взяли на эту работу. Навыки игры не имеют практически никакого значения, как и неприметный сценический образ. Он — оправа, тонкий медный обод короны своего солиста, который действительно достоин называться королевой. Даже если перед этим титулом будет приставка “дрэг-“. — And all that jazz. Панти поет не как в оригинале, но звучит хрипло, низко, страстно, так, что Каю хочется петь вместе с ним, и он выдыхает в кларнет старательнее. Его дрэг-квин чувствует усердие и оборачивается, картинно подмигивает ему, надув накрашенные мимо контура блестящие губы. Это вычурно и должно казаться смешным, но Панти вновь поворачивается к зрителям, и Кай пялится на его задравшуюся мини. Понимает, что значит его сценическое имя. Мысли сползают куда-то вниз. У Кая под платьем обычные боксеры, и он отчетливо осознает, что больше не наденет их на сцену. Остаток выступления проматывается в переливах томного-капризного-грубого-властного, такого разного голоса, длинных ног и телодвижений, которые он мысленно зовет “многообещающими”. Иногда Панти танцует, иногда на чьем-то столе, где под тусклой лампой рельеф его мышц выделяется еще сильнее. Кай ощущает себя на крючке, словно Леди вертит весь паб на накладном розовом ногте. Они смеются, когда захочет Панти, они запивают жар и голод пивом, когда захочет Панти. Они говорят: — Фу, блядь, это так отвратительно. И не сводят с него глаз. Кай уверен: каждый в этом забытом богом месте мечтает содрать тонкий телесный пластырь с шеи Леди Панти и прочесть под ним свое имя. Когда их выступление заканчивается, Панти сбегает со сцены, словно Золушка. Кай неловко кланяется под угасающие аплодисменты, переходящие в гам, и спешно уходит вслед за ним, стараясь не подвернуть лодыжки на высоких платформах. Панти обнаруживается в гримерке — стоит у зеркала и сползает на пол, стоит ему войти. Стягивает парик, скидывает туфли, расстегнув их, а потом смешно подрыгав ногами, чтобы они слетели сами. Его белые носки потемнели от подошвы дешевой обуви и кажутся грязными. Панти ерошит влажные примятые алые волосы и устало выдыхает. Кай снимает сапоги и садится на пол рядом с ним. Только в эту секунду шоу для него заканчивается.

***

— Добро пожаловать, это твой дом на ближайшие несколько недель, — Енджун пропускает Кая в трейлер, заходит сам и закрывает за ними дверь. Судя по лицу, юный кларнетист то ли тщательно сдерживает восторг, то ли вовсе его не испытывает, видя угловатую русскую Ниву, переделанную в дом на колесах. Енджун отлично его понимает — сам два года назад заходил сюда с таким же чувством. Он ужом пролезает в узкую щель между дверью санузла (новенькому еще предстоит узнать, как ловко конструкторы трейлера ухитрились объединить унитаз и душевую кабину) и Каем, садится на одно из двух кресел. Как ни в чем ни бывало открывает банку колы, физически ощущая, насколько новенькому некомфортно от того, что расстояние между ними меньше полуметра. Но ему придется привыкнуть, ведь в этом трейлере расстояние между ними всегда будет меньше полуметра. — А где здесь можно поспать? — Кай озадаченно вертит головой. Енджун, ожидавший такого вопроса, вновь поднимается на ноги и легонько подталкивает его в грудь, заставляя отступить. Их трейлер можно разделить на три зоны: квадрат входной двери и санузла, квадрат для отдыха, в котором находятся два кресла, стол и раковина с крошечной тумбой, и что-то вроде спальной полки в антресоли — той части, которая со стороны выглядит как громоздкая крыша над кабиной водителя. Енджун вытягивает полку на себя, раскладывая на манер дивана, и накрывает ею квадрат для отдыха. Теперь их трейлер — это санузел и некое подобие высокой кровати, а скорее, норы под потолком, в которую можно забраться и забыться. — Здесь. — Но тут, наверное, ты спишь? — Да. Кай молчит, и Енджун