Справочник по уходу за цветками тьмы

— Я сегодня задержусь, — сообщил Ацуши. — Директор Фукудзава проводит общее собрание. — И этот негодяй там, конечно же, тоже будет, — фыркнул Чуя. — Дазай-сан вовсе не такой плохой, как ты о нем думаешь, — смущенно улыбнулся Ацуши. — Некоторые люди не способны меняться, — Чуя раздосадованно вздохнул. Он невзлюбил Дазая с самого первого дня их знакомства — и было за что! Несносный мальчишка, презирающий жизнь, вырос в несносного взрослого, презирающего адекватность. Больше всего Чую злил тот факт, что это недоразумение заняло важную роль в жизни Ацуши. Сам собой напрашивался беззвучно клокочущий в груди крик: «Держись подальше! Такой наставник не научит тебя ничему хорошему!» Живой памятник неудачи Дазая — Акутагава превратился во всеобщий кошмар, на пути к признанию учителя лишающий других — жизни, себя — рассудка. Глядя на него, на создание, сломанное жизнью и добитое чужой волей, Чуя боялся за Ацуши. Под личиной раскаявшегося дурачка-добродетеля скрывалась беспросветная тьма, и кому же знать об этом лучше, как не бывшему боевому товарищу. Однако опасения оказались напрасными. Каждый день Ацуши проводил время с Дазаем, и вместо холодной, пустой, черной бездны, поглотившей Акутагаву, его глаза переливались ясным, чистым сиянием мыслей. Дазай воодушевлял его, даря надежду даже в моменты глухого отчаяния. Бывший убийца стал тем, кого Ацуши называл «хорошим человеком». Было ли это преображением прогнившей души? Или очередной маской, надетой поверх ледяного коварства? Что тогда, что сейчас в вопросах человеческих чувств Чуя ни капли не доверял Дазаю. «Возможно ли, что этот прохвост способен дать Ацуши намного больше, чем я?» — иногда думал Чуя. Такие мысли раздражали его и порождали в его сердце ядовитую опухоль — ревность. Она пульсировала и неприятно сжимала грудь, когда Чуя замечал, что внутренние изменения коснулись не только Ацуши — постепенно Дазай менялся и сам, излеченный светлой душой своего верного ученика. В редкие минуты бессилие перед ревностью все-таки побеждало, неприятные мысли множились и начинали давить. Тогда Чуя сдавался и мрачно укладывал голову на удобные колени Ацуши. Этот жест был просьбой о поддержке. Ацуши неизменно оказывал ее — его пальцы мягко и нежно зарывались в рыжие волосы, губы расплывались в улыбке, он открывал свою полную любви душу и начинал ворковать. Иногда Чуя засыпал, убаюканный тихим мурлыканьем Ацуши. «Такого Дазай точно никогда не получит», — самодовольно ухмылялся он, благодарный судьбе за счастье.