так устал, что даже это раздражает. — Да, и если тебя что-то не устраивает, можешь пойти спать в трейлер к боссу и остальным. Можешь на улице переночевать, но это Техас, детка, так что я бы не советовал. — Нет, нет, все в порядке, — машет руками Кай, — мне подходит. Енджун смотрит на него с подозрением, но все-таки кивает. Кое-как стирает салфетками макияж, раздевается, из вежливости натягивает трусы, заворачивается в плед и забывается мертвым сном раньше, чем Кай рискнет завести разговор. Утром новенький находит его сидящим на асфальте в тени трейлера. После утреннего душа Кай выглядит непривычно свежим для этого места: у него белая футболка и классические голубые джинсы, он похож на настоящего американца. А что же Енджун? Пыльная майка, которая когда-то, может, тоже была белой, потертые и порыжевшие штаны, которые вот-вот разорвутся на коленях. Зато он опирается спиной о грязное колесо трейлера и совсем не боится запачкаться. Новенький смотрит на зажатый у него в руках надкусанный чизбургер, и Енджун протягивает ему мятый бумажный пакет из мака. — Будешь? — Угу. — Не ешь всухомятку, в холодильнике кола есть, возьми себе. — Угу, спасибо, — почему-то тушуется Кай, но послушно сбегает, чтобы вернуться с банкой колы. Садится на асфальт рядом с ним. На жестянке серебрятся маленькие капли воды, Кай открывает ее с приятным щелкающим звуком, их обдает прохладным туманом, выбравшимся из-под крышки. Паренек ловко разворачивает бургер и вгрызается в него так, словно это первый и последний завтрак в его жизни. Соус течет по пальцам, капает на асфальт, ему едва удается поймать за хвост пытавшийся сбежать кусочек салата, но его он тоже безжалостно закидывает в рот. У Енджуна разыгрывается аппетит: Кай ест так вкусно, ему тоже хочется это ощутить. Он кусает чизбургер и жалеет, что не взял что-нибудь еще. — Как к тебе обращаться? — спрашивает Кай, вытирая перепачканный рот тыльной стороной ладони. — Даниэль, — привычно отзывается Енджун. Американское имя так приросло к нему за последние десять лет, что он даже не задумывается назваться настоящим. — Почему ты решил стать дрэг-квин? — Потому что платят хорошо. На этом их бургеры и диалог заканчиваются. Енджун сминает бумажный мусор и выбрасывает его в ближайшую урну, попутно отерев об него запачканные руки. Щелкает зажигалкой и достает сигарету. Встряхивает пачку, убеждаясь, что осталось всего ничего. Придется купить новую. Дым вьется в воздухе, закручивается, он выдыхает его колечком, ждет и выдыхает снова, надеясь сделать что-то похожее на медузу из пара, но с сигаретами так никогда не получается. Енджун чувствует на себе взгляд и оборачивается — новенький все еще бездельничает и пялится на него. Ему знаком этот блеск в глазах, интерес, который невозможно скрыть. Он хмыкает и затягивается вновь, борется с желанием потушить сигарету об язык — ох уж эта привычка творить из своей жизни шоу всякий раз, когда к нему прикованы взгляды. Сминает сигарету о край урны и выбрасывает. Сегодня у них много дел. До выступления еще много времени, так что Енджун пользуется случаем и примеряет на себя роль наставника. Зовет Кая в трейлер на личный разговор. — Ты играл очень хорошо, но, думаю, и сам уже понял, что на сцене от тебя ожидают более эпатажный образ? Кай кивает и жадно слушает его. Это приятно и ново. — Платье — супер, но обувь нужно сменить. Подумай о чулках — ты сидишь большую часть времени, твои ноги привлекают много внимания. Кстати о том, как ты сидишь… — начинает он. — Да, я уже думал об этом и понял, что мне стоит сменить белье на что-то вроде твоего. — Отлично, так тебе будет гораздо комфортнее на сцене. Я ношу гафф, могу поделиться ссылкой, а поверх надеваю что-то декоративное. Обычно предпочитаю белые трусики, чтобы поддержать образ Панти. — У-угу. Это не больно? — Кай смущается, но не сворачивает тему, и Енджун мысленно накидывает ему еще пару баллов уважения. — Если будет больно, есть и другие способы. Главное переодевайся сразу после выступления, чтобы не нажить себе проблем с членом. — Хорошо, буду пробовать! — с энтузиазмом сообщает новенький, пока Енджун испытывает почти братскую гордость. — Обращайся. Помимо одежды остается макияж. Хочешь, я подберу тебе референсы на сегодня или, если позволишь, помогу тебе его нанести? — Да, да, конечно, я буду очень благодарен. Енджун плясать от счастья готов: наконец-то им попался кларнетист, который осознает важность сценического образа. Он улыбается Каю по-дурацки и, кажется, слишком долго, потому что тот вдруг смущенно машет руками и задевает ими кухонную тумбу. Ойкает и трет предплечье. Как же мало пространства в этом чертовом трейлере. — Прости, что тебе приходится учить меня, но я правда хочу тоже стать достойным артистом! Гармонично смотреться вместе на сцене. — Эй, не извиняйся, я и сам рад научить тебя тому, что умею, — со всей серьезностью отвечает Енджун, внутренне ликуя. Прошлые партнеры никогда не говорили ему подобного, обычно и вовсе исчезали после пары выступлений, не выдерживая ни специфики аудитории, ни конкуренции. Кай же не просто не сломался, напротив — выглядит искренне заинтересованным. Енджун достает косметичку, больше напоминающую чемодан, и ставит напротив Кая зеркало, чтобы тот мог видеть, чем и как его красят. Парень сидит поразительно неподвижно, пока Енджун не переходит к глазам — тогда тот вдруг заговаривает, на мгновение сбив его с толку: — Ты был таким потрясающим, никто даже не думал о моей игре, все смотрели только на тебя. Енджун замирает с пальцем, вымазанным в глиттере. Одумавшись, вновь касается им тонких век Кая, блестки ложатся на мерцающую липкую основу. Он рисует сумеречное небо вокруг его глаз. — Слушай, это… — плохо, кажется, его смущает столь явное восхищение. — Хочу быть как ты! — не унимается Кай. — Нет, но… — Енджун накрывает горящее лицо ладонью и не может сдержать глупую улыбку. — Если хочешь удерживать внимание, то должен найти собственный образ, тот, что подойдет именно тебе! Он знает — у Кая получится. Они колесят по пабам Мидленда, по ночам задыхаются жаром, пылью, запахом друг друга, пока не наступает день их последнего выступления на этих землях. Такие вечера всегда особенные: в них или оглушительный успех, после которого хочется вернуться, либо столь же сокрушительный провал, когда из города приходится сбегать и никогда не появляться в нем снова. Что ждет их сегодня? На время шоу Енджун забывает о тревогах, живет чужими эмоциями и захлестывающим адреналином. Поет и слушает, как Кай играет с ним в унисон, гармонизируя голос. Они затихают вместе, звучат во всю силу тоже вместе. Енджун оборачивается и ловит его взгляд на себе. Улыбается ему между выдохом и вдохом, Кай в ответ склоняет голову набок и подмигивает, скользит пальцами по кларнету перед следующим аккордом. Он всегда играет безупречно, может, даже слишком для мест, где они выступают, где никто этого не поймет. Но Енджун такой же, для него тоже не существует площадки, на которой достаточно делать свою работу спустя рукава. Ему важно чувствовать. И он знает, что Кай чувствует тоже, слышит это в каждой чистой ноте. Ухо на мгновение пронзает странный звон, а за ним — писк фальши, Енджун уже слышал его раньше, когда работал с другим кларнетистом. Обернувшись к Каю, он видит, что тот отнял кларнет от губ и озадаченно смотрит на свое колено. Приглядевшись, Енджун замечает, как по нему стекает какая-то жидкость, а прямо у его туфель обнаруживает осколок ручки пивной кружки. Голос на мгновение срывается, и петь становится физически тяжело. “Кто посмел?” Он замолкает и делает шаг к нему, но Кай вдруг сам поднимается с высокого стула и оставляет на нем кларнет. Енджун, до этого мгновения испытывающий только злость, внезапно осознает, что тот может натворить дел. Кай не выглядит парнем, который не может постоять за себя, но здесь… Ох. Он поступает иначе. Поднимает ногу и опирается каблуком о краешек стула. Узкое платье и так короткое, но задирается еще сильнее, целиком обнажая бедро с узкой полоской резинки чулка, пропитавшегося пивом. В воцарившейся тишине Енджун смотрит, как Кай медленно стягивает чулок, в последний момент скинув туфлю, чтобы высвободить ногу. Публика постепенно оживает, пока его пальцы скользят по обнажающейся коже. Появляются присвистывания и возгласы, которых не ожидаешь от нефтедобытчиков и примерных семьянинов. Кай дает им мгновение осознать свои ощущения, а потом комкает чулок в руках и бросает его в толпу. Паб взрывается потоком смешанных эмоций: ненавистью, желанием, непониманием, стыдом, восторгом. Кай же надевает туфлю и как ни в чем ни бывало продолжает играть. Енджун неловко подхватывает, пытаясь привести в порядок растрепанные чувства, и вслед за ними подтягивается их коллега с синтезатором. Это оглушительный успех или сокрушительный провал? Он не знает, но с того момента Кай в его глазах меняется. Приобретает особые, явственно собственные черты. После выступления Енджун первым делом заводит Кая в подсобку, служащую им гримеркой, и усаживает его на стул. Тот послушно следует, как кукла, даже когда он склоняется над его бедром. — Как это произошло? — Кто-то просто швырнул кружку. — Просто?! Енджун немо спрашивает разрешения, и Кай безразлично кивает. Тогда он задирает его платье и тщательно осматривает ноги. Находит синяк от удара кружкой, но, к счастью, та разбилась под стулом, и осколки не ранили голени. Внезапно обнаруживает на внешней стороне бедра отклеивающуюся полоску телесного пластыря, за которой обычно скрывают имя соулмейта. Он тоже так делает, потому что его надпись слишком привлекает внимание. Расположившись на горле, она превращает его в живой билборд, рекламирующий чье-то имя. Но зачем это Каю? Случайный прохожий явно не полезет ему под юбку… Впрочем, это не его дело. Убедившись, что Кай в порядке, Енджун устало ложится щекой на его колено. Изящное. Приятное. Он разглядывает отпечатавшиеся на коже ромбики чулка в сетку, бездумно проводит по ним. Наконец-то понимает, как вымотался. — Сильно болит? — Не-а. — Хорошо. Посиди тут секунду, я схожу за аптечкой. Он поднимается на ноги, но Кай хватает его за подол юбки, останавливая. — Не нужно, не болит же. — Нет, нужно. На сцене будет заметно. — А, — отступает Кай. Медленно отпускает его. Вернувшись, Енджун снова опускается к его ногам и с сожалением размазывает мазь по расплывшемуся фиолетовому синяку. — Не переживай, босс найдет того ублюдка, который это сделал, и покажет ему, почему не стоит трогать ребят из нашей группы. — Да мне все равно. — А не должно быть, — выдыхает Енджун, закручивая крышку на тюбике с мазью. В последний раз проводя пальцами по его коже. — Но ты здорово среагировал, я не ожидал. — Никто не ожидал, — усмехается Кай. — Угу. Можешь построить на этом образ. Такой, горячей-холодной неприступной красотки. — Будет хорошо сочетаться с легкомысленной Панти. — Ага, — теперь улыбается уже Енджун. — У тебя тут, это, пластырь отошел. Переклеить? — неловко спрашивает он, не зная, насколько это чувствительная для Кая тема. — Ой, да? — спохватывается тот. — Да, смени его, если несложно. — Угу. Почему заклеиваешь, кстати? — он роется в аптечке в поисках чего-то подходящего. — Чтобы глаза не мозолила, наверное. Мне не нравится фатализм. — Понимаю, да. Не люблю, когда за меня решают, — вторит Енджун и почему-то нервничает, осторожно снимая пластырь. Тут же понимает, почему ему стоило заволноваться.

“Чхве Енджун”

— Все в порядке? — голос Кая словно пробивается через плотное одеяло. — Даниэль? “Даниэль? А, точно. Для него я Даниэль. А он Кай. Кай! Почему я сразу не подумал об этом?” — Да, да. Енджун выныривает из воспоминаний о прошлом вечере и обнаруживает себя и Кая в Макдональдсе. Снова у них в руках по бургеру, рядом покоится кола, и на этот раз он все-таки взял картошку. Его соулмейт как ни в чем не бывало наслаждается обедом, даже не зная, как у Енджуна от одного взгляда на него все внутри переворачивается. “Каю не нравится фатализм… И как мне рассказать ему теперь?..” — Спасибо за обед, в следующий раз я плачу. — Нет, не за что, я же твой хен. — Мне звать тебя Даниэль-хен? — игриво интересуется Кай, и Енджун немножко умирает внутри, ведь не находит в себе сил сознаться, что для него он не просто хен. Что он чертов нерешительный Чхве Енджун. Поэтому Енджун просто закуривает. К его удивлению, Кай копается в кармане и тоже достает пачку сигарет. С улыбкой достает одну. — Дашь прикурить? Енджун замирает и смотрит на него почти с ужасом. Пазл в голове стремительно складывается: все его “ты потрясающий” и “хочу как ты” были буквальны. Кай не шутил, он действительно видит в нем фигуру для подражания, но… Енджун же и близко не ролевая модель. На фоне этого титанического заблуждения вся беспокоившая его соулмейтская чушь кажется подростковым фарсом. — Нет, — отрезает он. Выщелкивает сигарету из его пальцев. Она катится по грязному полу, покрытому сладкими следами. — Но… — Кай, давай кое-что проясним. Я не крутой парень, работать здесь — не мой выбор. У меня не было выбора, поэтому и оказался здесь. И не питай иллюзий, это не работа мечты, это полный отстой, и я тут только потому что провалил вступительные, упустил все вероятные и невероятные возможности, и другого шанса выступать у меня не осталось. — Понимаю, я тоже приехал сюда только потому что дома было совсем невыносимо, но потом увидел тебя и осознал, что любая работа… — Нет-нет-нет, — Енджун хмурится и поднимается из-за стола. — Ты не понимаешь, не бывает так, что отстойная работа вдруг становится крутой, потому что ты хорошо справляешься. Если дело только в побеге из дома, то у тебя куча других возможностей. Не трать здесь время просто потому, что тебе вскружили голову деньги и выступления перед сотней злых немытых мужиков. Беги отсюда, пока можешь. Кай хмуро смотрит в стол, но Енджун не ждет его ответа. Отворачивается и уходит, у самой двери чертыхается и выбрасывает так и не раскуренную сигарету.

***

Наконец-то отзвучало их последнее выступление в Одессе. Это были тяжелые деньки: слава о них шлейфом тянулась из Мидленда, поэтому пабы, в которые они приезжали, были до отказа забиты жадными до зрелищ нефтедобытчиками. Они поносили их, звали омерзительными, но исправно совали деньги в носки Панти и возвращались снова и снова. — Эй, ребята! Празднуем отъезд из этой дыры! Владелец паба передал, что выпивка за его счет. Отдохните хорошенько. — Спасибо, босс, ты тоже! — счастливо смеется Даниэль, все еще в образе Панти, и Кай невольно улыбается, первым уходя переодеться. Они встречаются уже в пабе — он легко находит Даниэля по красным волосам. Челка отросла и лезет ему в глаза, тот раздраженно сдувает ее и снова надевает смешную ковбойскую шляпу. На нем белая майка-сетка, к которой взгляд тянется сам собой, на плечи наброшена блеклая гавайка. В отличие от него Кай не стал искать, чем выделиться, и надел черную футболку с логотипом любимой рок-группы. — Угощайся! — Даниэль сует ему бокал с чем-то, но Кай вежливым жестом отказывается. — Ну, чего ты, это же наша последняя возможность повеселиться на халяву! — Мне колу, пожалуйста, — заказывает Кай, понимая, что обсуждения бессмысленны. Хен уже пьян. Может, это и к лучшему — в последнее время тот ощущался как тлеющий фитиль. То затихнет на целый день, то разгорится теплом, то взорвется из-за мелочи. — Ну и ладно, — обижается Даниэль, и Кай ласково приобнимает его за плечи. Тот, подувшись с секунду, высвобождает руку, чтобы прижать его к себе в ответ. — Спасибо, что пришел. — Конечно! — лучится Кай. Даниэль — противоречие. Говорит, что Каю стоит найти работу получше, но помогает развивать его сценический образ. Говорит, что ему никто не нужен, а потом обнимает его во сне. Говорит, что ему здесь не место… и предлагает выпить за счастливое совместное продолжение тура. Даниэлю тяжело, что-то неясное раздирает его мысли, но в глазах Кая хен все такой же потрясающий, поэтому он просто остается рядом, подстраиваясь под его изменяющееся настроение. Они чокаются бутылками, кола пенится и сладко проливается на их руки. Даниэль смеется, но кто-то вдруг снимает с него шляпу и надевает на себя. — Привет, детка. Скучаешь? — спрашивает мексиканец, которого Кай видит впервые в жизни, но тот ему уже не нравится. — Нет, но ты пришел, и я начинаю, — отвечает Даниэль, даже не повернувшись в его сторону. — Это ведь ты плясала на сцене в короткой юбке? Зачем переоделась? — сально интересуется незнакомец, и за его спиной слышится смех приятелей. — Тебе очень шло. Даниэль не отвечает, но человека в его шляпе это не останавливает. — Может, пойдешь с нами? Повеселимся? И подружку свою можешь взять, если хочешь, — он давит улыбку, и Каю очень хочется сделать ее последней. — Нет, — отрезает Даниэль, и тогда мексиканец хватает его за руку, тянет к себе. Шепчет: — Послушай, может, ты неправильно поняла, я обычно не западаю на таких как вы, но ты особенная… Лицо хена меняется. Еще немного и тот устроит здесь драку, из которой не выйдет живым. — Он не хочет, — поэтому Кай вмешивается. — Может, она? — едко спрашивает мексиканец, и Даниэль сжимает кулаки. Кай представляет, чем это закончится, поэтому срывает чужую руку с предплечья хена и тащит его вслед за собой, лавируя в толпе. К счастью, тот моментально понимает, что к чему, и резво устремляется вслед за ним. Едва переступив порог паба, они переходят на бег и несутся по улице куда глаза глядят. За спиной недолго слышатся топот и голоса, а в конце, кажется, даже выстрел, но ночь заботливо скрывает их, и, петляя, они возвращаются к трейлеру. Приваливаются к его теплому белоснежному боку, унимая одышку. — Спасибо, я чуть не вляпался… — хрипло шепчет Даниэль. — И тебя мог втянуть. Прости, мне нельзя пить. — Ты не виноват, что кто-то не считает тебя за человека, — говорит Кай, и хен горько улыбается. — Ага, и правда. Они вваливаются в свой маленький дом и суетятся перед сном, привычно почти вминаясь друг в друга в узком пространстве между мебелью. За эти несколько недель Кай настолько привык к телу и теплу Даниэля, что тот ощущается как неотъемлемая часть дома. Они часто просыпаются в нелепых позах и неловко отстраняются под звук будильника, почти всегда помогают друг другу одеться, особенно, когда Даниэль пытается разнообразить костюм корсетом или замысловатой портупеей. Поправляют макияж, делают массаж поясницы, если слишком много времени провели на каблуках. Мимолетные бытовые прикосновения стали для Кая обыденностью. Но сегодня они лежат в постели, и что-то ощущается иначе. Возможно, то, что Даниэль неприлично долго прижимается к его руке и рисует круги на груди, ненароком задевая соски. Кая это мало беспокоит, так что он не мешает хену играть с собой перед сном. Закрывает глаза. — Эй, — голос Даниэля заставляет открыть их снова. — А? Хен приподнимается и нависает над ним, уперев ладони справа и слева от его плеч. Окружив. — Кай, — тихо говорит он, заставляя его окончательно потеряться. — …что? — Знаешь… — Даниэль забирается на его колени, но не может выпрямиться — потолок слишком низкий. — За меня обычно не заступаются. Никто не встревает, понимаешь? — Н-не уверен, — Кай неловко отводит взгляд, чувствуя, как хен ерзает на его бедрах. Понимает и больше не может это скрыть. Краснеет. Даниэль смущенно улыбается и медленно опускается на локти. Касается носом его щеки, сползает к челюсти и чертит сухими губами по шее. Выдыхает куда-то во впадинку между ключицами: — Хочу отблагодарить тебя за смелость и находчивость, — шепчет хен, целуя его родинки. Так не должно быть. Не в тот день, когда его пытались снять, как бесплатную экзотичную шлюху. Не когда он напился еще до их встречи. “Нет-нет-нет…” — Нет, — пробивается из мыслей на язык. Кай замирает, не зная, как не ранить его еще больше. Даниэль цепенеет тоже, но быстро расслабляется. Тихо смеется, не глядя ему в глаза. — Прости, не подумал. Тебе неприятно так? Я могу отсосать тебе в образе, если хочешь? Погоди, парик тут совсем рядом, — шепчет он и пытается слезть, отстраниться, но Кай хватает его за локоть, не давая уйти. Даниэль смотрит куда-то в сторону, и тогда он насильно тянет его к себе и заключает в объятия. У него глаза припухли, и Кай бездумно целует его веки, чувствуя легкую щекотку, когда касается ресниц. Улыбается. Целует снова и снова, пока хен не начинает смеяться, отпихивать его от себя. — Почему обязательно глаза, поцелуй что-нибудь другое, — хохочет тот, и Кай, послушно кивнув, методично расцеловывает его лицо, с комедийной точностью не упуская ни миллиметра. Хен смеется и отползает, сжимает его крепче, заставляя уткнуться в шею. Кай робко улыбается, надеясь, что ему стало легче, и легонько целует его — уже не по приказу — в кромку между пластырем и кожей. Они лежат в тишине, Даниэль дышит сдавленно и часто, и Кай просто остается рядом, ничего не спрашивая, пока тот наконец не подает голос сам. — Что ты испытываешь, когда шоу заканчивается и больше не нужно оставаться в образе? — хрипло спрашивает хен. — Облегчение, — подумав, усмехается Кай, — и немного — пустоту. Особенно, когда мы выступаем несколько дней подряд. — Пустоту… — повторяет Даниэль, — …да, я тоже. Чем больше времени провожу на сцене, тем больше ощущаю, что Панти развивается, а я — настоящий — нет. И когда я снимаю парик, во мне будто ничего не остается. — Но ведь именно ты улучшаешь ее образ? — А кто я вне образа? Какой у меня характер, что я чувствую? — Ты Даниэль — блестящий артист и певец, перспективный танцор и трудяга, сумасшедший перфекционист… Хен снова смеется и вжимает его в свою шею так, что и слова не произнести. — Ах-ха, а ты знаешь, что сказать, паршивец! Прости, меня занесло куда-то не туда, я вообще… Кай недовольно ерзает, высвобождаясь. Приподнимается на локте, чтобы посмотреть ему в лицо. Даниэль улыбается, но не глазами, вообще не выглядит естественно. — Я же рядом, — говорит он, и хен замолкает, вдыхает, но ничего не произносит. Подбирает слова? — Я рядом, когда ты снимаешь парик. Если забудешь, кто ты, я напомню. Даниэль сжимает переносицу, как он обычно делает, если что-то его раздражает. Шепчет: — Блядь. А потом: — Не уходи никогда, пожалуйста. Кай кивает и обнимает его. Не знает, откуда у этого замечательного человека столько сомнений в себе, но понимает, что нет таких слов, которые в одно мгновение сотрут их. — Почему ты согласился? Мы же почти ничего друг о друге не знаем, — шепчет Даниэль, ероша его волосы. — Можешь рассказать сейчас. — Я не могу объяснить всю свою жизнь за одну ночь, — смеется тот. — А говоришь, что в тебе ничего нет. — Туше. А ты о себе расскажешь? — Угу. Что именно? — Не знаю… почему ушел из дома? Кай хмурится. Вроде бы так просто сказать, что родители развелись, и счастливая семья вдруг разлетелась на куски, но… как будто нужно объяснить гораздо больше. Больше, чем он готов рассказать ему сейчас. И пока он подбирает слова, выбирает, как скомкать все в не слишком подробное предложение, Даниэль говорит: — Эй, ты можешь ответить позже, не обязательно сейчас. И Кай малодушно хватается за эту возможность. Отпускает все сложные мысли и успокаивается, потому что в голосе Даниэля нет обиды. Он расскажет, обязательно расскажет ему, когда будет готов. И отчего-то Кай не сомневается, что хен его дождется. Ранним утром он просыпается от внезапного грохота. Даниэль тоже открывает глаза и с нежеланием разжимает их переплетенные пальцы. — Подожди здесь, — говорит он и, наспех умывшись ледяной водой, выходит из трейлера, закрыв за собой дверь. Грохот унимается, но чувство тревоги только нарастает. Сонно протерев глаза, Кай сползает с их импровизированной кровати и смотрит в маленькое мутное от пыли стекло, пытаясь разобраться в ситуации. Зрелище быстро смывает с него остатки сна, потому что Даниэль стоит чуть поодаль от трейлера и общается с тремя смутно знакомыми парнями, в которых Кай не без труда признает вчерашнего мексиканца и его друзей. Он не слышит, о чем они разговаривают, но хен активно жестикулирует, а остальные будто бы надвигаются на него. Даниэль бьет первым, и у Кая в голове проносится цепочка лихорадочных мыслей. Надо позвать остальных из группы? Но все еще спят, и пока удастся разбудить их, пока они придут, будет уже поздно. Остается только он сам, но вдвоем они могут и не справиться. Нужно уравнять шансы. Кай быстро пробегает взглядом по трейлеру, ища что-то подходящее. Открывает ящик, в котором Даниэль хранит пистолет, потому что: “В Техасе бывает всякое”. Подумав секунду, задвигает его обратно и хватается за стоящую в углу метлу. Взвешивает ее полую металлическую ручку на ладони и выбегает из трейлера. За эти несколько секунд хен успевает потерять свои позиции: Кай видит его сжавшимся на асфальте, окруженным обидчиками. И тогда он замахивается. Чертовой. Метлой. Первый падает на Даниэля, не успев понять, что произошло. Второму Кай успевает врезать в лицо, ощутив в ручке приятную отдачу, прежде чем третий приближается к нему и перехватывает его нелепое орудие. Они недолго играют с ним в перетягивание каната, прежде чем его противнику это надоедает, и он бросается на него с кулаками. Кай не успевает закрыться ручкой, и скользящий удар в скулу на мгновение приглушает его восприятие болью. Но и задором, будто теперь, когда на него по-настоящему напали, он имеет право творить что угодно. Это понимание сносит крышу, и Кай метко толкает мексиканца навершием метлы в живот. Тот сгибается, но это не ощущается достаточно, и он бьет его снова так, что конец метлы, державшийся на хлипком пластике, отваливается. По руке пробегает приятная дрожь, вибрация металла. Краем глаза он замечает, что один из нападавших поднимается на ноги, готовится обернуться, но слышит голос Даниэля. — Кай, хватит! Хватит, черт тебя побери! Хен уже поднялся на ноги и хватает его за плечо. Кажется, зовет не в первый раз и выглядит отчаянно. Кай сжимает в руках остатки метлы. — Пойдем! Он не уверен, что хочет остановиться, но Даниэль не перестает дергать его за руку, и у него кровь льется из распухшего носа. Кай уступает. Хен прыгает в кабину водителя и трогается раньше, чем он успевает закрыть за собой дверь.

***

— Как думаешь, у нас будут проблемы? — виновато спрашивает Кай, пока Енджун приклеивает пластырь к его опухшей скуле. — Не думаю. — А если они обратятся к шерифу? — И что скажут? “Нас отмудохал метлой какой-то транс”? Им еще жить в этом городе, знаешь ли, — он смеется и, к счастью, Кай тоже. Они остановились на парковке какой-то забытой посреди ничего автозаправки. Будто кто-то наверху раскрутил глобус, ткнул в него пальцем и сказал: хочу, чтобы здесь был бензин. Кай сидит на пороге трейлера и смотрит, как куцая, испепеленная солнцем трава покачивается на ветру. Енджун стирает кровь с губ тыльной стороной ладони, и младший встает, чтобы заняться его ранами. Они меняются местами, и теперь уже Кай неумело возится с аптечкой. Больно давит на его покрасневшую переносицу спиртовой салфеткой. Енджун тихо шипит от боли, сжимает кулаки до побелевших костяшек. — Как думаешь, нос цел? — опасливо спрашивает Кай, стирая с его лица кровь. — Вроде бы, — пожимает плечами Енджун, — он у меня крепкий. Кай не выглядит убежденным, но не спорит. Вытирает его рот, подбородок, шею, пока салфетка не становится красной. — Пластырь тоже испачкался. Я заменю? Енджун знал, что такой день настанет, но действительно ли это тот самый момент истины, когда Кай должен узнать свою судьбу? Может, все должно быть как-то иначе? Торжественнее? Должны ли они перед этим узнать друг друга получше? — Снимай. Но Енджун понимает, что идеальный момент никогда не настанет. Кай срывает пластырь с его горла, и он делает вид (и готовится сделать вид), что ему совсем не больно. Не находит смелости поднять на него глаза. Кай долго молчит, и это сводит с ума. — Енджун? — наконец спрашивает тот. — Угу, — он рискует на мгновение встретиться с ним взглядом. Прежде чем утонуть в объятиях. Кай крепко сжимает его, и Енджун, решившись, обнимает в ответ. Посреди ничего. Мимо проезжают машины, и волосы Кая колеблет ветер. Енджун прячет между прядями свой побитый нос. — Куда поедем дальше, Енджун? — тихо спрашивает Кай.